Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен. Страница 46

Высказывание Сталина на ужине у Черчилля о мощи американской техники нашло отражение в заголовках американских газет еще до возвращения Рузвельта. «В своем тосте… премьер Сталин отдал, возможно, самую большую дань, которую когда-либо отдавали американской промышленности… Без американских машин Объединенные Нации никогда не смогли бы выиграть войну», – с энтузиазмом писала газета «Нью-Йорк таймс» в статье, посвященной второй годовщине нападения на Перл-Харбор.

Советская пресса также широко и в доброжелательном духе осветила конференцию. Газета «Известия» сообщила, что принятые решения имеют «историческое значение для судеб всего мира». Газета «Правда» назвала Тегеранскую декларацию «предвестником не только победы, но также долгого и стабильного мира». Сталин, который любил лично вникать в мельчайшие детали, остался не удовлетворен заголовком информационного агентства ТАСС «Конференция глав правительств СССР, США и Великобритании» и изменил его на следующий: «Конференция руководителей трех союзных держав».

ТАСС опубликовало также комментарии издания «Лондон таймс», которые после существенных правок Молотова стали выглядеть следующим образом: «Три лидера расстались временно, как настоящие друзья по духу и по своим целям» [292].

Доктор Эдвард Бенеш, президент Чехословакии, который находился в Москве, чтобы подписать со Сталиным (после возвращения того из Тегерана) договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве, сказал послу Гарриману, что Сталин «стал неузнаваемым» по сравнению с тем, каким он его видел последний раз в 1935 году. В своей телеграмме в Вашингтон Гарриман передает следующие впечатления Бенеша:

«Скромность и спокойствие заняли место агрессивности и раздражительности, которые ранее были присущи советскому режиму… Появился энергичный национализм, связанный с прошлым России, – «Россия для русских», а не база для международной революции. Стремление «большевизировать» другие страны уступило место намерениям принимать участие в качестве сильной державы в решении международных проблем. Сталин высказал чувство большого удовлетворения новым состоянием отношений… Он находился под сильным впечатлением от своих встреч с президентом и считал, что в Тегеране между ними было достигнуто полное согласие по всем вопросам, конечно, не в деталях, а в самом подходе».

Сотрудники посольства США в Москве сообщали о почти «революционных изменениях» в отношении к Америке и Великобритании и о том, что газеты практически ежедневно упоминают исторические решения, принятые на конференции. ТАСС уделило существенное место цитате из статьи британского агентства новостей «Рейтер»: «Подпись Сталина, означающая его полное одобрение английских и американских планов сотрудничества в военных операциях на западном и южном направлениях, является последним гвоздем в гроб германских надежд посеять раздор между тремя великими державами в вопросе ведения войны» [293]. Гарриман отмечал: «Внедрение в сознание людей идеи о новом союзе с Соединенными Штатами и Великобританией стало основным направлением политики советского правительства» [294].

Маршалу Георгию Жукову, заместителю Верховного главнокомандующего Красной армией, Сталин заявил: «Рузвельт дал слово, что широкомасштабная операция будет проведена во Франции в 1944 году. Я верю, что он сдержит свое слово». После этого он, правда, добавил, вполне в своем духе: «Но даже если он этого не сделает, у нас достаточно собственных сил для завершения разгрома нацистской Германии».

Путешествие Рузвельта длиной в семнадцать тысяч миль 16 декабря, наконец, подошло к концу, когда президентская яхта «Потомак» встретила линкор «Айова» в Чесапикском заливе. Как Рузвельт писал в своем дневнике в тот день, «маленький «Потомак» замаячил в 6 милях впереди в устье реки, и в 4:30 меня пересадили на него… А завтра в 9:30 мы должны будем прибыть на военно-морскую верфь в Вашингтоне, и вскоре я уже буду в Белом доме и начну звонить по телефону. Так закончится новая одиссея».

