Синий, как море - Лайк Александр. Страница 27

Я распахнул чудовищную инкунабулу и глянул на первую страницу.

«Речь будет здесь о Белом домене и правде дней его.

А счет дням Домена ведется от воцарения в Дианаре родоначальника Селекса; а было то в день, когда принял он на себя заботы о потомках Первого Корабела и повелел ковать себе венец. В тот же день жители Дианара сковали венец алмазный и поднесли его неистовому и непокорному Селексу, и воздали ему хвалу небывалую и хвалу превыше хвал. В тот же день лучезарная Эллириэль надела одежды зеленые, а смертоносный Дамар облачился в золото и янтарь. В тот же день разделили они добычу похода; а выпало так, что взял себе Селекс рог Юнихорн, преславный в битвах, а Дамар получил Жемчужину Смерти, что была ему по нраву, Эллириэль же возложила на чело Корону-из-листьев, ибо не было и не могло быть ей равных в мастерстве творить чародейные завесы. В тот же день скрепили великими клятвами они союз свой, а люди назвали творцов родоначалия — Союз Трех. В тот же день опустилось знамя Белое и Великое Знамя Синее над покинутым богами Сапфиром; поднялось знамя Белое над Дианаром. А Великому Знамени повелел Селекс отныне быть перечеркнуту Синей полосой. А было то в капельнике, в день двадцать второй, в алмазе, в год 1188 от Рождества Первого Корабела, а по старому счету, как в Люмине считают и поныне — в год 1117 от Золотого Дождя, а от Передела — год 1066.

Дивен был сей день да изобилен весьма. Как за буйностью пира в небе смерклось, возжегся венец Селекса чудным пламенем: и казалось всем, что свет исходит от лица его. Когда же и сам Селекс тому подивился, снял он венец, чтобы разгадать тайну огня сего, и вот: рассеялись тучи, что стояли над Западной двадцать два цикла и немного дней, а в темном небе воссияла небывалая звезда, как эльфийская дева, что распустила косы свои среди малых звезд. Немногим меньше месяца была она, а светила ярче. И свет тот отражался в алмазах венца, и голубым сиянием окружились лица Трех, а глаза их сверкали, как звезды, когда глядели они в небо, и были Трое похожи на богов. Люди же шептали, что знамение велико, и следует отныне повиноваться Троим свято, ведь не люди они, а дети Луны. А с неба летели серебряные искры, вспыхивали огнем и таяли, как снежинки. Но одна искра не растаяла на лету, а долетела до земли и упала в песок на берегу. Когда нашли ее, еще хранила она жар небес; и было то не серебро, а странный металл, более сходный с железом, но ковался он легче, блестел ярче и был прочнее. Хватило его на то, чтобы в ту же ночь, под лучами Сребровласой Звезды сковать легкий меч, тоньше обычного, но такой же длины. И совершили необходимые обряды, и сказали тайные слова, а утром отправили тот клинок в Дом Луны. И было ему предвещание, а потом взяли его кузнецы из посвященных, и отковали начисто, и закалили, и довели, и оправили, и собрали геройскую рукоять, и отточили, и напоили, и нарекли. И был он вложен в заговоренные ножны, а потом взяли его жрецы и поместили силой чар в далекое и тайное место, чтобы пропитался он мощью всех стихий. Имя тому мечу Орфайн, что по-эльфийски Кер-Ансин, по-гномьи же — Риндаст, простой люд будет чтить его как Пламя Звезды. Кто добудет его — обретет благословение богов и мощь несказанную. Мало противников найдется ему среди Круга Земель. Сможет он совершить несовершаемое; оттого и явится Орфайн вестником великих дней и дел небывалых, но не раньше. И никто не знает, ни где он сокрыт, ни кому сужден, ни когда увидит он свет дневной.

Так начались дни Домена, так венчан был в Дианаре родоначальник Селекс. А когда наступило утро и совершен был обряд Создания Дня, прозвучало имя Домена и благословие людям его. И поняли все, что дела Селекса угодны богам, и звали его с тех пор — Селекс Основатель.»

Вот так. Опять зачитался.

Нет, все это, конечно, очень красиво и романтично, но понятно ведь только сведущему. Объясните идиоту, что, собственно говоря, произошло?

