Синий, как море - Лайк Александр. Страница 16

— Ее сиятельство Берилловая принцесса Сельфа! Его сиятельство Синий принц Райдок! Маг Домена Сагастен!

Властители Домена вкушали от яств. Если это происходило достаточно часто, то причины финансового кризиса в Домене не вызывали у меня сомнений. Данка я вообще не сразу разглядел среди гор костей. Отец был не то чтобы поскромнее, но гораздо разнообразнее, и потому легко обнаруживался над опустошенными блюдами и тарелками. Мама попыталась приподняться при нашем появлении, но только махнула рукой. Кравчий тут же подбавил вина в ее полуведерный кубок.

— Золотистое эльфийское прошлогоднего разлива уже вполне дозрело, сообщила она, впрочем, вполне трезвым голосом. — Замечательный букет, нежный вкус, и совершенно не бьет в голову, не то что эта варварская дрянь, — она презрительно покосилась на Данка.

Я только глянул на кубок, который Данк как раз подносил ко рту, и успокоился за мать. Она вела себя вполне прилично и умеренно. Я бы даже сказал, скромно. И пила немного…

Сельфа ласково пихнула меня в плечо и направилась к противоположному концу стола. Я поймал ее за руку.

— Ты не будешь следить за мной, Берилловая?

Она засмеялась.

— Уже нет.

— Почему?

— А тебе что, понравилось?

Я тоже улыбнулся.

— В общем да, если бы не было так стыдно, тоскливо и страшно. И если бы все это не стоило стольких хлопот. Но все же ответь, почему?

Сельфа оглядела меня с головы до ног.

— Отвечу. Ты взял в руки Ванаир. Нечисть, нежить не в состоянии этого сделать. Да и простой воин тоже. Только принц или витязь. Это я о клинке вообще. А Ванаир к тому же — твой, только твой. Даже в ножнах он доставлял определенные неудобства пажу, даже Сенрайд, безусловно, преданный Домену, с трудом прикасался к нему. Ты, конечно, сильно изувечен изнутри этим заклятием — хильфейт ясно показывает изменения. Но если меч признал тебя, ты — Райдок. Помни это!

— А письмо? — спросил я.

Сельфа нахмурилась.

— А о письме забудь.

— Но почему? Могу я хотя бы прочитать его?

— Нет, — в голосе принцессы звучала непоколебимая решимость.

— А если… но…

— Если хочешь, спроси у отца. Но я уверена, он ответит то же самое. Хватит об этом! Иди, наслаждайся ужином. Ведь он дается в твою честь! Доброго аппетита! — Сельфа снова улыбалась.

— Доброго аппетита, — ответил я разочарованно и угрюмо поплелся к своему месту — между мамой и Сагастеном.

Разговаривать мне ни с кем не хотелось, и я был невыразимо рад, что ко мне никто и не обращался. Пришлось выпить несколько раз за свое здоровье и свою же удачу, за царственного Белого папу и за процветание Домена… Альда не солгала, за столом еще никто не знал, что слово «процветание», пожалуй, покинет наш лексикон на многие обороты.

Я больше ел, чем пил, и больше думал, чем ел. И вечер летел быстро, и это было славно после дня, который полз, как змея по стеклу, политому маслом. Было уже совсем темно, когда мы, сытые и нетрезвые, с факелами и свитой, в окружении гвардейцев выползли на верхнюю террасу попрощаться с подданными. Городские жители, судя по всему, выпили поменьше мамы и даже поменьше меня; однако то ли пили они, поставив перед собой вполне конкретную задачу, то ли главную роль все-таки играет качество напитков, но надрались они все прямо-таки в задницу. Мы помахали им факелами, велели выкатить еще пару бочек, растроганно послушали дикий бычий рев «Слава властителям!» и направились к личным апартаментам.

Властители Домена собирались почивать.

Впрочем, меня пришлось сначала найти в коридоре возле библиотеки, потом вернуть на исходные позиции — прямого сообщения между библиотекой и моей спальней не существовало — а потом проводить по пути истинному. В хмельном кураже я решил, что сам найду дорогу — и в принципе, нашел, правда, не туда, куда хотел. Спасибо Сагастену — он первый заинтересовался тем, проводил ли меня кто-нибудь из осведомленных, первый обнаружил меня в тупиковом коридоре, опередив любопытных слуг. Найдя меня, он молча сунул мне под нос костлявый кулак; и я извинился перед ним. Честно говоря, мне и самому было стыдно, а про Сагастенов кулак я лишнего знать не хотел.

