Становление (СИ) - Старый Денис. Страница 17

Император снова с интересом посмотрел на меня.

— Ваши вирши пришлись мне по душе. Я велю вам издать «Молитву» и гимн с нотным станом! Не могу сказать, что гимн станет более величественным, нежели вирш «Молитва». Но я хотел бы слышать его на своей коронации. Чего хотели бы вы, господин Сперанский? Я не могу не быть благодарными и, как монарх просвещенный, не ценить пиитов.

— Пуще иного, Ваше Императорское Величество, мне сладостно и почетно отдавать всего себя на службе Вам и Отечеству, — соврал я.

— Скромность хороша, когда просишь государя, но она неразумна, когда сам император спрашивает о награде. Я не могу не одаривать тех, кто служит верой и честью. Оттого, я уже повелел присмотреть вам поместье, — вдруг Павел Петрович рассмеялся. — А вот кораблей не дам, пока чин морской не выслужите. Посему, никогда не дам!

Император посчитал, что он сейчас очень остроумен, смеялся и веселился. Не даст он корабли… Сам куплю, украду, но, если они мне нужны, то значит будут. Ничего, наладится с русско-американской компанией, так и корабли будем покупать.

— Что-то еще? — резко прекратив смеялся. строго спросил Павел Петрович.

— Если позволите, Ваше Императорское Величество, я осмелился бы просить посмотреть прожект, который через два месяца готов предоставить по развитию Русской Америки, — сказал я, смиренно, чуть-чуть более, чем нужно, кланяясь.

Вот сейчас я прочувствовал себя бо́рзым щенком. Взгляд государя изменился, он даже не посерьезнел, а посуровел. Только что сам Павел Петрович говорил о том, что он не любит «прошащих», намекая и на то, что эти просители зачастую выбирают удобные моменты, но неизменно портят государю настроение. А тут… Ну а мог ли я не воспользоваться ситуацией? Не мог.

Уже может и через месяца три должен прибыть Николай Рязанов. И я обязан показать ему свою полезность, так как большим капиталом, сравнительно с тем, что должен иметь сам Рязанов от наследства Шелихова, вложиться не смогу. И самое главное — это принципиальное согласие Павла Петровича на создание такой компании.

РАК — это главное условие для моего прогрессорства и даже возможности влиять на ход истории. Это даже свои войска…

— Доведите одно дело, после беритесь за иное, господин Сперанский. Я доволен вашей работой, мне нравятся ваши вирши, но доказывайте свою состоятельность не прожектами, а исполнительностью воли государя вашего. На сим доклад принят, а вы свободны! — сказал государь и демонстративно отвернулся.

— Ваше Императорское Величество! — сказал я, сделал в поклоне пять шагов спиной вперед, после выпрямился и вышел из кабинета императора.

Ну а выходил не семинарист, не попович, даже не секретарь генерал-прокурора. Я сделал такой вид, будто из кабинета государя вышел Чиновник, с большой буквы, претендующий войти в элиту. Пусть привыкают и уже сейчас ищут со мной встречи, или, по крайней мере, не слишком воротят носы от меня.

Что касается проекта РАК, то главное, что он остался на столе у государя. Любопытство должно свое взять и тогда Павел Петрович подпишет этот документ. В иной истории подписал, в моей реальности имеются многие различия, но не критические для понимания императора. Да и подражание иным странам все-таки есть. Это же почти калька с Ост-Индских компаний.

* * *

Петербург.

Дом Куракиных

17 января 1796 года. День

Я еще никогда в этом мире не был на приемах. Много слышал о таком излюбленном времяпрепровождении аристократии, но мой покровитель Алексей Борисович Куракин был в опале. Нынче же Куракины входили в такую силу, что к дому Алексея Куракина могла выстроиться длинная очередь из желающих хотя бы засвидетельствовать свое почтение и «попасться глаза» входящему в силу вельможе. Вот бы на входе продавать билеты. Все бы финансовые проблемы решились. Но, увы, подобный бизнес в обществе будет не понят.

