Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен. Страница 79

Молотов ответил, что десантирования от шести до десяти дивизий будет недостаточно. Он упомянул о жестоких боях, которые предстоит вести Красной армии летом нынешнего года.

Затем Рузвельт вернулся к своей идее послевоенного устройства мира, заметив, что намерен начать после войны процесс разоружения с целью гарантировать мир по меньшей мере на двадцать пять лет вперед.

Послевоенное устройство мира заботило и Сталина, именно об этом свидетельствуют его энергичные усилия по заключению с Великобританией договора, определяющего послевоенные границы Советского Союза. А теперь Сталину предстояло узнать из докладов Молотова, что Рузвельт по-прежнему настроен на создание организации, которой предстоит обеспечить длительный мир. Это означало, что президент рассчитывает на то, что Сталин не только поддержит его идею послевоенного мира, но и поможет ему осуществить ее. По сути дела, Рузвельт предложил Сталину партнерство в послевоенный период и почти признался: «Послушайте, я хочу, чтобы вы помогли мне править миром».

Каждый вечер Молотов отправлял Сталину отчет о проведенных в течение дня беседах. Для этого он специально взял с собой из Москвы небольшую группу секретарей. Сталину передавались высказывания и идеи Рузвельта. В ответных телеграммах Сталина содержалось указание соглашаться с президентом:

«Соображения Рузвельта насчет охраны мира после войны совершенно правильны. Не может быть сомнения, что без создания объединенной вооруженной силы Англии, США, СССР, способной предупредить агрессию, невозможно сохранить мир в будущем. Хорошо бы сюда включить Китай. Что касается Польши, Турции и других государств, думаю, мы вполне справимся и без них, потому что военной мощи трех-четырех государств будет совершенно достаточно. Передай Рузвельту, что ты снесся с Москвой, обдумал этот вопрос и пришел к выводу, что Рузвельт совершенно прав и его позиция получит полную поддержку со стороны Советского правительства.

СТАЛИН» [572]

Комнаты Молотова и Гопкинса находились на противоположных сторонах коридора. Хотя беседа с Рузвельтом затянулась почти до полуночи, после ее завершения Гопкинс нанес Молотову визит. Он хотел уговорить Молотова на предстоящей встрече с президентом, генералом Маршаллом и адмиралом Кингом привести самые убедительные доводы в необходимости открытия «второго фронта». Он настоятельно советовал Молотову обрисовать положение на фронте в самых черных красках, потому что военные «не видят острой необходимости в открытии “второго фронта“… Мрачная картина положения советской стороны заставит американских генералов осознать всю серьезность ситуации» [573]. Он хотел, чтобы Молотов развеял все надежды Объединенного комитета начальников штабов на то, что Советский Союз сможет выстоять и без «второго фронта» и самостоятельно справится с ордами Гитлера. Гопкинс также сказал Молотову, что будет «весьма полезно», если он встретится с президентом за полчаса до начала совещания и расскажет ему о серьезности положения, в котором оказалась его страна. (Это последнее навело Молотова на мысль, что президента не так уж воодушевляли обнародованные планы, как могло показаться.)

Положение Советского Союза действительно ухудшалось. На советско-немецком фронте было сосредоточено 217 дивизий и двадцать бригад противника. Враг занял Харьков и Керчь. Вот-вот должен был пасть Севастополь, осада которого продолжалась уже семь месяцев (он будет захвачен немцами 7 июля). На Северо-Западном фронте вермахт взял в кольцо Вторую ударную армию. Сталинград был в осаде. (В августе Гитлер, убежденный в скором захвате Сталинграда, провел совещание для обсуждения связанных с этим городом военных вопросов, которые возникнут после его захвата, «который предполагается уже через неделю» [574].)

Ленинград находился в критической ситуации вот уже восьмой месяц. На Крымском фронте было убито, ранено и взято в плен 278 000 человек. Общее число боевых потерь советской стороны за одиннадцать месяцев войны превысило 2 миллиона человек. И Молотову не нужно было ничего преувеличивать, достаточно было лишь описать истинное положение дел на тот момент.

На следующее утро, в субботу, Молотов выразил желание встретиться с Элеонорой Рузвельт, и его проводили в ее гостиную. Они обсудили (переводил Павлов), как писала Элеонора Рузвельт, «социальные реформы в его стране и в моей» [575]. (Она обратила внимание на то, что Молотов часто начинал говорить, не дослушав до конца перевод.)

Затем, следуя совету Гопкинса, Молотов встретился один на один с президентом. В одиннадцать часов прибыли Гопкинс, генерал Маршалл и адмирал Кинг, и началось обсуждение вопроса, касавшегося открытия «второго фронта», теперь уже на вполне серьезной основе. Помня совет Гопкинса, Молотов долго описывал критическую важность быстрого вмешательства в войну Британии и Америки, предупредив, что, если Красная армия не сможет выстоять в войне, «мощь Гитлера неизмеримо возрастет, поскольку в его распоряжении окажется не только больше войск, но также продовольственные и природные ресурсы Украины и нефтяные скважины Кавказа» [576]. Он особо подчеркнул, что, если Великобритания и Америка откроют «второй фронт» и отвлекут на него сорок немецких дивизий, «с войной будет покончено уже в 1942 году» [577]. Если же открытие «второго фронта» отложить до 1943 года, выиграть войну будет еще более сложно, чем в 1942 году.

Он попросил прямо ответить на вопрос о позиции США относительно «второго фронта».

– Можем ли мы сказать господину Сталину, что мы готовимся открыть «второй фронт»? – спросил Рузвельт генерала Маршалла.

– Да, – ответил тот [578].

После этого Рузвельт поручил Молотову передать Сталину следующее заявление: «Мы ожидаем открытия “второго фронта“ в нынешнем году».

Вслед за этим важным заявлением Рузвельт остановился на вопросах послевоенного устройства и конкретно на своих идеях создания международного совета по опеке для управления бывшими колониальными владениями, контроль над которыми со стороны слабых государств будет утрачен. Он заявил, что хотел бы, чтобы в этой программе принял участие и Сталин. Он также сообщил Молотову плохие новости о том, что для подготовки в Великобритании сил для открытия «второго фронта» возникнет необходимость сократить поставки по ленд-лизу и что Сталину придется согласиться со снижением ранее обговоренного общего тоннажа поставок: «Корабли не смогут находиться в двух местах одновременно» [579].

После беседы для Молотова был организован легкий обед. Среди присутствующих находился сенатор Том Коннели, председатель Сенатского комитета по иностранным делам, и Сол Блум, глава Комитета по иностранным делам Палаты представителей. Их присутствие отражало постоянное стремление Рузвельта привлекать членов Конгресса к решению вопросов внешней политики и обеспечивать поддержку своему курсу с их стороны.

В какой-то момент Рузвельт спросил Молотова, что он думает о Гитлере, поскольку тот относительно недавно (по сравнению с кем-либо) имел с ним встречи.

Поездка Молотова в Берлин в середине ноября 1940 года для встречи с Гитлером стала настоящей сенсацией, однако Рузвельту и Хэллу было хорошо известно, что Молотов настоял на своем и отказался поддержать планы Гитлера о расчленении Британской империи. Было известно также, что Гитлер и Риббентроп прилагали все усилия к тому, чтобы этот визит Молотова состоялся раньше (непосредственно перед президентскими выборами в США, а не после них), поскольку надеялись, что переговоры Молотова и Гитлера могут напугать американцев и привести к поражению Рузвельта на выборах [580]. Понимая это, Сталин отложил поездку Молотова.