Цена невинности - Черникова Любовь. Страница 6

Но почему же так обидно? До тошноты! До рези в глазах!

Чтобы прогнать непрошеные слезы, приходится едва ли не до крови закусить губу. Боль хоть немного, но отрезвляет.

– Пусти! – прошу почти равнодушно.

Аделхард не отвечает мне грубостью. Просто поднимается на ноги и отступает, продолжая насмешливо смотреть. Радуется, наверное, произведенному эффекту. Придурок! Ничего, я тоже умею брызгать ядом.

– На год? – издевательская ухмылка искривляет мои губы. Поднимаясь с пола, прячу за упавшими на лицо волосами глаза. – У тебя настолько туго с финансами, что на большее ты не способен, нищеброд? Меня до сих пор мучает вопрос, зачем ты, вообще, это делаешь? Два контракта и оба под хвост лысому канису. На что ты пошел, чтобы рассчитаться с моим отцом, а? Продал свою дрянную планетку? Нет. Это вряд ли, кому она нужна. А! Поняла! Ты заложил родную матушку, ради права уложить меня в койку?

Мир неожиданно переворачивается. Не успев осознать, я оказываюсь перекинутой через его колено с выставленным вверх голым задом.

– Не смей! Говорить! Так! О моей! Матери!

Больше у меня не остается мыслей, потому что с каждым словом на мою задницу опускается крепкая ладонь. С размаху. Прижигая. И никакой эротической подоплеки в этом действии нет. Сплошное унижение! Звуки шлепков раздаются у меня в ушах точно эхо. Не знаю, как мне удается высвободиться и отскочить в противоположный конец гостиной, откуда я таращусь на экзекутора, тяжело дыша, точно загнанный зверь.

Лицо Аделхарда каменеет, взгляд непроницаем.

– Приводите себя в порядок студентка, Кастильеро. Через час жду вас в моем кабинете. Обсудим вашу отработку, – тон Рейна сухой и официальный.

Чеканя шаг, он покидает пентхаус.

– Это незаконно! – ору в его издевательски прямую спину. – Отношения между преподавателями и студентами запрещены!

Рейн фон Аделхард замирает на пороге.

– Похоже, у вас серьезные пробелы в знании законов Содружества, студентка Кастильеро. Непростительно для дочери своего отца, – отвечает он не оборачиваясь.

– Я… Я буду жаловаться!

– Пожалуйста. Это ваше право, Арелия. Не опаздывайте.

Дверь, автоматически распахнувшаяся перед наставником, мягко встает на место, а я еще некоторое время смотрю на нее невидящим взглядом. Наконец очнувшись, трясу головой и зову Дерека. Но, похоже, что друг каким-то чудесным образом умудрился незаметно улизнуть. Оно и к лучшему, только надеюсь, что он не подслушивал наш с Аделхардом… Хм. Разговор.

Приказав системе безопасности заблокировать замки, снова отправляюсь в душ. Долго моюсь, подставляя лицо струям теплой воды, массируя ароматным шампунем волосы. Смывая дорожки слез и прикосновения мужских рук к моему телу.

Рук моего друга и рук моего… врага? Да, именно так!

Воспоминания о дне, когда началась наша с Рейном фон Аделхардом вражда, врываются в голову без стука и разрешения, выбив накрепко запертую дверь тяжелым ботинком сборщика хакса…

Глава 5. Оператор харвестера

– Мама, тебе плохо?

Дебора Раскел облокачивается на столешницу и крепко жмурится. С каждым днем ей становится хуже и хуже. Ее густые русые волосы поблекли, губы выцвели, в уголках глаз прибавилось морщинок, а на утонченном лице застыла печать страдания.

– Мама?

– Сейчас все пройдет, дорогая. Я уже приняла лекарство, – она старается улыбнуться и сделать вид, что все хорошо.

Мама всегда так поступает и меня учит никогда не показывать слабость.

Дебора еще немного стоит, а затем, точно решившись, выпускает опору и идет к выходу. Пытается впихнуть ноги в тяжелые сельскохозяйственные ботинки сборщика хакса, призванные защитить нижние конечности рабочего от колючих побегов. Поднятая нога дрожит, а по маминому виску стекает капелька пота. С запозданием бегу к Деборе, чтобы отговорить от этой затеи и поддержать, если мама снова вздумает падать.

