Патент АВ - Лагин Лазарь Иосифович. Страница 68

Магараф, не долго думая, согласился.

Только поздним вечером, когда они уже укладывались спать, Магараф решился выложить перед Эдуфом сомнения, мучившие его всю дорогу. Он рассказал, как его пригласили работать инструктором в Усовершенствованном курортном приюте для круглых сирот, как он проработал в нем два месяца и что он там за это время видел. Признался, что дал подписку никому не разбалтывать тайну этого приюта и что он не разгласил бы ее даже Корнелию Эдуфу, если бы не прочел в последнем слове доктора Попфа фамилию Вандерхунта.

— Дело в том, что фамилия директора этого приюта тоже Вандерхунт. Его зовут Альфред Вандерхунт. Вдруг это тот самый, о котором говорил доктор?

Эдуфа при этих словах словно током ударило. Он вздрогнул, отшвырнул в сторону одеяло, уселся на постели, свесив свои босые крепкие ноги спортсмена, и посмотрел на Магарафа, словно видел его впервые.

— Постойте, постойте! — пробормотал он и стал натягивать на себя брюки. — Постойте, постойте!..

Эдуф уже зашнуровывал ботинки, когда городские часы неподалеку пробили одиннадцать. Лишь тогда до его сознания дошло, что поздно куда бы то ни было идти. Он перестал одеваться, но и не разделся, усадил Магарафа на диван, сам уселся рядом и стал расспрашивать о приюте и о личности Альфреда Вандерхунта.

— Ну, что же, — сказал он, разочарованно позевывая, когда выпытал из Магарафа все, что только было возможно. — Пускай его до поры до времени лечит своих кретинов.

На следующий день Магараф включился в работу комитета защиты. Он стал чем-то вроде добровольного секретаря Эдуфа, выполнял самые разнообразные его поручения, рано вставал, ложился далеко за полночь, выступал на митингах, давал справки легионам репортеров, наводнивших в эти дни Бакбук, сторожил бумаги своего нового шефа от чересчур любопытных рук и глаз.

За повседневными заботами Магараф все реже вспоминал об Усовершенствованном приюте, потом и вовсе забыл о нем, пока неожиданное событие не заставило его вновь перебрать в памяти каждый день и час его службы под началом доктора Мидруба и Альфреда Вандерхунта.

Произошло это в серенькое, мартовское утро. Было заготовлено письмо к женщинам Аржантейи и всего мира. Первыми под ним должны были подписаться Береника и жена Анейро. Когда письмо было окончательно отредактировано и перепечатано, Магараф поехал за Береникой. Но Бамболи сказал, что госпожа Попф пошла навестить госпожу Гарго, которая в последнее время стала прихварывать.

Пришлось Магарафу поехать к вдове Гарго. Он видел ее до этого несколько раз, да и то мельком. Но то, что он о ней слышал от Береники, и в особенности то, что она носила одну фамилию с его приютским любимцем, невольно располагало его к этой скромной и немногословной женщине.

Он собирался самым сердечным образом поздороваться с нею, поговорить о ее здоровье, сообщить несколько свежих комитетских новостей. Но первое, что бросилось ему в глаза, когда он вошел в ее комнату, буквально лишило его дара речи: со стены на него смотрел из богатой золоченой рамы портрет его друга Педро! Да, Педро! Он только одет был не в дурацкий приютский комбинезон, а в нормальный, неплохо сшитый костюм, да еще, пожалуй, лицо его было серьезней, как-то взрослее обычного.

Магараф настолько ошалел, что даже забыл поздороваться.

— Кто это? — спросил он, обращаясь сразу к обеим дамам. — Чей этот портрет?..

— Ну, знаете ли, — с шутливой укоризной промолвила Береника. — Если бы я вас не знала, я бы решила, что вы попросту невоспитанный человек.

— Простите, ради бога, простите! — смутился Магараф. — Здравствуйте, госпожа Попф! Здравствуйте, госпожа Гарго! Как ваше здоровье, госпожа Гарго?

— Благодарю вас… А портрет этот — моего покойного мужа.

— Вашего покойного мужа, — машинально повторил за нею Магараф, не отрывая взгляда от фотографии. — Ах, да, вашего покойного мужа!..

Он заметил, что глаза хозяйки наполнились слезами, и поспешил сразу перейти к делу:

— Вы должны меня извинить, сударыня, что я ворвался в ваш дом без приглашения, но я приехал за госпожой Попф.

