Там, где кончается волшебство - Джойс Грэм. Страница 57

– Какой неожиданный поворот событий, – заметила Кавендиш.

– Под хорошим присмотром, говорите вы? – метался Глейстер. У него будто почва из-под ног ушла. – Лукреция Борджиа тоже была под неплохим присмотром.

– Осока не отравительница! – рявкнула Грета.

– Ах нет? – продолжил Глейстер. – А я слыхал другое.

– Простите, у нас здесь что? – встрял Блум. – Тайное судилище? Я принял решение.

– А я вот нет! – воскликнул Глейстер.

– Я полагаю, что тоже приняла решение, – молвила Кавендиш, захлопывая папку с документами. – Да.

Грета взглянула на меня поверх очков и улыбнулась в своей убийственной манере – до ушей. Я ей ответила нервозной скомканной ужимкой, а сама не переставая думала о Джудит и Блуме. Бедная Джудит, думала я, и на твою долю выпало немало печали. Бедная Джудит. Чудесная Джудит.

33

С тех пор я ничего от них не слышала. Мне не писали, заключения экспертизы никто не присылал. И хотя трое достойнейших господ решили не пользоваться своим негласным правом признать меня буйнопомешанной и запихнуть в дом пыток, где прежде держали Мамочку, нормальной они меня тоже не признали. Наверное, записали в категорию «недоказанных».

К счастью, забот у меня и без них хватало. К утру понедельника от меня ждали гигантский пирог. Страстную пятницу я собиралась посвятить сбору компонентов, субботу – шинковке и обработке, а воскресенье – тушению и выпеканию. С замешиванием теста – а это тонкое и недооцененное умение – мне, слава богу, должны были помочь. Планировалось, что две женщины принесут с собой огромный противень и выложат на него раскатанное тесто. Поскольку ни в одну домашнюю плиту такой гигант не влез бы, потом полуготовый пирог должны были забрать в пекарню и к утру Светлого понедельника запечь.

Но на этом список моих важных дел не заканчивался. Перво-наперво я отправилась на церковное кладбище. Какие-то добрые люди уже выправили надгробный камень и слегка прибрались. Я прибралась потщательнее и стерла с камня гадкие слова: они сошли, как я и предполагала, легко. Поставив в вазу свежие цветы, я посмотрела на могилу и сочла, что она выглядит вполне пристойно, если кому-то есть до этого дело.

Затем нужно было наведаться на ферму Крокера. Умывшись и пригладив волосы – они уже начали отрастать и чуточку топорщились, хотя довольно симпатично, – я капельку подкрасила глаза и губы. Но только капельку.

Когда я добралась до фермы, солнце светило так мягко, а ветерок так ласково обдувал лицо, что я почувствовала прилив уверенности в себе. В кустарниках царила весенняя сумятица и неразбериха; в канавах россыпями бриллиантов сверкали незабудки, примулы и вики. Чез с Люком сидели рядом со своим любимым детищем – строящимся парником – и курили. Парник, похоже, был готов: он радостно поблескивал новенькими стеклами. С ними был парень, которого я раньше никогда не видела. Напялил темные очки, пижон. Смешно: ведь солнце хоть и светило, но не сказать чтобы ярко. Но и умом он, видно, тоже не блистал. Увидев меня, разинул рот.

Чез поднял голову и ласково поздоровался:

– Привет.

Люк вяло помахал рукой.

– Что собираетесь выращивать? – поинтересовалась я.

– Да травы, – ответил Люк. – Ты же знаешь, травы сейчас в чести. – И почему-то все трое засмеялись.

Я покраснела и спросила Чеза, можно ли его на минутку. Он встал, отряхнул пятую точку измазанными в шпаклевке руками и отвел меня в сторонку. Пока мы шли, я слышала, как парень в темных очках высказался: «Сексуальненькая». Но Люк приложил палец к губам, будто предупреждая, чтобы тот поосторожнее выбирал слова.

Когда мы вышли за пределы слышимости, Чез сказал:

– Я слышал, ты пирог печешь. А иноземцам можно присутствовать на вашем пире духа в понедельник?

– Люди приезжают из разных мест. Пирог для всех. Послушай, я пришла извиниться. Теперь по-настоящему.

– Да что ты говоришь.

– Похоже, я ошиблась.

– Похоже на то.

