Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач - Каланити Пол. Страница 11

– Ножницы! – скомандовала Мелисса. Она распустила мои непрофессиональные стежки, заново зашила рану и заклеила ее пластырем. Затем пациентку увезли в палату.

Как сказала мне Мелисса ранее, 24 недели в матке – это минимальный срок, необходимый для выживания младенцев. Беременность Елены длилась 23 недели и шесть дней. Органы близнецов уже сформировались, но, возможно, еще не были готовы к поддержанию жизни. Детей лишили целых четырех месяцев защищенного существования в матке, где они получали бы все питательные вещества и насыщенную кислородом кровь через пуповину. Сейчас кислород должен был проходить через их легкие, которые оказались еще не готовы к полноценному расширению и газообмену. Я пошел навестить новорожденных в отделении реанимации и интенсивной терапии, где каждый из близнецов находился в прозрачном пластиковом инкубаторе в окружении больших пикающих приборов. Крошечные младенцы были практически не видны среди огромного количества проводов и трубок. По бокам инкубатора были небольшие отверстия, через которые родители могли нежно гладить ножку или ручку ребенка, чтобы обеспечить им живой человеческий контакт.

Солнце взошло, и моя смена закончилась. Дома я не мог заснуть: у меня перед глазами стоял момент, когда близнецов извлекали из матки. Как и недоразвитое детское легкое, я пока не был готов взять на себя ответственность за сохранение жизни.

Когда я вернулся на работу вечером, меня направили к другой беременной. Никто не предсказывал никаких проблем: все было слишком ожидаемо, даже предполагаемая дата родов совпадала. На пару с медсестрой я следил за прогрессом роженицы: схватки охватывали ее тело все чаще и чаще. Сестра сообщила, что шейка матки раскрылась от трех сантиметров до пяти и затем до десяти.

– Теперь пора тужиться, – сказала медсестра.

Затем она повернулась и обратилась ко мне:

– Не беспокойтесь, мы сообщим вам, когда ребенок будет на подходе.

Я нашел Мелиссу в комнате отдыха. Через какое-то время позвали всю команду акушеров: рождение ребенка было близко. За дверью Мелисса подала мне халат, перчатки и пару бахил.

– Чистым остаться не получится, – предупредила она.

Мы зашли в палату. Я скромно стоял сбоку, пока Мелисса решительно не поставила меня прямо между ног пациентки.

– Тужься! – говорила сестра. – Как в прошлый раз, только без крика.

Однако крик не стихал, и вскоре его спутником стал поток крови и других жидкостей. Четкость медицинских диаграмм никак не соотносилась с самой Природой и тяжестью родовых мук. Тогда мне стало ясно, что учиться быть врачом на практике будет куда сложнее, чем проводить время в университетских аудиториях. Чтение книг и решение тестов были совсем не похожи на реальную работу, обремененную грузом ответственности. Знать, что нужно проявлять благоразумие, когда тянешь младенца за голову для облегчения выхода плеча, – это одно, но быть благоразумным на практике – совсем другое. Что случится, если потянуть слишком сильно? («Необратимое повреждение нерва!» – кричал мой мозг.) Головка показывалась с каждой потугой, а затем снова скрывалась. Ребенок словно делал три шага вперед и два назад. Я ждал. Человеческий мозг превращает основную функцию организма – репродуктивную – в мучительный процесс. Тот же самый мозг сделал родовые палаты, токодинамометры [31], эпидуральную анестезию и экстренное кесарево сечение доступными и необходимыми.

Я стоял на месте, не зная, когда и что нужно делать. Следуя указаниям акушера, я протянул руки к появившейся голове и при следующей потуге аккуратно вытащил ребенка. Девочка была большой, пухленькой и мокрой, в три раза крупнее вчерашних близнецов. Мелисса пережала пуповину, и я перерезал ее. Малышка открыла глаза и заплакала. Я еще немного подержал новорожденную на руках, ощущая ее вес, затем передал ее медсестре, которая отнесла ребенка матери.

Я вышел в коридор, чтобы сообщить радостную новость семье пациентки. Около дюжины родственников начали радостно обниматься и жать друг другу руки. Я чувствовал себя пророком, спустившимся с вершины горы, чтобы рассказать всем о Новом Завете. Подумать только, минуту назад я держал на руках нового члена их семьи: племянницу этого мужчины, двоюродную сестру вот той девушки.