Меня не пугал прием, на который, межу прочим, я был официально приглашен. И ничего, что я всего без году неделю, как потомственный дворянин, и вообще поповский сын. Мало ли, как именно будет править Павел Петрович, который не скрывает двух своих кумиров, подражать коим император стремится. Фридрих и Петр, оба прозванные великими, были весьма особыми правителями. Нельзя так говорить вслух, но мысли-то еще читать не научились, так что я бы назвал двух монархов людьми с придурью. Ну а русский монарх приближал к себе людей, которых было сложно возвышать в сословном обществе, даже царям. У Петра Великого был Алексашка Меньшиков, не то, что поповский сын, а и вовсе торговец пирожками. Ничего, Светлейшим князем стал.

Так что, кто его знает, кем в итоге могу стать я. Ну а нынче же Сперанский, парень чуть за двадцать лет, служит секретарем Правительствующего Сената. Да и слухи ползут о том, что большую часть работ по наведению порядка в Сенате взял на себя тот самый Михаил Михайлович Сперанский. А еще раскрыта личность таинственного «пиита Надеждина». Так что, да, — я должен быть интересным обществу.

А еще, я уверен, что весь Петербург, или как минимум высший свет, уже в курсе, что я был на аудиенции императора. Так что, на такого зверька всем приглашенным на прием в дом Куракина будет занятно посмотреть.

Это я к тому, что не должен быть слишком лишним на приеме у Куракина. Ну, а остальное все зависит от меня, и Надеждин мне в помощь. Стихи мои многие из собравшихся должны были читать.

Я приехал в дом своего покровителя сразу же после доклада императору. Ехать в Сенат и работать еще час-полтора, чтобы после стремглав лететь и готовиться к приему, было не резонно. Тем более, что я был почти убежден, что со мной захотят пообщаться братья Алексея Борисовича.

Уверен, что главным моим экзаменатором станет Александр Борисович Куракин, личный друг государя, ожидающий сейчас от него назначения. Александр — искушенный в интригах человек и, если чего-то не знает, то способен сопоставит факты и проанализировать, какие были причины для быстрого взлета Алексея Борисовича. И кто, как не брат Александр, будет знать характер, ум и способности брата Алексея.

Я был собран, несколько насторожен, но встречи не боялся. В конце концов, я только что был у государя. И сравнительно того, что мне известно о Павле Петровиче, моя аудиенция у государя прошла очень даже конструктивно, точно не провалена. С иными чиновниками, рангом сильно выше, чем я, Павел вел себя куда жестче.

Уже прозвучала искрометная фраза, сказанная Павлом: «В России велик тот, с кем я говорю, и только пока я с ним говорю!» Так что высший свет уже несколько напрягся и принял выжидательную позицию. Слова монарха означали то, что не будет никого, кто мог бы советовать государю. На самом же деле, такими высказываниями Павел хотел откреститься от фаворитизма.

— Ваше благородие, — обратился ко мне распорядитель дома Алексея Куракина Иван, но я его сразу же перебил.

— «Ваше превосходительство» говорить нужно, остолоп, — я наслаждался моментом.

— Прошу простить меня, сударь, но вас ожидают в столовой. Сказано, если появитесь к обеду, то немедля звать к столу. Ваше высокоблагородие, — сообщил распорядитель дома Иван, внешне не проявляя эмоций.

Но поддел же меня, скотина, поправил на «высокоблагородие». Понимает систему ранжирования в Российской империи, гад этакий.

Может, я к нему и не справедлив и мщу за то пренебрежительное отношение, которое распорядитель выказывал с момента моего появления в доме, но не могу не отметить, что выдержки и профессионализма Ивану не занимать.

Отряхнувшись от дорожной пыли, которой, по сути, и не было. Какая пыль может быть в заснеженном Петербурге? Я направился в столовую.

— Ваша светлость, Алексей Борисович, Ваша светлость Александр Борисович, Ваша светлость Степан Борисович, — приветствовал я трех братьев, каждому умеренно, но с почтением, кланяясь.

Определить, кто есть кто, труда не составило. Братья были словно от разных отцов. И общее описание и характеров, и внешности всех трех Куракиных мне было известно. Также я был наслышан о взаимоотношениях между братьями.