Печати Мирана (СИ) - Макушева Магда. Страница 3

Визуально зитарцы похожи на людей. Их отличает, пожалуй, только высокий рост, худоба, темный с желтизной оттенок кожи и разноцветные глаза с ярким белком и радужкой без зрачка. Один глаз у чистокровных зитарцев всегда красный, а второй может быть и черным, и голубым, и зеленым. Здесь уж как генетика распорядится.

Мой папа - зитарец на одну восьмую. Его прадед был представителем местной расы, который по службе прибыл на Землю, да там и остался, потому что встретил мою прабабушку. Именно папины корни позволили нам без проблем перелиться на Зитар, когда мои родители расстались. Во мне же зитарской крови всего одна шестнадцатая часть. На внешности это почти никак не отразилось. Так что с виду я обычный человек, светлокожий и зеленоглазый. Примесь зитарской крови выдают только красные прожилки на одном глазу. Ученые и медики называют это частичной гетерохромией. Эта моя особенность позволила считаться у местных “своей” и довольно быстро влиться в зитарское общество после переезда.

Меня привезли в управление безопасности и затем отправили в комнату для допросов, предварительно почти час промариновав в блоке ожидания.

Я была знакома со всеми особенностями ведения таких “бесед”, поэтому морально готовилась к любым вариантам течения нашего с безопасниками разговора и тактикам, которые на мне будут использовать. А их было много, очень много. В следующие два дня я неоднократно мысленно отмечала галочкой их в своем внутреннем списке. Кажется, зитарцы решили проверить на мне сразу все: завуалированные угрозы, манипуляции, эмоциональные качели, разговор по душам, налаживание психологического контакта и бесконечные запутывающие, ставящие в тупик и выводящие на эмоции вопросы самого разного толка на повторе. В общем, у меня тут была практически выпускная практика. С той лишь разницей, что допрашиваемым была я сама.

Мой официальный статус в данный момент был зафиксирован как “свидетель”. Но рассказать безопасникам мне было просто нечего. Для меня папа был кристально чист и непорочен. Ни разу он не дал мне усомниться в своей честности или вызвать подозрения в том, что что-то от меня скрывает или замешан в чем-то незаконном. Последние семь лет у нас были очень близкие, доверительные и теплые отношения. Я знала о его пассиях, знала о его планах, знала о его тревогах, а он знал все то же обо мне. О своей работе отец рассказывал мало. Просто потому, что статус Советника предполагал сохранность государственных сведений. Я знала, что он любит то, чем занимается. Что искренне болеет за свое дело. Папа был хорошим, честным политиком. Он осуждал тех, кого ловили на взятках или других незаконных делах. Советник Разин всегда считал, что запятнать свою репутацию легко, поэтому всегда был корректен в своих публичных высказываниях, открыт для диалога с простыми жителями планеты и далек от каких-то интриг.

Папа - сильный, целеустремлённый, умеющий настоять на своем человек. Он прирожденный дипломат и замечательный отец. Самый лучший и самый любимый.

Я была убеждена в этом твердо и свою позицию менять не собиралась.

Скрывать мне было нечего. Лгать не было смысла. Я была бесполезным свидетелем, что бы со мной не делали и как бы не пытались узнать хоть что-то.

Обвинения, выдвигаемые отцу, были серьёзными: государственная измена, шпионаж, использование служебного положения в личных целях для получения материальной выгоды и еще ряд пунктов, один хуже другого. Я слушала это и волосы шевелились на голове. Нет. Это бред. Это немыслимо, как бы не тыкали в меня доказательствами и показаниями свидетелей.

Моего отца подставили, для меня это казалось очевидным и единственным возможным объяснением происходящего. Другую реальность я принимать не хотела. Просто не могла.

И да, я была совершенно субъективна, пусть это и ставит под сомнение мой профессионализм. Я не верила и доводы безопасников меня никак в обратном не убедили.

Не буду пересказывать вам весь многочасовой диалог. Но в целом он проходил примерно так:

- Ваш отец отмывал огромные суммы сольдов. Мы вышли на его резервный счет. Вы об этом что-нибудь знаете?

