Проклятие королей - Грегори Филиппа. Страница 43

Я киваю сыновьям, Монтегю и Артуру, чтобы они оставили нас. Высказываться против кардинала, возможно, и безопасно; в стране не так много лордов, которые не высказываются против него. Но я предпочту, чтобы мои сыновья этого не слышали. Если их спросят, они смогут честно ответить, что ничего не слышали.

Они оба колеблются, не желая уходить.

– Никто не может сомневаться в нашей верности королю, – говорит за обоих Монтегю.

Герцог Бекингем нехотя смеется, и его смех больше похож на рычание.

– Пусть лучше никто не сомневается в моей, – говорит он. – Род мой не хуже, чем у короля, по сути, даже лучше. Кто верит в верность трону сильнее, чем особа королевской крови? Я не бросаю королю вызов. Я никогда бы этого не сделал. Но я не уверен в побуждениях и в продвижении этого проклятого мясницкого сына.

– По-моему, милорд дядюшка, отец кардинала был купцом? – осведомляется Монтегю.

– Какая мне разница? – спрашивает Бекингем. – Швец, жнец или нищий? Раз уж мой отец был герцогом, и его отец тоже, а мой прапрапрадед был королем Англии?

Королевский рыцарь-вестник подъезжает к моим воротам, за ним с полдюжины йоменов стражи, он смотрит на новую кладку, на которой над дверью красуется мой гордый герб, и спешивается. Его взгляд окидывает заново перестроенные башни, красивые крыши с замененной черепицей, лужайки, сбегающие к широкой реке, хорошо вспаханные поля, стога сена, золото пшеницы и щедрый зеленоватый блеск ячменя на полях. Он подсчитывает, – я знаю, пусть и не вижу алчности в его глазах, – насколько богаты мои поля, упитан мой скот, насколько процветает эта обширная холмистая земля, которой я владею.

– Добрый день, – говорю я, выходя из главной двери в платье для верховой езды, в простом чепце – воплощение трудолюбивого землевладельца, управляющего многими землями.

Он кланяется очень низко, как и должен.

– Ваша Светлость, я прислан королем, чтобы сообщить, что он приедет погостить у вас восемь ночей, если в деревне нет болезни.

– Мы все здоровы, хвала Господу, – отвечаю я. – Короля и двор здесь с радостью примут.

– Вижу, вы можете их принять, – говорит он, оценивая размеры моего дома. – Мы в последнее время останавливались в куда более скромном жилье. Могу я поговорить с вашим управляющим?

Я поворачиваюсь и киваю, чтобы Джеймс Апсолл вышел вперед.

– Сэр?

– Вот список требуемых комнат, – рыцарь-вестник вытаскивает из внутреннего кармана куртки свиток. – И мне нужно будет осмотреть всех ваших конюхов и домашнюю прислугу. Мне нужно лично убедиться, что они здоровы.

– Прошу, помогите рыцарю-вестнику, – спокойно говорю я Апсоллу, который ершится из-за этого высокомерного отношения. – Когда прибудет Его Светлость король?

– В течение недели, – отвечает вестник, и я кланяюсь, словно для меня это обычное дело, и тихо иду в дом, где, приподняв подол, бегу сказать Монтегю и Джейн, Артуру и Урсуле, и особенно Джеффри, что сам король приезжает в Бишем и все должно быть совершенно безупречно.

Монтегю сам отправляется с дорожными и ставит на дорогах знаки, чтобы разведчики, которые поедут впереди двора, не заблудились. За ними последуют йомены стражи, чтобы убедиться, что в округе безопасно и что нет места, где на короля могут устроить засаду или напасть. Они приезжают в конюшни и спешиваются с потных коней, и Джеффри, честно стоявший в дозоре все утро, прибегает ко мне, чтобы сказать, что стражи прибыли и двор должен скоро быть.