Во второй половине дня, уже находясь на борту «Потомака» и перебирая почту, доставленную вахтенным офицером Штабной комнаты лейтенантом резерва ВМС Р. Г. Майерсом, он наткнулся на наиболее интригующий факт: только что добытые чертежи германских укреплений на французском побережье. Этот замечательный успех принадлежал службе РРТР (радио– и радиотехнической разведки). В 1940 году криптоаналитики РРТР дешифровали японский дипломатический код. С тех пор американская разведка могла читать японскую дипломатическую почту. Особую важность имели телеграммы Хироси Осимы, посла Японии в Германии, который был другом Адольфа Гитлера и лиц из числа окружения Гитлера и который подробно докладывал обо всем, что он узнавал в Берлине [295]. Осима, сын японского военного министра, выпускник японской военной академии, который выступал за то, чтобы Япония присоединилась к войне против Советского Союза, регулярно сообщал в Токио о том, что он узнавал о германских военных планах и военных операциях.

Подробная информация Осимы передавалась в японском коде, которому американские криптоаналитики дали условное название «фиолетовый», но его всегда называли «магическим». Фрэнк Б. Роулетт, блестящий бывший преподаватель математики, возглавлял команду РРТР в Арлингтоне, штат Виргиния, которая «взломала» этот код. Для этого его команде потребовалось восемнадцать месяцев интенсивной работы над японской шифровальной машиной. Хотя могло показаться, что это много времени, однако начальник Роулетта генерал-майор Джозеф Моборн, руководитель службы РРТР, был настолько впечатлен результатом и тем, что Роулетт и его команда полностью решили поставленную перед ними задачу, что он стал называть их «магами». В результате словом «магический» стал называться и расшифрованный код.

Из телеграмм Осимы стали получать весьма ценную информацию.

Осима был не только в курсе последних военных планов Германии, о которых ему сообщало германское командование, он также часто посещал германские военные объекты, и он всегда информировал свое правительство обо всем, что он узнавал. Генерал Маршалл использовал доклады Осимы в качестве одного из своих основных источников информации о планах Гитлера.

К счастью для Рузвельта и союзников, посол Осима в октябре посетил германские оборонительные сооружения на французском побережье, обсудил подготовку обороны с генералом-фельдмаршалом Гердом фон Рундштедтом и другими высокопоставленными германскими офицерами и представил соответствующую информацию своим начальникам в Токио: боевой порядок всех германских армий, занимавших рубежи береговой обороны, детальные сведения о германских оборонительных сооружениях от Нидерландов до французского побережья Средиземного моря. Он доложил все это в полном объеме.

Телеграмма занимала несколько страниц. Одна из ее частей гласила:

«Все германские оборонительные сооружения на французском побережье расположены очень близко к берегу, поэтому совершенно ясно, что немцы планируют сорвать любую попытку противника высадиться на самых дальних морских рубежах… Даже самые небольшие оборонительные объекты сооружены таким образом, что они смогут самостоятельно продержаться в течение очень долгого времени… Вся эта схема похожа на систему обороны на “линии Зигфрида“ вдоль франко-германской границы, но качество укреплений Атлантического вала намного лучше… Основное внимание в системе укреплений и размещении германских войск уделено зоне пролива Па-де-Кале, затем следуют Нормандия и полуостров Бретань».

Рузвельт прочел эту телеграмму, раскрывавшую все детали германской обороны, и направил ее в Объединенный комитет начальников штабов. Это было как раз то, что им было нужно.

Иметь такой план было невероятной стратегической и психологической удачей. Это практически гарантировало успех операции «Оверлорд». Если бы Рузвельт располагал этой информацией в Тегеране, ему было бы гораздо проще опровергнуть сомнения и возражения Черчилля. В целом же, имея такой план на руках, можно было с уверенностью планировать свои действия, и это был триумф союзников. Черчилль также получил доступ к телеграммам Осимы, и это сделало его более оптимистичным в отношении успеха операции «Оверлорд».