- Первый раз слышу. Счет был на его имя?

- На подставное.

- А вы уверены, что это его счет.

- Финансовый след ведет к господину Разину.

- Финансовый след - косвенное доказательство. Эти данные можно подделать.

После этого безопасники переглядывались, вздыхали или раздражались, а потом меняли тактику или уводили разговоры в другую плоскость, и все начиналось по новой.

Со мной обращались хорошо несмотря на то, что мне пришлось провести в управлении двое суток. Я прекрасно знала свои права и не давала себя обидеть или как-то ущемить. Оказанное на меня моральное давление меня почти не трогало. Я ни разу не заплакала или не сорвалась.

- Тут что-то нечисто, - сообщила я господину Цилешу, юридическому консультанту, который все же мне перезвонил, а затем и присутствовал практически на каждой “беседе” со мной, периодически одергивая безопасников, которых бесило то, что от меня невозможно ничего добиться - я должна выяснить правду. Отец не мог сделать то, в чем его обвиняют.

- Не лезь в это дело, Кира, - покачал головой пожилой зитарец, - а лучше - покинь Зитар.

- Что вы такое несете? - вспылила я - мой отец исчез и считается сейчас преступником в бегах. По информации от безопасников, он запятнан по самую макушку. Как я могу просто улететь с планеты? У меня же учеба и...

- Милая девочка, не влезай в эти политические игры - участливо продолжил убеждать меня консультант - это тебе все равно не по зубам. Позаботься о своей безопасности в первую очередь.

- Вы что-то знаете, господин Цилеш? - прищурилась я.

- Нет, - отрезал зитарец, но по его взгляду я поняла, что даже если он что-то знает, правды я от него все равно не добьюсь, - но послушай моего дружеского совета и не задерживайся здесь. Дальше будет только хуже, поверь мне.

- Я не могу просто так сбежать, - стояла я на своем, - пока не пойму, в чем тут дело. Есть же папины коллеги, друзья. Хоть кто-то должен мне помочь. Я не сдамся...

- Ты - нет, знаю, - вздохнул Цилеш, - но в ближайшее время сама убедишься, что твои старания ничего не дадут.

Короче говоря, разговор с консультантом оставил у меня горькое послевкусие и чувство какой-то безысходности. И вскоре я убедилась, о чем говорил зитарец. Дальше стало только хуже.

Два дня, которые я провела под допросами, я была отрезана от внешнего мира. У меня изъяли браслет, позволяя общение только с Цилешем. Когда безопасники поняли, что добиться от меня каких-либо ответов, подтверждающих вину отца, не выйдет, они приняли решение меня отпустить. Насколько я поняла, за это время наше жилье было разобрано практически по винтикам. Аэролет отца, его документы, коммы и другие устройства, в том числе все роботы и андроид, были вывезены из нашей квартиры на проверку. Скорее всего, безвозвратно. Я с ужасом представляла разгромленную квартиру, в которой осталась одна. Но решила взять себя в руки и не падать духом. Правда, за два дня информационной изоляции даже не представляла, какая буря дерьма ждет меня после выхода из управления.

Информация об отце, его побеге и преступлениях была ВО ВСЕХ местных СМИ. Словно ее специально слили, чтобы еще больше усугубить его положении и очернить сильнее. На зитарских гало-ресурсах Советника Константина Разина выставляли каким-то закоренелым преступником, не упомянув ни о чем, что он сделал для планеты и ее жителей. Зато все обвинения были перечислены в подробностях, со смаком, так сказать. Про меня там тоже рассказали, правда только мельком. Но ситуация явно приобретала какой-то катастрофический размах.

Я знала, что происходящее отразится на мне. Но не представляла, что это произойдет так быстро и так сильно. Во мне все еще теплилась надежда, что это какая-то огромная ошибка, которую я исправлю. Хоть кто-то, помимо меня, особенно из тех, кто знал папу лично, явно будет на моей стороне.