Там, где кончается волшебство - Джойс Грэм. Страница 49

Грета смотрела, как я готовлю абортивную смесь. Я ей сказала, что Мамочка этим заниматься не любила и я тоже была не в восторге.

– Только не думай, что мне это легко дается.

– Ну что ты! Я поклялась, что больше никогда не поведу себя так легкомысленно.

Конечно, ухмыльнулась я, хотя она наверняка сказала, что думала. Собрав все травы, я выдала ей точную инструкцию, как и что делать, и наказала прийти, если станет совсем худо.

– Последняя девица, которой мы это дали, умерла, – на всякий случай сообщила я.

Она посмотрела на меня взглядом, в котором читался вопрос: но ты бы пошла на это?

– С тобой все будет в порядке, – успокоила я ее. – К тому же выбор небогат: либо наша смесь, либо лимингтонский карлик с вязальными спицами.

– Осока, ты на меня за что-то злишься?

– Нет-нет, не на тебя. Я просто, по-моему, схожу с ума. А в мире есть люди, которым очень хочется увидеть, как я сойду с ума. Тебе пора. Ты только никому не говори о том, что я тебе дала: ни Люку, ни Чезу, никому. Разве что Джудит.

– Ну ты уж не считай меня за полную идиотку! Ты, кстати, слышала про Джудит?

– А что с ней?

– Ее могут уволить из школы.

– За что?

– Естественно, за то, что ее видели с сомнительными личностями.

Не знаю даже, кого имела в виду Грета – меня или компашку с фермы. Я уже думала совсем о другом.

– Прости, но, если ты не против, мне надо подготовиться к похоронам Мамочки.

– Да, это следующий вопрос. Можно мы с Чезом придем?

29

Захоронение пустого гроба – зрелище довольно жуткое. Да еще все эти погребальные обряды. Хотя надо отдать должное отцу Миллеру – он с потрясающим изяществом возвышался над пустотой. Мне было неудобно, что он потратил столько сил и средств: купил участок, заказал надгробный камень – и все, чтобы похоронить ящик с кирпичами.

Пришел Уильям с Джудит, которая в траурных одеждах выглядела еще эффектней и аппетитней обычного. Угольно-черная широкополая шляпа, черные капроновые колготки – уух. Пришли и те, кого я ночью видела в лесу. Однако виду не подавали. Меня все это изумляло. Они прекрасно знали, что Мамочка не хотела бы покоиться на церковном кладбище, что она испытывала стойкую неприязнь к церкви и, наконец, что она предпочла бы лежать в старом лесу, – и все равно пришли. Вот что меня изумляло больше всего – непостижимый уровень организации лжи, механика обмана и преданность традиции, которую зачем-то хранили даже «избранные».

Пришли и те, кто ни о чем не подозревал. Билл Майерс в полицейской форме с фуражкою под мышкой, а с ним расстроенная Пегги; Кормеллы во главе с красной от рыданий Банч; Эмили Протероу с матерью, которым скоро предстояло отведать свадебный торт. Ну и еще несколько семей. Учитывая, скольким людям за жизнь помогла Мамочка, все это были слезы. Просто слезы. И все же я воспользовалась случаем и донесла до всех собравшихся, что Винаблз и поместье не желали, чтобы Мамочку хоронили на церковном кладбище, и что даже в 1966 году возможен такой беспредел. Я просто хотела, чтобы люди знали, какие это презренные личности.

Явилась Грета с виноватой улыбкой и Чез – без рубашки, без снисхождения к трауру, в одной лишь кожаной жилетке под замшевой курткой. И хотя Билла передергивало всякий раз, как Чез оказывался рядом, я радовалась, что они пришли: так и народу казалось больше, и Мамочка была бы довольна.

А дальше случилось странное. Как только преподобный Миллер произнес: «Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды» [7], со мною что-то начало происходить.

Будто что-то оборвалось внутри.

Когда он прочитал: «Ты положил предел, которого не перейдут, и не возвратятся покрыть землю» [8], я просто чуть с ума не сошла. Я понимаю всю нелепость – ведь ее там даже не было; при этом, когда мы хоронили ее по-настоящему, в лесу, я не проронила ни слезинки. Но почему-то именно здесь меня прорвало. Меня мутило, раскачивало в разные стороны – в голове не укладывалось, что Мамочки больше нет, что космонавты на орбите, а Джудит стоит под ручку с Чезом. И я вам точно говорю: если бы не Билл, вовремя схвативший меня за руку, и не его жена Пегги, схватившая за другую, я рухнула бы в яму вместе с этим ящиком, набитым кирпичами.