А потом, двести тридцать два года спустя, короткая, уж вовсе непонятная запись:

«На исходе года 1420-го собрался в Сангане Совет Радуги. Недолгим он был, и поскольку Белые Пристани довольствовались тем, что имеют ныне, признаны были в Круге Земель деяния родоначальника Селекса. И не явились посланники Ушедших, и не было никого из Западных гор. Так решили именем Радуги, что Ушедших более не ждать, а горных изгоев — презреть. С того дня и считается Второй Передел, а от Первого Передела лет минуло одна тысяча да двести девяносто восемь.»

Каким-то образом в этот год были перераспределены полномочия и заново поделены земли. Это я понимаю. Но почему, по какому принципу и каким образом? И что, в конце концов, натворил мой доблестный пращур Селекс в компании со своими Тремя? То есть, с Двумя, не считая Себя? Кто такие Ушедшие? А изгои в Западных горах — это Проклятый, да?

Вот же ж черт, чем больше знаешь, тем меньше понимаешь!

А могучий утробой Данк до сих пор жрет. Попробуй сунься с вопросом.

А в начале летописи Первый Передел зовется просто Переделом. Не думали древние, что будет и Второй.

И язык немного меняется с каждым веком. Интересно!

А ведь надо полагать, что до этого тома был писан другой, еще более ветхий. Уж больно бойко начинается история Селекса, так сказать, с кульминации. Что-то ведь и до того происходило, правильно? Может быть, даже более важное, чем возложение на макушку венца.

И где сейчас та, старая хроника?

Эх, мне бы не принцем быть, а каким-нибудь историком или летописцем! А может, магом или жрецом… Хранителем тайн и преданий. Уж до того интересно это все узнавать, прямо мозги чешутся! Хоть беги из дому в студенты.

Так ведь бегал уже. И учился. И даже был этим… Как меня Данк окрестил? Принцем-чародеем был, вот! Боги, боги мои! Ну до чего же обидно, просто сил никаких нет!

Теперь все сначала начинать, да? Тридцать лет ослу в навоз, так получается?

Я чуть не заплакал. От злости и обиды. Ну, дайте мне только добраться до того, кто это все затеял! Его, козла наглого, никакая магия не спасет! Сапогами по морде бить буду! И пусть не думает, что дворцовое воспитание и эльфийская вежливость идиота Райдока ему чем-нибудь помогут! Сам из башки все вышиб, теперь пусть не жалуется — лупить буду, как грязный смерд! Колом из коровьего загона пропишу, пока древняя хроника искрами из глаз в воздухе не нарисуется! Скотина поганая! В дерьмо втопчу и сверху нагажу!

Я с удивлением обнаружил, что свернул серебряное блюдце в трубочку и пытаюсь ей приколотить к земле свой правый сапог.

Надо мной завис побледневший Орбен и красноречиво молчал.

— Задумался, — объяснил я по возможности небрежней и отдал ему бывшее блюдце.

Орбен успокоился.

— Да, мой принц, трудные дни настали, — сочувственно согласился он. Прикажете сворачивать шатер, ваше сиятельство, или станете читать, пока их сиятельство изволят докушать?

— Сворачивай, — сказал я. — Я у костра посижу.

— Тогда извольте обуться, мой принц. У костра лучше обутым быть. Позвольте ногу, ваше сиятельство…

— Ты лучше пару подушек к огню кинь, — сказал я. — А обуюсь я сам.

— Ваше сиятельство! — Орбен был шокирован.

— Ну ладно, ладно… — я сдался и вытянул ногу.

Вот ведь оно как! Надо вбить это себе в голову, да покрепче и побыстрее. Не то влипну я на самом глупом месте — например, пытаясь самостоятельно снять книгу с полки. И времени осталось мало. Еще чуть-чуть — и Данк не прикроет, и спросить не у кого будет. Зато будет целый город, с интересом наблюдающий за странным поведением своего правителя и военачальника. Хотя какое там войско…

Впрочем, вот здесь моя семья совершенно права. Какой принц, такое и войско. Вот город только слишком хорош для неграмотного кретина. Жалко город. Погублю я его, пожалуй.

Я встал и сладко потянулся. Ой! О-ох! Моя поясница! Моя… седалище мое! Неужто я столько времени верхом не ездил? Да. Судя по ощущениям, вообще никогда не ездил и даже не предполагал, что такое возможно. А вчера наконец-то предположил, но не стал пробовать, а сдался в экзекуторскую насчет двух сотен палок по хребту и это… ниже хребта. И сегодня еще целый день в седле провести? Изверги!