Пятая авеню, дом один - Бушнелл Кэндес. Страница 1

Кэндес Бушнелл

Пятая авеню, дом один

Пролог

Это была только роль в телесериале и только «двушка» в Нью-Йорке, но даже гораздо менее лакомые кусочки достаются с большим трудом, и даже в Лос-Анджелесе люди знают цену pied-а-terre [1] на Манхэттене. А сценарий пришел в тот же день, что и бумаги о разводе.

Снимающий режиссер заклеймил бы такое совпадение как притянутое за уши и неправдоподобное, но Шиффер Даймонд обожала мистические стечения обстоятельств и знаки судьбы. Ей нравилось верить в детскую сказку, что все на свете происходит не без причин: карьеру киноактрисы она начала в ранней юности, и сказки, можно сказать, были ее хлебом. Шиффер Даймонд согласилась на роль, ради которой требовалось на полгода перебраться в Нью-Йорк, где у нее, как мы уже сказали, была «двушка» на Пятой авеню. Сначала Шиффер планировала пробыть там до окончания съемок и вернуться в собственный дом в Лос-Фелисе, но через два дня после того, как дала согласие на роль, в «Айви» она наткнулась на своего бывшего мужа, обедавшего с молодой женщиной. Экс-супруг Шиффер сидел за столиком в центре зала, упиваясь своим новым статусом руководителя сетевой корпорации, а к его спутнице официанты относились столь предупредительно, что сомнений не оставалось – это и есть его новая пассия. Про девицу говорили, что она концертирующая пианистка из знаменитой семьи, однако у нее был лощеный вид дорогой проститутки. Очередная банальнейшая связь. Впрочем, за двадцать пять лет пребывания в Голливуде Шиффер усвоила, что мужчины ничуть не возражают против стандартных джентльменских наборов, особенно в том, что имеет отношение к пенису. Именно в момент, когда отдала парковочный талон служащему «Айви», стоя в темных очках в ожидании машины, Шиффер Даймонд решила продать дом в Лос-Фелисе, забыть Лос-Анджелес и переселиться в свою «двушку» на Пятой авеню.

– Шиффер Даймонд будет играть в телесериале, – сказала Инид Мерль своему племяннику Филиппу Окленду.

– Значит, совсем отчаялась, бедняжка, – с наигранным трагизмом вздохнул Филипп.

В доме номер один на Пятой авеню тетушка и племянник занимали две лучшие (после люксового триплекса [2] наверху) квартиры на тринадцатом этаже, со смежными балконами, разделенными прелестной белой решеткой. Именно через эту решетку Инид сейчас и разговаривала с Филиппом.

– Роль, судя по всему, очень хорошая, – возразила Инид, сверившись с листком, который держала в руке. – Она будет играть настоятельницу монастыря, которая оставляет церковь, чтобы стать главным редактором журнала для подростков.

– Поразительно правдоподобный сюжет, – сказал Филипп с сарказмом, с каким неизменно относился к голливудской кинопродукции.

– Ну, не менее убедительный, чем фильм о гигантской рептилии, которая терроризирует Нью-Йорк. Как бы я хотела, чтобы ты забросил свои сценарии и вернулся к серьезной литературе...

– Не могу, – улыбнулся Филипп. – Я в безвыходной ситуации.

– Сериал основан на реальных событиях, – продолжала Инид. – Прототип главной героини – некая Сандра Майлс, сменившая келью настоятельницы монастыря на кабинет главного редактора молодежного журнала. Такой случай действительно имел место в семидесятые годы. Я приглашала Сандру Майлс на обед раз или два. Совершенно жалкая особа – переживала, что муж гуляет. Ну конечно, столько лет оставаться девственницей – где ж набраться опыта? Что она в постели умеет? Ладно, – сменила тему Инид, – сериал будет сниматься в Нью-Йорке.

– Угу, – ответил Филипп.

– Значит, мы снова будем встречаться с ней в подъезде, – сказала Инид.

– С кем? – с деланным безразличием переспросил Филипп. – С Сандрой Майлс?

– С Шиффер Даймонд. Сандра Майлс давно уехала из Нью-Йорка. Может, ее и в живых уже нет.

– А вдруг она поселится в гостинице? – предположил Филипп, имея в виду Шиффер Даймонд.

– С какой это стати при наличии собственной квартиры? – пожала плечами Инид.

Когда тетушка удалилась к себе, Филипп еще немного постоял, глядя вниз, на парк на Вашингтон-сквер, на который открывался великолепный вид с террасы. Парк, по-июльски зеленый и пышный, еще не ведал о приближении августовской жары и засухи, но вместо зеленой листвы Филипп видел пирс острова Каталины – он мысленно перенесся на двадцать пять лет назад.