Вернувшись в палату, я, взволнованный до предела, столкнулся с Мелиссой.

– Ты не знаешь, как дела у вчерашних близнецов?

Она сразу помрачнела. Как оказалось, первый ребенок умер вчера днем, а второй, не прожив и суток, скончался сегодня, пока я принимал роды. Мне в голову сразу пришли строки из книги Сэмюэла Беккета, которые предельно точно отражали произошедшее с близнецами: «Однажды мы родились, и когда-нибудь мы умрем. В тот же день, в ту же секунду… Рождение на могильной плите. Проблеск света в темноте ночи». Я стоял рядом с «могильщиком» с «щипцами». Для чего этим детям вообще была дана жизнь?

– Ты думаешь, что это страшно? – сказала Мелисса. – Большинство матерей, чьи дети умерли в утробе, все равно вынуждены проходить через схватки и роды. Можешь себе это представить? У этих близнецов хотя бы был шанс.

Спичка блеснула, но так и не загорелась. Из палаты 543 раздавался плач Елены. Ее муж стоял рядом с ней. Из его распухших красных глаз текли слезы, оставляя полосы на лице. Вот оборотная сторона радости: невыносимое, несправедливое, неожиданное присутствие смерти… Существовали ли слова, которые могли утешить их в тот момент?

– Было ли экстренное кесарево правильным решением? – спросил я Мелиссу.

– Вне всяких сомнений, – ответила она. – Оно давало им единственный шанс.

– Что бы произошло, если бы кесарево не сделали?

– Скорее всего, они бы умерли. Ненормальный сердечный ритм плода свидетельствует об ацидемии [32]. Значит, есть проблемы с пуповиной или происходит что-то другое очень опасное.

– Но как понять, что показатели сердечного ритма критичны? Что хуже: извлечь детей слишком рано или ждать слишком долго?

– Все зависит от ситуации.

Какая ответственность! Приходилось ли мне за всю свою жизнь принимать решение более серьезное, чем выбор соуса для сэндвича? Смогу ли я когда-нибудь принимать настолько ответственные решения и жить с ними? Мне все еще предстояло многое узнать из области медицины, но хватит ли мне одних знаний в моменты, когда жизнь и смерть находятся в равновесии? Конечно, одного ума мало. Ясность разума тоже необходима. Я надеялся, что наберусь не только знаний, но и мудрости. В конце концов, когда я впервые входил в больницу день назад, жизнь и смерть были для меня лишь абстрактными понятиями. Теперь я видел их вблизи. Возможно, Поццо, герой произведения Беккета [33], прав. Может, жизнь – это лишь мгновение, слишком короткое, чтобы задумываться о нем. Но мне по роду избранной мной профессии придется увидеть смерть со всех сторон.

Очень скоро моя практика в отделении акушерства и гинекологии подошла к концу, и меня сразу же направили в отделение хирургической онкологии. Обучаться мне предстояло вместе с Мари, которая тоже была студенткой факультета медицины. Несколько недель спустя после бессонной ночи ее поставили ассистировать на процедуре Уиппла – сложной операции, в ходе которой хирург работает с большинством органов брюшной полости, пытаясь устранить рак поджелудочной железы. Во время процедуры Уиппла студенты, как правило, должны просто стоять от четырех до девяти часов кряду. Среди практикантов эта операция считается «лакомым кусочком», так как из-за ее невероятной сложности принимать в ней активное участие могут лишь старшие резиденты. Процедура Уиппла по праву считается общепризнанным тестом на мастерство хирурга. Через 15 минут после начала операции я увидел Мари в коридоре. Она плакала. Врач всегда начинает операцию с введения камеры в крошечное отверстие, чтобы посмотреть наличие метастазов, так как слишком широко распространившийся рак делает хирургическое вмешательство бессмысленным и операцию отменяют. Стоя в операционной и понимая, что впереди девятичасовая операция, Мари подумала: «Я так устала. Пожалуйста, Господи, пусть у него найдут метастазы». И метастазы нашли. Пациента зашили, процедуру Уиппла отменили. Сначала Мари почувствовала облегчение, а затем мучительный, все усиливающийся стыд. Она выбежала из операционной в поисках исповедника, и я стал им для нее.