Эмблема с секретом - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 3

– Вам примерно до середины бедра…

– Вы шутите?

Она выкатывает синие глаза с поволокой, в которых застыло умиротворенное выражение жующей сено коровы. Объективности ради уточню – жующей хорошее сено… И грудь у нее тоже как у коровы-рекордистки… Тьфу, что меня зациклило на этих коровах?

Судя по уверенному поведению и манерам профессиональной обольстительницы, она считает себя неотразимой. Что ж, мечтать не вредно. Хотя я думаю о другом. Почему смазливая девушка двадцати двух лет от роду с чрезвычайно развитой фигурой летит одна в Ниццу, где у нее, похоже, нет ни родни, ни знакомых? Впрочем, у меня более узкий интерес: случайно или нет она оказалась рядом со мной?

Скорее всего, случайно. Когда она вышла в туалет, я заглянул в ее паспорт. И насторожился. Потому что паспорт у соседки оказался русский и никакая она не Хельга, а Галина Золотарева из Зеленограда, прописана на улице Свободы, 42, квартира 11. Правда, шенгенскую визу ей открыли две недели назад, а мой билет был забронирован еще в июне. К тому же все четыре часа полета она мирно дремала в кресле, с аппетитом ела, пила шампанское, жевала жвачку, улыбалась бритоголовому мачо, сидящему через проход, – словом, делала все, что хотела. Но не пыталась вызвать меня на разговор, не строила глазки, не прикасалась полноватым коленом к моей чувствительной, как оголенный нерв, ноге. К тому же Хельга явно не шпрехает ни по-французски, ни даже по-английски. Общались мы, естественно, на немецком, как и подобает соотечественникам. Но и на якобы родном языке она изъяснялась тяжеловато, как средняя выпускница языковой спецшколы. Вести искрометную светскую беседу Хельга-Галина явно не могла.

Похоже, здесь все чисто. Ни одна разведка мира не стала бы работать так грубо и «подводить» ко мне самонадеянную самку с сытым лицом и гипертрофированными формами. Все кому надо прекрасно знают мои вкусы: стройные, образованные девушки с тонким одухотворенным профилем, красивыми ногами, маленькой грудью, изящными кистями рук и ступнями. Разве что Борсхана могла так проколоться… Но там не было разведки. И вряд ли появилась. К тому же тогда «подстава» была бы чернокожей…

– Но под нами действительно море!

– Это так, – любезно соглашаюсь я с очевидным фактом. – Просто аэропорт Ниццы находится на полуострове. На маленьком искусственном полуострове. Землю мы увидим только в момент посадки.

– Вот оно что… В последний момент? На что-то это похоже…

– На ресторан.

– ??? – В выпуклых влажных глазах плещется недоумение.

– Да. Вы садитесь за стол, а кавалер подвигает вам стул. Представляете?

Представила. Кивает. Похоже, она не понимает, что это стеб.

– А мы не промахнемся?

– Не должны. Я как-то садился в Куршевеле на двухмоторной «сессне»…

Спохватываюсь, уточняю:

– Это такой маленький самолет, фрейлейн. Так вот, там полоса всего пятьсот метров и обрывается прямо в пропасть. Это не аэропорт даже, а гранитный «стол», и подлетаешь к нему как бы снизу…

Словно опытный пилот, инструктирующий стажера, я показываю на пальцах, как нужно правильно заходить на посадку в Куршевеле, и привычно отмечаю, что в глазах Хельги появилось выражение, которое обычно появляется у всех женщин, с которыми я имею пусть даже самую краткую и самую пустую беседу. Это еще не страсть, но уже и не равнодушие. Так всегда, и я ничего не могу с этим поделать. Да я и не собираюсь ничего делать – каждый должен смиренно нести свою карму. Просто скромно констатирую факт.

– Вы поняли, в чем секрет?

– Конечно! Вы так понятно объясняете…

А то! Там был стул, здесь стол. Привычные, хорошо известные образы, чего не понять? Все-таки педагогическое мастерство не пропьешь!

– Вы часто бываете в Куршевеле? – спрашивает Хельга уже другим тоном. Голос приобрел интимную глубину и волнующие обертоны. – Раз есть свой самолет… У вас там, наверное, и вилла?

Испытующий взгляд из-под длинных, явно искусственных ресниц.