Когда все было кончено, ко мне поочередно стали подходить люди. Банч крепко обняла. Билл с Пегги поцеловали. Другие просто пожимали руки. Грета – та тоже поцеловала. Чез подошел и бодренько схохмил: «Я всегда буду вспоминать о ней, сидя на толчке». Джудит пыталась меня обнять, но я сказала: «Уж ты-то стопудово скорее ткацкого челнока». Она сказала: «Что?» – и я тогда воскликнула: «Как ты могла допустить такую неосторожность, такую?..» Она ответила: «Да ты сама вела себя не слишком осторожно», на что я схватила ее за волосы и расцарапала ногтями шею. Тогда она мне тоже вмазала, но дальше между нами встали Билл, Чез и Пегги.

Викарий вскричал: «Страсти кипят!» – как будто и без него не было понятно. Он воздел руки к небу: «Страсти кипят». Потом меня увели от Джудит, от могилы и, слава богу, больше не трогали, и я наконец-то разрыдалась – причем так горько и обильно, что мне казалось, вся влага из моего организма вышла, и я осталась хрупкая и ломкая, того и гляди тресну и сломаюсь.

Но плакала я не вечно. В конце концов все разошлись, и я, отвергнув многочисленные приглашения, осталась одна. Поблагодарила викария. Он был так добр ко мне – даже разрешил воспользоваться ризницей, чтобы привести себя в порядок: у меня было намечено несколько важных дел.

Все в том же траурном одеянии я побрела опять в поместье. В уродливую древнюю махину лорда Стоукса. И снова по заросшей аллее, мимо гниющего пруда, скользя, как тень, между прекрасными рододендронами. На этот раз я не планировала посещение конторы. Я шла не к Винаблзу. Прямиком направилась к парадному входу, где была встречена лакеем – ссутуленным и заскорузлым, как все у лорда Стоукса. На голове у старика не было ни единой волосины. Клянусь, когда он сделал шаг вперед, с него упала дохлая муха.

– Вам назначено? – осведомился он вполне беззлобно.

– Передайте, что я дочь Мамочки Каллен и что у меня есть сведения, которые могут его заинтересовать.

– Я знаю, кто вы, – сказал морщинистый лакей, – лорд Стоукс не будет с вами разговаривать. Если вы по делу, обращайтесь к управляющему поместьем.

Случись же так, что именно в ту минуту мимо проходил Артур Макканн:

– Осока, какими судьбами? – Такое полуприветствие-полувопрос. Он бросил: – Джеффри, я разберусь. – И дверь передо мной захлопнулась. Артур увел меня. – Прости, не отпустили с работы, падлы, – сказал он. – А то бы я, конечно, пришел.

– Я знаю, Артур, не беспокойся.

– Осока, ты не представляешь! Тебя тут просто поливают грязью. Сволоты.

– Это я тоже знаю. Артур, мне нужно видеть лорда Стоукса. Я обнаружила кое-что у себя в доме, о чем ему необходимо знать. Мамочка оставила… ну, скажем, информацию о разных людях. Мне требуется его совет, как с этим поступить.

– Какого рода информация?

– Прости, я не могу сказать. Но это весьма серьезно.

Артур захлопал белесыми ресницами:

– Стой здесь – только чтобы тебя никто не видел. Посмотрим, может, мне удастся выторговать для тебя пятиминутную аудиенцию. – И с этим он метнулся через сад к заднему входу.

Не прошло и пары минут, как он уже вернулся.

– Он примет тебя прямо сейчас. Надеюсь, Осока, ты его не разочаруешь.

– О нет, – заверила я.

Артур привел меня к стеклянной двери, ведущей в изумительную библиотеку, расположенную в задней части дома. Он распахнул дверь, оповестил хозяина о моем приходе и вышел.

Лорд Стоукс развалился на элегантной кушетке – одна нога на диванной подушке, другая на полу, рукой обхватил спинку. День выдался теплый, но в камине потрескивал огонь. Рядом лежала газета, открытая на странице скачек. Его светлость уставился на меня своими воспаленными глазами, посасывая драные концы немыто-серых усов. Его обвислые щеки слегка заколыхались.