Десятка (сборник) - Козлов Владимир Владимирович. Страница 54
– Э, а что…
Бык повернулся ко мне.
– Хули ты хочешь? Пиздуй отсюда!
– Не трогай ее…
– Что ты сказал?
– Не трогай ее.
– Э, я не понял, а кто ты вообще такой, а? Или ты с ним ебешься? – Он посмотрел на девушку. Она плакала. По щекам растекалась тушь.
Я повторил:
– Не трогай ее.
– Я счас тебя трону, бля! Я тебя трону, на хуй!
Он сделал шаг ко мне. Я ударил, попал ему в нос. Он ударил в ответ. Кулаком, ногой, еще кулаком – целясь в лицо. Я упал, прикрыл ладонями голову. Он ударил несколько раз по спине, отошел.
– Короче, ты понял. Никогда не лезь, когда люди базарят между собой…
Он повернулся к девушке. Она поднялась, вытирала лицо носовым платком.
Папа насыпал три ложки кофе в чашку, вынул кипятильник из банки, налил кипятка.
– Ты точно не хочешь кофе?
– Нет.
– Этот вопрос мы быстро решим. Я позвоню Сереге – он общается с клиентурой… Этого хуесоса выебут в жопу… Срочно не выйдет – Сереги нет в Минске, по делам уехал в Москву… Но мое слово – закон. Если я сказал, значит сделаю. Ни одна собака тебя здесь не тронет. Ты понял?
– Понял.
Я зашел в магазин. Она меня узнала сразу, улыбнулась. Я тоже улыбнулся, подошел.
– Привет.
– Привет. Извини, что так…
– За что ты извиняешься?
– Ну, это же из-за меня…
– А кто он? И за что он тебя?
Она не ответила, нахмурила брови. Я спросил:
– Как тебя зовут?
– Лариса. А тебя?
– Олег.
– Ты живешь здесь где-то рядом?
– Да, недавно переехал. А ты?
– Да, тоже здесь близко. В девяносто втором доме…
Мы дошли до гостиницы «Звезда». С проспекта «Известий» поворачивал «Икарус». На поверхности лужи плавали радужные масляные пятна.
Я сказал:
– В этой гостинице папа хочет снять офис. Чтобы ближе к дому…
Лариса молчала.
– Он занимается бизнесом…
Она снова ничего не сказала. Я замолчал. На куче почерневшего снега чирикали воробьи.
Папа лежал на железной кровати, под капельницей. На тумбочке, нелепо яркие среди всего черно-белого, стояли два пакета импортного сока, лежали апельсины. Я присел на табуретку, посмотрел на папу. Он сделал жест рукой. Я его не понял. На моем халате, на груди, под карманом стояла фиолетовая размазанная печать больницы.
Я и Билл стояли на остановке. Из метро выходил унылый народ, спешащий после работы домой.
– Задрало уже ждать автобуса, – сказал Билл. – Может, на моторе? У тебя должны быть бабки, или нет?
– Бабки есть, смысла нет. Ты что, куда-то спешишь? Есть, чем заняться? Сейчас подойдет восемьдесят первый.
– Ладно, как знаешь…
– Ты мог бы достать ствол? – спросил я негромко, почти шепотом.
– Что?
– Ствол. И глушак…
– Ты ебанулся?
– Я пошутил.
Рядом стояли два пацана лет по пятнадцать. Один говорил другому:
– Ну и где он, твой спонсор?
– Не знаю.
– Если бы мой спонсор был здесь, то давно бы уже доехали, взяли бы бухла, кассеты и сидели-отдыхали. А так мерзни здесь…
Я и Лариса подошли к моему подъезду. Остановились. На грязной луже появилась тонкая корка льда. В ней отражался фонарь над дверью подъезда.
– Может, зайдешь? – спросил я. – Чаю попьем. Папы нет, он в больнице.
– А что с ним?
– Инфаркт. На работе сгорел – как говорится.
Я взялся за ручку двери подъезда. Открываясь, дверь визгнула. Свет на первом этаже не горел. Лариса взяла меня под руку – в первый раз. Мы поднялись на один пролет – к лифту. Я нажал на красную пластмассовую кнопку. Кнопка засветилась. Где-то наверху загудел лифт.
