Хранящие тепло - Лагутина Елена. Страница 31

Дни проходили за днями, а Саша не звонила. Не звонила и не появлялась в его памяти. Только изредка, лишь на короткое мгновение, ее черты снова вырисовывались перед глазами ярко и отчетливо. В такие моменты Денис поначалу чувствовал радость, но со временем, убедившись в том, что Саша, появившись, снова исчезает, подобно миражу, стал даже бояться этих видений. Они поражали его своей убийственной четкостью, которая длилась всего лишь доли секунды, а потом словно набегающая на берег волна прилива снова смывала Сашины черты, и все начиналось сначала.

Тренер просто поражался ему. Еще никогда в жизни, за десять с лишним лет работы, он не видел, чтобы Денис так работал во время тренировок. Однажды он даже всерьез спросил его о допинге. Денис только нахмурился в ответ и ничего не сказал. Возможно, это и был допинг — простая необходимость физических движений, изматывающих, изнуряющих так, чтобы не осталось сил думать, чувствовать, помнить. Хотя элементарного смысла в этих движениях порой было недостаточно — за прошедшие дни Денис не сделал практически ни одного грамотного шага на поле, ни одной более-менее обдуманной подачи. Он просто носился по полю, стараясь загнать себя, измучить, лишить сил. Так было проще и быстрее уснуть — потом, после того, как шум трибун стихнет и он останется один в гостиничном номере, наедине с притихшим телефонным аппаратом.

Ждать было слишком трудно, слишком тяжело. Два или три раза он не выдерживал — хватал телефонную трубку и принимался лихорадочно нажимать на кнопки, в ярости отбрасывая ее прочь после восьмого или девятого гудка телефонного эфира. Иногда ему казалось, что Саша слышит эти звонки, что на самом деле она сейчас дома, просто не хочет снимать трубку, зная, что это звонит Денис. Он почти видел ее, сидящей на диване, отвернувшись к окну, ожидающей, когда же наконец замолчит проклятый телефон. В такие моменты его охватывала ярость и злость, но эти чувства быстро проходили, снова уступая свое место щемящему сердце страху.

Ведь, в сущности, он почти не знал Сашу. Пока она была рядом, он чувствовал ее и не испытывал необходимости задавать какие-то вопросы. Теперь он всерьез задумался о том, что почти ничего о ней не знает. В тот вечер, когда они пили чай из одной чашки, ему казалось, что он узнал о ней достаточно, чтобы полюбить. Возможно, это так и было, и все же только теперь он понял, что этого было совсем недостаточно для того, чтобы не бояться ее потерять. Сейчас он боялся ее потерять и сходил с ума от того, что не знает ничего о ее прошлом. Чувство ревности жгучей волной захватило его — подобное он испытывал впервые в жизни, а поэтому не знал, что делать. Иногда только присутствием другого мужчины в ее жизни он мог объяснить Сашино молчание. Какой-то человек из прошлого вернулся в ее настоящее и теперь разрушает мечты о будущем. Но иногда — в те редкие моменты, когда Сашино лицо вдруг снова отчетливо вставало перед глазами, он сам себя ругал за этот горячечный бред, понимая, что ревность его глупа и безосновательна. И тогда чувство страха заполняло душу, и это было еще мучительнее, чем ревность. Именно в такие минуты его сильнее всего тянуло к телефонной трубке — когда ревность, затихая, уступала свое место этому жуткому, леденящему душу страху. Тогда ему становилось все равно, абсолютно все равно — лишь бы с Сашей не случилось беды. Пусть лучше в ее жизни будет другой мужчина.

Несколько раз он звонил Федору, каждый раз собираясь задать ему вопрос о Саше и каждый раз почему-то не решаясь. Тот тоже молчал, и это молчание отчасти успокаивало Дениса. Разговоры с приятелем были обычными, будничными, по голосу Федора он чувствовал, что тот что-то скрывает.

Турнир уже подходил к концу, оставалась всего лишь одна игра, когда Саша наконец позвонила. В тот момент он был в душе, вымотавшись после очередной тренировки. Сквозь закрытую дверь и шум воды он услышал звонок и подумал, что звонок ему просто почудился — такое случалось часто, с каждым днем все чаще. Но, тут же закрыв кран, он снова услышал звонок. «Мама», — подумал Денис, потому что мама звонила каждый день, а в тот день еще не звонила. Накинув полотенце, так и не смыв пену, он бросился из ванной в комнату, снял трубку и услышал Сашин голос…

— Почему ты не сказала мне сразу? — почти прокричал он, когда Саша закончила свой сбивчивый монолог. — Почему, Саша?