– Ага, значит, это ты то самое юное дарование? – спросила Шиффер Даймонд, незаметно подойдя сзади.

– Что? – удивленно обернулся он.

– Мне сказали, ты автор сценария этого паршивого фильма!

– Если, по-вашему, он такой паршивый... – сразу ощетинился он.

– То что тогда, юноша? – невинно спросила она.

– Зачем же вы в нем снимаетесь?

– А фильмы вообще паршивые по определению. Кино – это не искусство. Просто деньги нужны всем, даже гениям.

– Я пишу сценарии не ради денег, – сказал он.

– А ради чего?

– Чтобы знакомиться с девушками вроде вас, – осмелев, заявил Филипп.

Шиффер Даймонд засмеялась – белоснежные зубы блеснули на загорелом лице. Она стояла перед Оклендом босиком, в белых джинсах, темно-синей футболке и явно была без лифчика.

– Хорошо сказал, юноша, – одобрила она, повернувшись уходить.

– Подождите, – сказал он. – А вы правда думаете, что фильм плохой?

– А сам ты как считаешь? – ответила она вопросом. – Говорят, нельзя судить о таланте мужчины, пока не переспишь с ним.

– Вы планируете со мной переспать? – Окленд шутливо вытаращил глаза.

– Я никогда ничего не планирую. Предпочитаю естественный ход событий. Так гораздо интереснее жить, не знал? – С этими словами Шиффер ушла готовиться к съемкам очередного эпизода.

От воспоминаний Филиппа отвлек голос Инид.

– Я только что говорила с Роберто, – сообщила она, имея в виду швейцара. – Шиффер Даймонд возвращается сегодня. На неделе в ее квартире побывала приходящая уборщица и все подготовила. Роберто утверждает, будто Шиффер переезжает насовсем. Неужели тебе не интересно?

– Безумно, – холодно сказал Филипп.

– Интересно, каким ей покажется Нью-Йорк, – мечтательно протянула Инид. – После стольких лет...

– Точно таким же, тетушка, – перебил Филипп. – Нью-Йорк не меняется. Персонажи другие – пьеса та же.

В середине дня Инид Мерль, правившая почти готовую статью для ежедневной колонки светских сплетен, которую вела уже полвека, вздрогнула от громкого стука: резкий порыв ветра захлопнул балконную дверь. Подойдя, чтобы открыть ее, Инид увидела, как потемнело на улице, и вышла на террасу. Небо над Гудзоном почти целиком заслонила подсвеченная желтым грозовая туча, напоминавшая гигантскую гору, которую стремительно несло на город. Странно, удивилась Инид, а ведь не парило, как обычно перед грозой. На террасе этажом выше она заметила соседку, миссис Луизу Хотон, в старой соломенной шляпе, перчатках и с садовыми ножницами. За последние пять лет почтенная миссис Хотон, чей возраст приближался к ста годам, сильно сдала и почти все время посвящала уходу за любимыми розами, неоднократно удостоенными высших наград на разнообразных выставках.

– Здравствуйте! – крикнула Инид (миссис Хотон была глуховата). – Кажется, надвигается сильная гроза.

– Спасибо, милая, – снисходительно обронила миссис Хотон, словно королева своей подданной. Инид покоробил бы покровительственный тон, не будь это стандартным ответом престарелой дамы любому из соседей.

– Не лучше ли вам вернуться в дом? – прокричала Инид. Несмотря на старомодные манеры миссис Хотон, которые не все понимали, Инид любила старую леди, ведь они прожили рядом больше шестидесяти лет.

– Спасибо, милая, – снова проскрипела миссис Хотон и, наверное, действительно ушла бы к себе, но ее внимание отвлекла стая голубей, резко взлетевших над парком. В следующую секунду небо стало черным и первые капли размером с хорошие зерна забарабанили по Пятой авеню, сразу перейдя в сплошной ливень. Инид бегом кинулась под крышу и уже не видела, как миссис Хотон, спасаясь от дождя, поковыляла к себе на высохших старческих ногах. Под сильными порывами ветра не выдержали крепления розовой шпалеры, которая вылетела из рамы и ударила элегантную старую леди под колени. Не удержавшись на ногах, Луиза Хотон упала на бок, сломала хрупкую бедренную кость и окончательно лишилась способности сдвинуться с места. Несколько минут она лежала под проливным дождем, пока одна из горничных, не обнаружив хозяйку в огромной, в семь тысяч квадратных футов, квартире, не догадалась выглянуть на террасу и нашла миссис Хотон под розовой шпалерой.