Римский сад - Латтанци Антонелла. Страница 40

И правда, как их нашли? Они шли по следу, и у них был «крот». Да, но где этот «крот»? Кто он?

— Мама, я опаздываю в школу, — сказала Анджела.

— Иди поиграй со своей сестрой, — ответила Франческа, ничего другого в голову не пришло.

Как в кино, сотрудники правоохранительных органов окружили хижину, лица закрыты масками, все готовы атаковать — по крайней мере, так казалось со стороны, на мутных кадрах теленовостей, — дула автоматов или какого-то другого, с неизвестным Франческе названием, оружия нацелены на дверь. Звук был приглушенным.

Казалось, что она оказалась прямо там, но на самом деле это произошло несколько часов назад. И голос с экрана не говорил, чем все закончилось. Это держало в напряжении, заставляя смотреть, не отрываясь.

Входная дверь открылась. Это Массимо. Неужели он вернулся, чтобы сказать ей, что все кончено? Франческа вздрогнула. В животе образовался вакуум. Но он сел рядом, все внимание приковано к экрану телевизора.

Карабинеры стояли неподвижно, нацелив стволы на лачугу. Вдруг раздался выстрел. Сразу после этого все попадали на землю и поползли к хижине по-пластунски. Возможно, раздался какой-то крик.

Дверь открылась. Вышел мужчина. Блондин, длинные волосы падали на глаза, светлая грязноватая рубаха, наверное, та самая, в которой он был на видео, красные шорты. Он вышел с поднятыми руками и зашевелил губами — звука не было.

Потом началась суматоха, камера судорожно задергалась — кто снимал? карабинер? — оператор ворвался в хижину вместе с силами правопорядка (это голос комментатора назвал их так — «силы правопорядка»).

В лачуге царил невероятный бардак, хаос. Брошенные на пол пивные бутылки, футболки и штаны, окурки, обувь, нижнее белье, носки, спортивная сумка, одежда маленького размера. Очень маленького размера. Игрушки. Признаки присутствия маленькой девочки.

Камера немного приподнялась. Раздавались взволнованные голоса. Только слова разобрать не получалось. Звук был плохой.

Снова раздался выстрел, дальше, чем раньше, но камера затряслась. Оператор развернулся. Другие взволнованные голоса. Несколько шагов туда, откуда стреляли. Нечеткие звуки. Камера снова повернулась. Еще несколько шагов, оператор входит в хижину. Диван, накрытый одеялом. Что-то под одеялом. Камера очень осторожно приближается.

Из-под одеяла видна маленькая черноволосая головка. С двумя косичками.

Жива? Мертва?

Съемка прервалась. Возможно, камера выпала из рук того, кто ее держал?

Трансляция вернулась в студню. Комментатор сокрушенно покачал головой и объяснил:

— Это не наша Терезина. Этот парень, албанец, возможно, нелегал, — продолжил рассказ комментатор, — действительно проезжал мимо того автогриля на автостраде вместе с маленькой девочкой в желтом платье. Но, судя по документам, эта маленькая девочка, так похожая на Терезину, на самом деле дочь этого мужчины.

Слово дали гостю в студии, неопознанному эксперту, который усомнился.

— Что-то не так в этой истории, — сказал он, — от нас что-то скрывают.

— Что? — спросил другой гость. Мужчина пожал плечами и промолчал.

Франческа и Массимо неподвижно смотрели телевизор.

В сознании Франчески скрипнула адская машина, называемая чувством вины. Тереза все еще где-то там, далеко, в темноте. Одна. Чудовище, которое ее утащило, может оказаться где угодно.

И я, которой посчастливилось иметь двух дочерей, что я сделала? Я просто перестала об этом думать!

Она ждала, она знала, что дом ее оправдает, простит, поймет. Но дом молчал.

Затем она повернулась к Массимо. Теперь он расскажет ей, почему вернулся. Ее руки дрожали.

У Массимо были пустые глаза и поза, совершенно для него несвойственная.

Франческа ждала взрыва. Как взрывается вся жизнь? Единственная вспышка в небе и раскат грома или бесконечная череда острых осколков повсюду?