Телевизор работал без звука. Шел футбол. Игроки бегали за красным мячом по заснеженному полю. Телевизор стоял на картонной коробке, в которой его привезли – мебели все еще не было. Я и Лариса сидели на полу, прислонившись к фотообою. Между нами стояли две чашки с чаем и лежала надорванная разноцветная упаковка импортного печенья.
– Я убью – того урода, – сказал я. – Он тебя больше не тронет.
– Его нет. Он уехал.
– А какое он вообще имел право тебя бить? Кто он? Что у вас за отношения?
– Я не могу сейчас про это говорить. Я все тебе расскажу, но потом. Хорошо?
– Хорошо. Ты останешься?
– Я могу. Но ты будешь спать в другой комнате, ладно?
– Да, конечно. Никаких проблем.
– Совсем никаких? – Она улыбнулась.
– Совсем-совсем никаких.
Я встал, подошел к окну. На другой стороне проспекта «Известий» светились окна девятиэтажек.
– Странно, – сказал я. – Что проспекты названы в честь газет. Проспект «Известий», проспект «Правды»… Интересно, кто это придумал?
Лариса пожала плечами. На экране игроки обнимались – наверно, забили гол.
Я приоткрыл дверь. Лариса спала, накрывшись одеялом. Она не сняла джинсы, только кофту, и осталась в черной майке. За окном, еле заметный на фоне серого неба, сыпался снег.
– Это, конечно, дело твое, но как-то все стремно… – Билл отпил пива из бутылки. Мы сидели на скамейке в пустом сквере. – Она про тебя все знает, а ты про нее – вообще ничего…
– Ну, не вообще. Знаю, что она из России, из Свердловской области. Что у нее какие-то проблемы были дома, родители работу потеряли, и потом что-то случилось… Но что конкретно, она не говорит. А В Минск приехала, потому что у нее здесь тетя…
– Почему тогда она живет не у тети?
– Не хочет ее стеснять. Поэтому снимает комнату.
– В принципе, я могу попросить свою маму… У отдела кадров – свои отношения с ментурой, они любого человека могут пробить по базе…
– Она же из России…
– Ну и что, какая разница? Хотя, может, это и проблема…
– Ладно, забудь. Все равно бы я не стал…
Я стоял в магазине, у входа. Лариса сидела за кассой. Старуха покупала черный хлеб. Она сунула Ларисе мятые мелкие купюры. Лариса пересчитала их, положила в кассу. Старуха сунула хлеб в свою сумку и вышла. Я подошел.
– Привет.
Она улыбнулась, кивнула.
– Привет.
– Как дела?
– Так, как обычно… Олег, ты не мог бы мне сегодня помочь в одном деле?
– Да, конечно.
– Там ничего такого. Нужно просто съездить со мной в одно место. Я могу и сама, но мне как-то будет спокойней, если ты тоже.
– Да, хорошо, конечно.
Трамвай катился по улице Плеханова, мимо одинаковых панельных домов.
– Следующая остановка – магазин «Химреактивы», – пробурчал в микрофон водитель.
– Вот в том доме мы раньше жили. – Я показал Ларисе дом.
Она кивнула.
– А нам – на следующей.
Она была в темно-синих джинсах и черном пальто, волосы собраны в хвост. На сиденье сзади нас, приплющив нос к стеклу, спал мужик.
Трамвай остановился. Я вышел первый и подал Ларисе руку. Она не сразу заметила, взялась за нее в последний момент – получилось, за кончики пальцев.
– Мы зайдем в подъезд, поднимемся в лифте, я позвоню в квартиру, потом зайду. А ты останешься на площадке, ладно?
Я кивнул.
Я налил водки себе и Ларисе – пластиковые стаканы остались от нашей выпивки с папой. На бумаге были нарезана колбаса и хлеб, рядом стояла открытая банка консервированных помидоров.
– Ты мне так и не расскажешь ничего? – спросил я. – Ну, хотя бы про то, куда сегодня ездили…
– Нет, не сейчас… Потом.
– Но все прошло нормально?
– Да. Нормально. Даже хорошо. – Лариса улыбнулась. – Ты извини, что я вот так… Я расскажу тебе потом, но не сейчас. Давай мы лучше выпьем.
Мы чокнулись и выпили. Зазвонил телефон – звонки шли одни за одним, значит издалека. Я дотянулся, снял трубку.