— Не знаю, Денис, — запинаясь, тихо ответила она. — Я не знала, как тебе сказать. Я… я боялась.

— Чего ты боялась?

— Ты не понимаешь, — она вздохнула, — ты не можешь этого понять. Ты не видел моего лица. Оно все в шрамах. В ужасных шрамах, Денис.

— Шрамы со временем проходят, — горячо возразил он, — это не важно.

— Ты не видел моего лица, — снова повторила она терпеливо, с такой интонацией, словно разговаривала с маленьким ребенком, которому не дано понять многих вещей.

— Я убью этого подонка, — глухим голосом отозвался он, — убью.

— Не говори глупости, Денис.

— Это не глупости. Я его задушу, своими руками.

— Послушай, давай не будем об этом. В конце концов, все это теперь не важно. Я только хотела сказать тебе, Денис… Я не обижусь. Поверь мне, я не обижусь, если ты…

— Если я — что? — с дрожью в голосе потребовал он продолжения ее невысказанной мысли. — Ну, договаривай.

— Я не обижусь, если ты… Если мы расстанемся. Так будет лучше.

— Лучше? Так будет лучше? Для кого, черт возьми?

— Ты не видел моего лица, — в который раз глухим голосом повторила Саша.

— Саша! Неужели все то, что было между нами, больше не имеет значения? Неужели ты и правда так думаешь?

— Если бы это было так, я бы тебе не позвонила, Денис.

— Я приеду. Сейчас приеду к тебе, прилечу на самолете…

— Нет! Денис, пожалуйста, прошу тебя…

— И не проси. Ни о чем меня не проси, я больше не буду тебя слушать. Я две недели места себе не находил, ждал твоего звонка. Я не смогу больше ждать. Я хочу быть рядом, с тобой. Я должен быть с тобой, Саша.

— Ты думаешь, что сможешь?…

— Смогу? Черт возьми, я все смогу, я горы сверну, чтобы быть рядом с тобой!

— Теперь все изменилось.

— Ничего не изменилось. Ничего, слышишь! Да что за бред ты несешь, Сашка! Скажи, чего ты от меня хочешь?

— Я хочу, — медленно, после недолгой паузы, ответила Саша, — я хочу, чтобы мы расстались. Я хочу, чтобы ты больше не приходил ко мне, чтобы ты помнил меня такой, какая я была раньше.

— Не дождешься! — почти прокричал он в трубку с яростью в голосе. — Я буду рядом с тобой и буду любить тебя такой, какая ты есть. Ты не сможешь запретить мне этого, не сможешь, пока ты сама… Пока ты сама меня любишь.

Она очень долго молчала, Денису начинало казаться, что связь между ними оборвалась, но он почему-то тоже никак не мог выдавить из себя ни единого слова, элементарно произнести «алло», чтобы убедиться, что она все еще его слышит.

— Знаешь, Денис… — наконец услышал он ее голос, показавшийся ему немного чужим. — Только обещай мне.

— Все, что ты хочешь.

— Не надо… Не надо так. Не зарекайся. Подумай, прежде чем обещать. Обещай мне, что ты меня не обманешь. Что ты не будешь притворяться, жалеть меня…

— Я буду тебя жалеть, — тут же оборвал он ее, — обязательно, буду. И я не считаю это чем-то противоестественным и недопустимым.

— Я не то хотела сказать. Обещай мне, что ты не останешься со мной только потому, что тебе будет жалко меня бросить. Обещай, что ты будешь смотреть на меня только в том случае, если тебе не придется подавлять в себе желание отвести глаза.

— Я люблю тебя, Саша.

— Обещай мне, — настойчиво повторила она, словно не замечая тех слов, которые, как казалось Денису, были гораздо важнее всех на свете клятв и обещаний.

— Хорошо. Я тебе обещаю. Я сделаю все, что ты хочешь. Жди меня. Через три-четыре часа, если вылет не задержат… Чертов ублюдок, — не выдержав, снова выругался он. — Я его убью.

Последних его слов Саша не услышала. Он произнес их в тот момент, когда равномерные короткие гудки телефонного эфира возвестили о том, что связь окончена.