– Наверное, я просто этого хотела, и ты хотел, но мы бы все равно не стали. Не здесь. Возможно, все и случилось, только в другом месте. – Тут я услышала в голове Мамочкин голос: «Всё происки бесенка». И видимо, сказала это вслух.

– Что-что?

– Мамочка говорила, что если между людьми есть чувство, то все может произойти, только не здесь. А там, где им ничто не помешает. Если здесь почему-то не вышло. – Я вспыхнула. – Она называла это «происками бесенка».

Чез улыбнулся:

– Ты мухоморов не объелась, часом?

– Кончай шутить.

– Прости.

– Нет, это я прошу у тебя прощения. Я оболгала тебя и извиняюсь. Теперь я перед тобой в долгу.

– Да брось ты.

– Ничего не брось. Я хочу оплатить его, поэтому разрешаю тебе поймать двух зайцев. Ты только представь – они готовят заячий пирог с говядиной! Не бред ли! Ведь Пасха – единственное время, когда можно есть зайца. А разрешениями на ловлю зайцев ведаю я, и я тебе его даю. Ты справишься. И зайцы сейчас не будут против.

Чез почесал репу.

– Значит, разрешениями ведаешь ты?

– Да, я.

– Как это получилось?

– Я получила благословение от Мамочки.

– Но почему именно ты?

– Это уж мое дело. Так ты возьмешься?

– Разве зайцу не нужно отвисеться три дня?

– Не обязательно.

– Вот, значит, как ты просишь у меня прощения? Заставляя гоняться по полям за зайцами?

– Да, потому что у тебя это хорошо получается, а зайцы мне нужны самое позднее к полудню в воскресенье.

– Ты странная, Осока.

– Странная – это не всегда плохо.

Он пшикнул и еле слышно произнес: «Красота». Не знаю уж, о чем это он. Потом развернулся и зашагал к Люку. Свистнул собак. Две старые борзые и гончая выскочили из дома, затявкали, раскрыли пасти. Слюна течет, глаза горят от предвкушения.

– Друг, что наклевывается? – осведомился новый хиппи – тот, что в очках.

– Я отправляюсь на охоту. Пойду капканы проверю. Люк, ты со мной?

– Нет, я лучше останусь и реально покайфую, – ответил Люк, которого приглашение на охоту застало за скручиванием косяка.

И Чез пошел один.

– Вот это круто, – произнес парнишка в темных очках, по-прежнему разинув рот. – Ништяк.

Суббота пролетела за нарезанием продуктов для начинки. Я распахнула окна, двери и включила на полную катушку «Зеленый лук» – пусть слышат все, кто хочет. Нашинковала гору картошки и лука – зеленого лука, в пирог идет именно зеленый лук – и приготовила бульон. Пришлось изрядно потрудиться. Хрясь-хрясь-хрясь. И так по несколько фунтов каждого продукта. Я резала очень острым ножом, а если он тупился, затачивала о каменную ступеньку. Еще я нарубила зелень. Потом взялась за крайне тонкие штуки – такие деликатные и тайные, что, по-хорошему, их следовало растереть в пыль, чтобы никто не разглядел. Сняла с балок душистые пучки травы, достала с верхних полок старые банки и принялась за дело.

Днем в белом фургоне прикатил мясник – розовощекий, энергичный малый. Привез говядину для пирога. Она была завернута в коричневую, пятнистую от крови бумагу, перевязанную бечевкой. Спросил, куда положить. Они всегда так спрашивают. Я показала на раковину.

Говядину нужно было нарезать небольшими кубиками. На это я убила кучу времени. Пока я с нею разбиралась, веселый бакалейщик доставил сало и муку. Он складывал все штабелями на столе, а я, не останавливаясь, рубила мясо.

– Ну и работки на тебя свалилось! – воскликнул он.

Оказывается, с ним собирались передать еще и специи. Мне только специй не хватало, сказала я, и мы хорошо посмеялись.

Так я и провозилась до позднего вечера – тушила на медленном огне то, что уже нарезала, и резала то, что предстояло потушить. Когда стемнело, ко мне зашла Джудит – по пути на ферму к Чезу. Впустив ее, я сразу же вернулась к работе: с Джудит можно было не церемониться.

– Что ты там делаешь? – вполне невинно поинтересовалась она. Увидев банку с обрезками Мамочкиных волос и ногтей, воскликнула: – Ох ты!