Мы готовы. Мой сын Артур, который лучше всех нас знает вкусы короля, собрал музыкантов и репетировал с ними, они будут играть после обеда во время танцев; он приготовил сменных лошадей для охоты, одолжив их у всех наших соседей, чтобы обеспечить всех охотников, которые приедут с двором. Артур предупредил наших крестьян, что король будет скакать по их полям и лесам и что любой ущерб будет возмещен, когда визит закончится. Им строжайше запрещено жаловаться до тех пор. Крестьянам наказали приветствовать короля и кричать благословения, едва они его увидят, ни жалоб, ни прошений подавать нельзя. Я посылала мажордома на все местные рынки, чтобы купить лакомств и сыров, а Монтегю отправляет своего человека в Лондон, чтобы доставить из погребов Л’Эрбера лучшие вина.

Мы с Урсулой послали слугу в бельевую, чтобы принес наилучшее белье для двух лучших спален – комнаты короля на западной стороне здания и королевы на восточной. Джеффри бегает с поручениями от одного к другому, из одной башни в другую, но даже он, в мальчишеском своем веселье, не так взволнован, как я: король Англии будет спать под моей крышей, все увидят, что я снова заняла свое место, в доме моих предков и король Англии – друг, приехавший ко мне погостить.

Странно, но лучшее, что происходит, лучшее мгновение, – после всех трудов подготовки и тщеславной радости, – наступает, когда Джеффри стоит рядом со мной, а я помогаю Катерине выйти из паланкина и вижу, как сияет ее лицо, она прижимается ко мне, словно она – моя младшая сестренка, а не королева, и шепчет:

– Маргарет! Угадаете, почему я в паланкине, а не верхом?

И когда я колеблюсь, опасаясь произнести вслух то, на что внезапно, неистово начинаю надеяться, она громко смеется и снова обнимает меня со словами:

– Да! Да! Это правда. Я ношу ребенка.

Ясно, что они были счастливы вместе, вдали от двора с его угодниками и льстецами, изгнанными прочь от короля. Ее свиту составляли всего несколько дам – никаких кокетливых девушек. Целый год они жили, как частная пара, у которой немного друзей и спутников. Генрих был лишен постоянного потока внимания и похвалы, который обычно на него изливается, и это пошло ему на пользу. В отсутствие других они наслаждались обществом друг друга. Каждый раз, как Генрих обращает внимание на Катерину, она расцветает в тепле его нежности, и он заново открывает ровную мудрость и подлинную ученость прелестной женщины, на которой женился по любви.

– Вот только, боюсь, король пренебрегает правлением, – говорит она.

– Пренебрегает?

Никто не может лучше судить о монархии, чем Катерина Арагонская; ее вырастили в убежденности, что управлять королевством – священный долг, о котором нужно молиться на сон грядущий и думать проснувшись. Когда Генрих был мальчиком, он чувствовал то же, но, став взрослым, он начал проще относиться к работе короля. Когда королева была в Англии регентом, она встречалась с советниками каждый день и совещалась со знатоками, выслушивала мнение знатных лордов, читала и подписывала каждую бумагу, которую издавал двор. Генрих, вернувшись домой, посвятил себя охоте.

– Он оставляет всю работу кардиналу, – говорит Катерина. – И я боюсь, что некоторые лорды могут счесть, что про них забыли.

– Про них и забыли, – резко говорю я.

Она опускает глаза.

– Да, я знаю, – признает она. – И кардинал получает хорошее вознаграждение за свои труды.

– Что он теперь получает? – спрашиваю я.

Я слышу раздражение в своем голосе. Улыбаюсь и касаюсь рукава королевы.

– Простите, я тоже полагаю, что кардинал управляет слишком многим и платят ему слишком много.

– Фавориты всегда дорого обходятся, – улыбается она. – Но эта новая честь будет стоить королю недорого. Она от Святого Престола. Кардинала сделают папским легатом.

Я ахаю.

– Папским легатом? Томас Уолси будет управлять церковью?

Она поднимает брови и кивает.

– И никого над ним, кроме Папы?

– Никого, – замечает она. – По крайней мере, он миротворец. Думаю, мы должны быть этому рады. Он предлагает мир с Францией и брак моей дочери с дофином.

Я сочувственно кладу руку поверх ее руки.

– Ей всего два, – говорю я. – До этого еще далеко. Этого может и вовсе не случиться, с Францией наверняка будет ссора, прежде чем принцессе придется уехать.

– Да, – допускает королева. – Но кардинал… простите, Его Милость папский легат, кажется, всегда получает то, чего хочет.