– Да, – не стал кочевряжиться я. – Что-то вроде того…

Хельга задумчиво закусила губу. В глазах уже не просто интерес, там какой-то эротико-экономический мясокомбинат. Берлинские нимфы немногим отличаются от московских. Она полагает, что перед ней первый в ее жизни миллионер, не знающий, как лучше распорядиться своим состоянием. И уже приготовилась накинуть на глупого богача аркан, чтобы помочь ему потратить деньги с умом. О да! Я чувствую, как меня мысленно разделывают на части, запекают на углях и прикидывают, как лучше подать на стол.

– Наверное, там замечательный отдых? А правда, что русские сорят деньгами и проматывают целые состояния?

– Чистая правда! – искренне говорю я, потому что это действительно так. В отличие от всей остальной – нечистой, можно сказать, грязной правды, которую можно смело назвать полуправдой, а если положить руку на сердце – то и полной ложью. Что ж, жизнь имеет много оттенков и полутонов, она напитывает ими слова и фразы, объяснения поступков и характеристики отдельных людей. Правда и ложь переплетаются, как нити стального троса, к тому же у каждого своя правда и каждый по-своему понимает ложь. Поди тут разберись…

В Куршевеле я действительно был. Только не на отдыхе, к сожалению, а по работе. И двухмоторной «сессны» у меня нет – Мартин взял ее напрокат на подставное лицо, хотя посадка действительно была ужасной. Впрочем, ночной взлет оказался еще хуже, просто кошмар, но об этом я вообще не могу рассказывать, даже вспоминать нежелательно… А домик на окраине деревушки Ла Праз, где живет вся курортная обслуга Куршевеля, тот самый, который в отчетах я называл не иначе как «строение 958», виллой назвать трудно…

– И купают девушек в шампанском по пять тысяч евро бутылка?

Взгляд Хельги приобретает некоторую осмысленность и загорается острым интересом. Как будто корова (тьфу, будь она неладна, надо же как привязалась!) перестала жевать и стала рассматривать медленно приближающегося быка.

Про ванны из шампанского – нечистая правда, а точнее – полная чушь. Нимфы, наяды, дриады и прочие труженицы сексуального фронта слетаются в Куршевель, как мухи на мед, но вопреки легендам, которые, впрочем, распространяют они сами, ведут очень аскетичный и напряженный образ жизни, как и вся курортная обслуга. Любой труд вблизи оказывается гораздо тяжелей и бесцветней, чем кажется со стороны. Надежда заполучить в свой бритый банкомат олигархическую кредитную карточку, которая обеспечит безбедное будущее, развеивается почти сразу. Потому что точно такие «банкоматы» имеются у всех, а с золотыми «Визами», «Еврокардами», а тем более платиновыми «Америкэн Экспрессами» здесь, как и везде, напряженка, причем избалованные владельцы суют их только в проверенные, предварительно отобранные щели. Зато «Сирус Маэстро» и «Электроны» водителей и телохранителей с нулевыми или копеечными счетами пихают со всех сторон, так что надо держать ухо востро.

Разнокалиберные «модельки», «студентки» и «телеведущие» – эвфемизмы, которыми стало модным называть шлюх, как горничные, уборщицы и официантки, тоже живут в Ла Празе, набиваясь по пять-шесть человек в самый дешевый номер. Оставив одну из товарок дежурить на телефоне, они слоняются по дорогим кафешкам и ресторанам, пьют кофе и сок, улыбаются во все тридцать два зуба, строят глазки мужчинам, кладут им на столы визитки типа: «Моника – менеджер по продажам», «Кармен – мерчендайзер» или «Алина – актриса». Хотя имена приукрашены: зовут их Маша, Клава, Лена, про актрису – заведомое вранье, она продает или выставляет то же самое, что ее подружки. Если кто-то клюнет и позвонит, ответит «дежурная», которая направит «актрису» или «балерину» по вызову, на заработок в пятьсот евро. Если повезет, то «срубит» тысячу. Вот и все, никаких ванн из «Боллинджера» или «Вдовы Клико» программой не предусмотрено.

Но рассказать все это джентльмен не может, особенно после того, как с дамой произошло чудесное превращение только от искренней веры в существующее где-то далеко-далеко счастье.