И уже в спальне меня ждала последняя за этот безумный день неожиданность.

Когда я вошел к себе, отослал слуг от двери и на всякий случай опустил запор, держа факел на отлете, чтобы не капнуть на брюки кипящей смолой, когда я сбросил плащ, распустил шнурки камзола и шагнул к окну, чтобы распахнуть его и упиться ночной прохладой, когда я воткнул факел в кованое кольцо, вколоченное в стену, и развернул к себе бронзовое зеркало, отражающее свет огня и защищающее стену, когда я ослабил ремни сапог и хлебнул вина из кувшина на ажурном подносе, когда я провел усталой рукой по лбу и медленно снял серебряный венец, из перламутровой пены простынь на моей кровати раздался голос:

— Райдок!

Я вздрогнул. Я не имел права на удивление. Я аккуратно положил венец на туфовый подоконник и медленно подошел к кровати.

— Да? — сурово сказал я.

Словно стальная пружина вылетела из путаницы кружев — я даже сощурился и расслабил мышцы, напрягая нервы, так это было похоже на внезапное нападение! Но нет, это было всего лишь нагое девичье тело, покинувшее постель, еще дышащее теплой зыбкой дремой, но уже звенящее готовностью каждой клеточкой действовать и повиноваться.

Загорелая, стройная, худощавая девушка рухнула на колени у моих ног, заодно обратив мое внимание на прекрасный восточный ковер, старой работы мастеров Белой пристани. Да, когда-то мы были богаты…

— Ваше сиятельство!..

— Сейлен, — я провел рукой по ее волосам.

Ну вот и еще одна загадка разрешилась. Что теперь делать? Я не имею права на удивление…

— Ваше сиятельство! Вы недовольны? Чем?

— Я просто устал, Сейлен. Трудный день.

Ее горячие пальцы прижались к моим холодным губам.

— Я все знаю, Райдок, любимый. Я подслушивала у двери. Клянусь всеми богами, небом клянусь, я никому не скажу!

Она бестрепетно шагнула ко мне и поднялась на цыпочки. Над моей головой ее ловкая рука вытащила факел из кольца и ткнула в медное ведро с водой, притаившееся у окна.

— Твоей милостью ко мне клянусь…

Она не знала о моем несчастье. Она знала только о Дайгроу. О разгроме при Дайгроу! Я усмехнулся в темноте.

— Если хочешь, властитель мой, убей меня сейчас, но тогда я больше не смогу говорить тебе о своей любви… А то, что я услышала сегодня, уже мертво и похоронено здесь. — Она прижала мою руку к груди, чуть пониже соска. Упругая плоть пульсировала под моими пальцами, отзываясь на гулкие удары сердца.

— Отдохни, мой властитель, забудь о тревогах, усни. Если я нужна тебе — я рядом, если мешаю — ты не услышишь меня.

Я привлек ее к себе за плечи и во тьме заглянул в ее глаза. Я не увидел ее глаз. Я заглянул в непроглядную тьму.

Я еще раз невидимо улыбнулся, нащупал шнурок с узелком и рванул его.

Властители Домена покидали этот день, устремляясь навстречу следующему.

5

Я проснулся посреди ночи. От страха. Безадресного, невыносимого, безымянного. Ощущение неизбежной угрозы сковало меня, как мышонка перед змеиной пастью. Я не мог пошевелиться, не мог крикнуть… Но знал, отчетливо знал: в комнате никого нет, кроме меня и Сейлен. Мне грозит не удар кинжалом, не яд, не шнурок от балдахина, нет.

Угроза шла снаружи и в то же время изнутри, из глубин моего растревоженного рассудка. В следующий миг я понял.

Меня настигало следующее заклятие.

Очевидно, то самое, предсказанное в Дейненделле — действительно, пришедшее вскоре после церемонии.

Я взлетал и проваливался, обретал и терял, раскалывался на части, рассыпался в песок, и снова сливался воедино бесчисленными капельками ртути. Я погиб и воскрес.

Волна заклятия овладела мной, прокатилась насквозь, растворяя и кристаллизуя, и схлынула, ушла в землю, оставив меня биться в быстро пересыхающей лужице магической мощи.