– Тебе не стоит сегодня идти на работу!

– Я и так провалялась в постели целую неделю, мы сильно задолжали за аренду харвестера.

– Мам, может… Может, нам обратиться к доктору? К хорошему доктору с Итерры.

Дебора отвечает мне печальной улыбкой.

– Ну да, знаю. У нас нет денег ни на медицинские услуги, ни на шаттл… – бормочу я и не могу сдержать тяжкий вздох.

– Вот видишь, Ари, ты умница, – мама ласково проводит ладонью по моим заплетенным в две тугих косы волосам, выкрашенным в неприметный мышастый цвет.

Отчего-то она строго следит, чтобы никто и никогда не узнал, каков он у меня на самом деле. Говорит, что это очень плохо – выделяться среди местных. У нее самой волосы каштановые, к тому же изрядно припорошены сединой.

Деборе все же удается обуться, и она выпрямляется, пытаясь отдышаться перед следующим действием. А затем принимается застегивать ботинки. Закусываю губу, стараясь не расплакаться от вида дрожащих маминых пальцев – длинных и изящных. Раньше у нее всегда был красивый маникюр, но с тех пор как ее портативный маникюрщик разбился, я не видела мамины руки ухоженными.

Мама мучается, но никак не может совладать с тугими застежками. Давит на них ладонью, но тщетно. Ей уже не хватает дыхания, а простое действие утомляет настолько, что на застиранной футболке цвета хаки проступают влажные пятна. Наблюдая за этим, закусываю губу так сильно, что чувствую привкус крови. Мама не любит, когда я плачу, и я креплюсь изо всех сил. Но я всего лишь подросток, и эмоции требуют хоть какого-то выхода, а злость помогает не расплакаться.

– Проклятая Кантра! Ненавижу эту гребаную планету! – изрыгаю в свинцовое безрадостное небо ругательство и пинаю стену.

– Ари! Не сквернословь и не буянь, это тебя не красит! – на миг мама становится прежней, и я готова ругаться без перерыва и переломать всю мебель, а то и разнести нашу хибару, лишь бы и дальше видеть ее такой.

К сожалению, так это не работает…

Не совладав с застежкой, Дебора бессильно опускается на колченогий табурет. Откидывает голову на стену и прикрывает глаза. Мама не плачет никогда, словно бы и не умеет, но я знаю, сейчас она в отчаянии.

– Так. Снимай это немедленно и быстро в постель! – принимаю решение я, и теперь уже в моем голосе звенит сталь. – Я сбегаю за доктором, он даст тебе другое лекарство.

Прежде чем успеваю шагнуть за порог, мама перехватывает мою руку:

– Не надо, Ари. Я просто немного посплю, и станет легче.

– Вот и правильно! – с преувеличенной бодростью отвечаю ей я и помогаю разуться, а после дойти до кровати.

Укладываю ее как есть – прямо в рабочей одежде и поправляю старенькое одеяло. Подумав, ставлю на подоконник рядом теплую воду. Мама засыпает раньше, чем я успеваю отойти – это лекарство, что она приняла перед выходом, так действует. Иногда я начинаю подозревать, что и не лекарство это вовсе, а простое снотворное или даже наркотик, от которого никакого толку, только в сон клонит и мысли путаются. К примеру, сегодня мама даже не вспомнила, что у меня день рождения. Теперь я еще на один условный цикл старше.

Быстро вымыв тарелки в тазу с мутной колодезной водой, выливаю помои прямо с крыльца и ныряю обратно в хижину, отмечая, какой же затхлый внутри запах. Но оставить открытым единственное окно не решаюсь, мама во сне может замерзнуть и заболеть.

Прихватив ее защитные боты, накидываю куртку и выхожу на крылечко. Обуваюсь, сидя на потертой деревянной ступеньке. Боты мне великоваты. Они старенькие, но надежные. Даже гравитационное поле все еще работает, только вот батарея слишком быстро садится. Моих сил едва хватает сил, чтобы застегнуть слишком тугие крепления, приходится долго колотить по ним кулаком.

Пока вожусь, ко мне подходит Брёх – старый канис с побелевшими иглами на загривке. Он достался нам вместе с хибарой на отшибе рабочего поселка номер семнадцать. Канис кладет голову мне на колени, смотрит печальными глазами – верхними. Нижние держит едва прикрытыми – они все равно ничего не видят.