Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен. Страница 93

Их взаимоотношения коренным образом изменились после заключения соглашения об обмене персоналом. Раньше, когда Дину приходилось иметь дело с Фитиным, он был вынужден сначала звонить его помощнику и договариваться с ним о назначении встречи с Фитиным, на что уходили часы, а порой и дни, прежде чем ему удавалось поговорить с Фитиным. Но после встречи с Донованом Фитин дал Дину номер своего прямого телефона и номер телефона Осипова. «Это были первые полученные мною в России номера русских телефонов, и у меня возникло ощущение, что я одержал грандиозную победу» [671], – писал позднее Дин. Впервые Фитин и Осипов приняли приглашение пообедать в американском посольстве. К 5 января все четверо договорились о количественном и персональном составе обмена специалистами: полковнику Джону Хаскелу с небольшой группой помощников предстояло прибыть в Москву в качестве представителей Донована; полковник А. Г. Грауэр с помощниками будут представлять Фитина и Осипова в Вашингтоне.

Руководители шпионских служб завершили обсуждение деталей обмена сотрудниками, по словам Донована Гарриману, следующим образом:

«Я договорился с правительственными учреждениями, курирующими разведывательную и диверсионную деятельность, о нижеследующем:

1. Советская сторона учредит в Вашингтоне координационный центр связи с УСС, а я согласился сформировать соответствующий орган в Москве, которому предстояло информировать посла и военную миссию, а также согласился назначить полковника Джона Хаскела главным представителем.

2. Было достигнуто соглашение об обмене разведывательными данными.

3. Была достигнута договоренность о взаимных расследованиях и обмене специальными техническими средствами и оборудованием.

4. Могли быть согласованы совместные операции на театрах военных действий» [672].

Доновану была известна обеспокоенность определенных кругов США, особенно ОКНШ, тем, что принятые решения откроют советским шпионам доступ к американским секретам. Он постарался рассеять такие подозрения. В марте он направил адмиралу Лихи, который, как знал Донован, всегда настороженно воспринимал советские инициативы и без особого восторга относился к такого рода новациям, хорошо аргументированную памятную записку:

«В беседе со мной генеральный прокурор предположил, что в нашей стране может сложиться впечатление, будто мы делаем это с целью пригласить ОГПУ в Америку. В этой связи я уже ответил на Ваш вопрос по поводу размещения здесь «Амторгом» [673] своих офисов [в Нью-Йорке обосновались две с половиной тысячи сотрудников «Амторга» и столько же – в Вашингтоне.]… Поэтому сомнительным кажется аргумент, что еще 4–5 человек, официально назначенных сотрудничать с УСС по вопросам наших совместных операций против общего врага, значительно расширят шпионскую работу… Впервые у нас появилась возможность выяснить, как наш самый сильный союзник осуществляет в этой войне свои тайные операции… Знать, как ваш союзник осуществляет диверсионную деятельность, так же важно, как знать, как это делает ваш противник» [674].

В середине марта Гарриману пришла ошеломляющая новость: Рузвельт отозвал этот проект. В телеграмме, над содержанием которой президент явно долго работал (правка рукой президента выделена курсивом), содержались указания отменить обмен и уведомить об этом решении Молотова. Рузвельт излагал свою мысль в свойственной ему туманной манере, зная о том, что Сталина много раз информировали об антисоветских настроениях в Соединенных Штатах:

«Представленный вопрос был тщательно изучен, и мы считаем, что на данный момент он неосуществим.

Прошу информировать Сталина маршала, когда у Вас появится такая возможность, что сугубо по внутриполитическим мотивам, которые он поймет, было бы нецелесообразно прямо сейчас обмениваться такими миссиями. Время для этого явно неподходящее» [675].

Гарриман отправил Рузвельту длинную телеграмму в попытке изменить решение президента по этому вопросу:

«Советское согласие с этой идеей, возможно, даже более выгодно для нас, поскольку оно стало первым ощутимым свидетельством духа сотрудничества, который был озвучен на конференциях в Москве и Тегеране.