Вскоре Магараф и Береника покинули квартиру вдовы Гарго.

Магарафу не терпелось. Он заговорил, едва машина тронулась с места:

— Эта бедная женщина, очевидно, совсем одинока?

Береника утвердительно кивнула головой.

— И у нее никогда не было детей?

— Ах, дорогой господин Магараф, это целый роман и очень печальный, — вздохнула Береника. — Еще несколько месяцев тому назад у нее было двое сыновей. Но прошлым рождеством…

И она поведала Магарафу известную уже читателю историю путешествия вдовы Гарго в город Ломм, не забыв упомянуть и про странные галлюцинации, посетившие бедную вдову, когда она задержалась у железной решетки.

Магараф почувствовал, что от всего услышанного ему вот-вот станет дурно. Он побледнел, лоб его покрылся холодным потом, руки, когда он полез в карман за носовым платком, дрожали.

— Что с вами, дорогой Магараф? — всполошилась Береника. — Вы, кажется, больны?

Магараф пробормотал что-то о гриппе.

Зато, встретив в комитете Корнелия Эдуфа, он не нашел в себе сил откладывать разговор до вечера. Он попросил Эдуфа уделить ему немедленно четверть часа для очень важного разговора.

Они перешли в соседнюю, пустую комнату.

— Сейчас, господин Эдуф, я вам расскажу нечто такое, после чего вы меня, чего доброго, захотите отправить в сумасшедший дом, — начал Магараф, волнуясь.

— Отличное предисловие, — усмехнулся адвокат. — Говорите же поскорее! Вы меня заинтересовали.

— Вы знакомы с госпожой Гарго? — спросил его Магараф.

— Знаком, — ответил адвокат. — Отличная, весьма почтенная женщина.

— Вы знаете, что она в начале января уезжала из Бакбука, чтобы навестить могилу своего младшего сына?

— Мне об этом рассказывала госпожа Попф. И, кажется, с госпожой Гарго приключилась какая-то в высшей степени трагическая история, закончившаяся чуть ли не галлюцинациями?

— Совершенно верно, — подтвердил Магараф. — А знаете ли вы, как называлось заведение, в котором она нашла могилу своего сына?

— Понятия не имею, — сказал господин Эдуф. — Да и какое это может иметь значение?

— Господин Эдуф, — продолжал Магараф дрожащим голосом, — сейчас вы услышите форменную чертовщину… Это заведение называлось Усовершенствованным курортным приютом для круглых сирот!

— Мда-а-а! — протянул после некоторого молчания Корнелий Эдуф. — Забавно, очень забавно!

— Это страшно! — поправил его Магараф. — Дело в том, что в январе госпожа Гарго плакала на могиле своего сына Педро, а четвертого марта я… я прощался, покидая приют, с живым Педро Гарго!..

— Постойте, постойте! — вскочил на ноги Корнелий Эдуф. — Может быть, там был не один, а два мальчика с одинаковыми именами и фамилиями? Гарго — довольно распространенная фамилия!..

— Я сегодня утром был у нее на квартире. Я увидел на стене портрет ее покойного мужа, но принял его за портрет моего приютского знакомого. И, кроме того, Педро Гарго мне рассказывал, что к нему приходила мама, а потом она легла за забором. Может, он хотел этим сказать, что она упала в обморок за забором приюта…

— Ничего не понимаю! — воскликнул Эдуф. — Давайте спокойно разберемся! Предположим, что все так, как вы говорите. Тогда какой смысл был администрации приюта так жестоко обманывать бедную женщину? В этом же обязательно должен быть какой-то очень важный, решающий смысл!

— Я тоже ничего не понимаю. Может быть, ключ к разгадке в том, что младшему сыну госпожи Гарго не хватает несколько месяцев до пяти лет, а выглядит он двадцатилетним… Может быть, все дело в том, что господин Вандерхунт не мог показать матери сына, который за несколько месяцев так вырос?

— Боже мой, я, кажется, начинаю понимать! — прошептал побледневший Эдуф.

— Все воспитанники этого приюта производили на меня необыкновенно странное впечатление, — продолжал Магараф. — Все они издали выглядели взрослыми молодыми людьми и девушками, а вблизи поражали их совсем детские лица, их наивная речь, их ребячьи повадки. Доктор Мидруб уверял меня, что они кретины, но теперь я убеждаюсь, что если и был в Усовершенствованном приюте кретин, так это я.