— Я вернулся, потому что Вито рассказал мне о рейде и я не хотел, чтобы ты узнала обо всем в одиночестве. Очевидно, у них ничего не вышло, — вздохнул он. — Мне так жаль.

И он ласково погладил ее по спине.

«Опять грех эгоизма, Фра, — сказал дом. — Вечно ты думаешь, что дело в тебе. Массимо говорит о более важном. Не знаю, помнишь ли ты, но здесь жила маленькая девочка, ее звали Тереза, а теперь ее нет».

Но когда Массимо обнял ее, объясняя, что должен идти, хотя ему жаль, но теперь он правда должен, она не чувствовала его объятий, его рук, тепла его тела. И не потому, что не хотела этого.

Дом обрушился на нее: «Ты поняла, что дело не только в тебе? Всё, всё, всё, всё, — повторял он, — всё, всё, всё, и это всё — не ты».

3

Прошел один день, другой, третий, а последний раз еще не наступил. Последний раз, когда муж поцеловал ее. Последний раз, когда все разошлись — кто в школу, кто на работу.

После ужасной погоды, стоявшей все прошлые дни аномальная жара подушкой накрыла Рим и окрестности. Франческа пыталась проникнуть под маски, которые натянули на лица жильцы кондоминиума, и понять, что они о ней на самом деле думают. Но те лишь плавились под лучами солнца, непроницаемые, как и прежде. Произносили одинаковые фразы, одинаковые слова, даже с одинаковой интонацией.

Это было взаправду или только ее фантазией, что однажды днем, на лестнице, с ней поздоровалась синьора Колетт, назвала «дорогушей», но таким насмешливым тоном? А в другой раз Микела Нобиле странно посмотрела на нее, а ее муж буквально источал отвращение? Эта шлюха синьора Франческа Феррарио.

Когда все случится?

«Не думай, — сказал дом, когда она вернулась. — Улыбайся всем. Всегда улыбайся».

Она улыбалась.

Что вы рассказали о той ночи? — думала она, когда встречала консьержа и консьержку. Что думают обо мне жильцы кондоминиума? Франческа с презрением смотрела на консьержку: моя совесть чиста. Но потом, прежде чем уйти, она каждый раз расточала комплименты их трудам и благодарности «за все, что вы для нас делаете». Послушай, так ты выглядишь виноватой, сказала она себе. Она попросила у дома совета, но тот был занят. И Франческа отчетливо чувствовала, что, как только она уйдет, консьерж и его жена начнут перешептываться.

Это просто паранойя, это мое воображение. Я всегда все воображаю.

— О чем эти двое там шепчутся? — спросил ее Массимо, когда они проходили мимо Вито с Агатой. Волна паники забурлила у Франчески в животе.

Сможет ли она угадать тот самый момент, когда наступит последний раз, сможет ли прочувствовать каждую минуту, каждую секунду, или все это рухнет на нее, как в авиакатастрофе, так быстро, что она и подумать не успеет?

Редактор писала ей каждый день. Каждый раз ее живот сжимался все сильнее. Она пропустила срок сдачи работы, 4 мая. «Время вышло, Франческа, а ты опять не отвечаешь на мои звонки» — на экране мобильника мелькнуло еще одно сообщение, на которое она не смогла ответить.

И даже в эти дни, даже в эти ночи она пыталась работать, снова и снова. Найти время. Обрести ясность мысли. Но ежедневные заботы и все остальное утомляли ее до полного истощения. Для всего, что не относилось к домашним обязанностям, в ее жизни не было места. Даже последнее личное убежище, единственное пристанище свободы — любимая работа — умирало.

Между тем чудовище, которое схватило Терезу, все еще рыскало неподалеку. Оно могло таиться там, за дверью, за пределами двора. Схватить ее малышек. И маленькая Тереза, она все еще одна.

— У карабинеров есть новый след, — самоуверенно заявила молодая женщина с очень густыми вьющимися рыжими волосами, украшавшими ее голову на манер короны. — Но простым людям не нужен след.

Она смотрела прямо в камеру, делая громкие заявления, смелая, волевая, сопереживающая. Простые люди были повсюду, и журналистка считала себя одной из этого множества, она говорила за всех.