Мы были сердечно приняты Молотовым… Нас уведомили о том, что после изучения предложения Донована об обмене миссиями оно было принято… Советская миссия в составе полковника Грауэра вместе с ассистентами и их женами готова отправиться в Вашингтон…

За последние два с половиной года мы безуспешно пытались проникнуть в советские источники информации и создать основу для обмена и взаимного доверия. Впервые нам удалось получить доступ к одной из разведывательных служб… Но, если мы теперь захлопнем входную дверь этой службы советского правительства, я уверен, что это неблагоприятным образом повлияет на наши отношения с советским правительством и по другим направлениям сотрудничества» [676].

Дж. Эдгар Гувер, глава ФБР, прослышал об этом проекте и, как всегда, увидел во всех русских опасных шпионов, встревожив этим Рузвельта. Гувер предупредил президента, что, если тот не отменит проект обмена и об этом узнает американская общественность, «возникнет нежелательная реакция в обществе» [677]. С учетом категорического возражения Гувера и потенциальной угрозы о нежелательном уведомлении общественности в год президентских выборов данная идея была похоронена. (Гувер видел коммунистов повсюду; несколько лет спустя он предупреждал Трумэна, что его госсекретарь Дин Ачесон является руководителем коммунистической ячейки.) На доводы Гарримана президент ответил телеграммой: «В своих решениях я руководствовался прежде всего внутренней политической ситуацией» [678]. И добавил, что «может» оказаться полезным, если Гарриман еще раз акцентирует внимание Сталина на том, что обмен миссиями «приходится отложить с учетом текущей ситуации».

Дж. Эдгар Гувер негативно отозвался и о другом проекте. В Тегеране Рузвельт попросил Сталина содействовать улучшению радиосвязи между двумя столицами, позволив установить в Москве американскую радиостанцию и русскую радиостанцию в Вашингтоне. Из-за атмосферных и технических проблем на прохождение телеграмм между Москвой и Вашингтоном уходили не часы, а дни. Британия уже установила радиостанции, обеспечивающие двустороннюю связь, в столицах ряда государств. Генерал Дин, сотрудничавший со штабом Красной армии, через несколько месяцев после Тегерана занимался установкой в Москве американской радиостанции, на что у него ушли весь декабрь и январь. А в марте военное министерство неожиданно известило его о том, что согласно законам США иностранным правительствам не может быть предоставлена привилегия пользоваться американскими радиостанциями. Это стало таким огромным регрессом в сотрудничестве и в личных взаимоотношениях, что Гарриман на этом основании предложил Рузвельту для разрешения возникшей проблемы воспользоваться полномочиями, предоставляемыми президенту на время войны, и сохранить данный проект на весь период боевых действий.

Он указал, насколько важна связь для реализации планов союзников (ВВС были уже готовы направить на три советских аэродрома около тысячи человек для эксплуатации и обслуживания бомбардировщиков США, которым предстояло совершать челночные бомбардировки противника). Но такие идеи традиционно вызывали раздражение Дж. Эдгара Гувера, подверженного паранойе видеть везде и во всем коммунистических заговорщиков. Глава ФБР называл идеи сотрудничества с СССР «чрезвычайно опасными и крайне нежелательными» [679]. 15 марта Рузвельт приказал Гарриману отменить принятое ранее решение, поскольку военное командование США (которое, между прочим, в течение всех этих месяцев активно продвигало идею улучшения связи) внезапно обнаружило, что имеющихся коммуникаций на данное время вполне достаточно и «Объединенный комитет начальников штабов придерживается мнения, что развертывание советской радиостанции в Вашингтоне и американской в Москве на данный момент не является необходимым. Поэтому прошу в дальнейшем снять с обсуждения тему установки в Вашингтоне советской радиостанции» [680].