Поздний развод - Иегошуа Авраам Бен. Страница 12

– Я уже…

– Когда?

– Вчера. Я повалил его и… У него потом потекла кровь.

– Ну, ну, Гадди… Ты полегче. Полегче. Никогда не надо оставлять за собою следов. Не забудь, что ты уже не в детском саду.

Но у меня чуть отлегло от сердца. Он в порядке, может сам за себя постоять. Именно в эту минуту я заметил расплывающуюся темно-синюю отметину у него на лбу. Спокойные темно-коричневые глаза его доверчиво глядят на меня, в то время как рот решительно и энергично пережевывает пищу. Может быть, немного быстрее, чем нужно. Он любит этот процесс. Эта энергия, с которой он очищает тарелку, вовсе не значит, что он голоден. Это знак того, что он возбужден. И нервничает. Если это и голод, я бы назвал его энергетическим. Этот же самый феномен я ощутил в себе, когда рос, и именно ему я обязан своим метром восемьюдесятью одним роста. И даже если у меня когда-нибудь появится десять детей, этот славный толстяк, сидящий напротив, всегда будет занимать в моем сердце особое место.

– Хорошо, Гадди, достаточно. Мне надо идти. Меня ждет сегодня сумасшедший день.

Сумасшедший день среди совершенных психов. Одни помешанные.

Но я обещал все эти заботы взять на себя, и я это сделаю, и заниматься этим намерен до самого конца, если только мне дадут такую возможность. Пусть только эта семейка держится от всего подальше, и я вручу им бумагу о разводе стариков со всеми печатями, штампами, подписями, все как положено. Та еще работенка, высший класс. Только не лезьте в это дело, стойте в сторонке и радуйтесь, что кто-то другой разгребает за вас эту кучу дерьма. Предоставьте мне завершить как можно менее болезненно эту патологическую историю, стаж которой уже четыре десятка лет. Вы просто не понимаете еще, как повезло вам в тот момент, когда некий адвокат, женившись, стал членом вашей семьи. Но уж если так вышло, то доверяйте хотя бы ему, тем более что это не стоит вам ни пенса, и расслабьтесь – я и в мыслях не рассчитываю на это хоть когда-нибудь.

– Стоп, Гадди. С тебя достаточно. Опоздаешь в школу. Оставь в желудке хоть немного места для завтрака на первой перемене в десять.

Парнишка и в самом деле взял в привычку съедать больше, чем нужно, особенно когда никто на него не смотрит. Яэль возникает в кухне, полусонная, серая от недосыпания этих последних нескольких дней, для нее это подобно смерти, я встаю с места, обнимаю и целую ее – не потому, что именно этого мне хочется в данную минуту, а чтобы показать – глава семьи на месте.

– Ты на самом деле не хочешь, чтобы я пошла с тобой?

– Абсолютно. Ты только все усложнишь. Как только она тебя увидит, она придумает для себя какую-нибудь новую форму безумия. Со мною она объясняется внятной прозой, с тобой в ней проснется вдохновенный поэт. Ради всего святого, дай мне довершить это дело так, как я это вижу. Почему бы тебе не провести это время со своим отцом? Вы не виделись с ним больше трех лет. Для чего же тогда ты отпросилась с работы? И не забывай, что впереди нас ждет еще пасхальный седер, – так есть ли тебе смысл тратить целый день, таскаясь за мной?

Ну, ладно, я пошел. Если секретарша позвонит, скажи ей, что я уже еду, а она чтобы не отрывала задницы от стула. Да… сначала я встречусь с врачом. Потому что проблема эта не только медицинская, но и правовая тоже. А это что? Что это? В сумке. Витаминная добавка для собаки? Клянусь Господом!.. Хорошо, хорошо, эта псина получит свою добавку. Если бы нашелся такой гений, об этой собаке мог бы быть написан эпос. Если ты в состоянии этого гения отыскать. А ты могла бы пока что найти собачке интересный роман для чтения в свободное время.

…Хорошо, хорошо, хорошо. В течение дня я буду тебе звонить. Будем на проводе. Не беспокойся, все будет хорошо… и, кстати, раз уж мы об этом заговорили, пожалуйста, не забудь сказать секретарше, чтобы она меня дождалась. Гадди, я уже ушел!

Вчера лил дождь не переставая, сейчас солнце прожигает все насквозь, какой стабильности можно ожидать в стране, где такая погода? Машины устремляются с холма вниз, никому в голову не приходит притормозить, пропуская тебя, они жмут на газ с такой яростью, словно жизнь их зависит от того, как быстро они пробьют компостером свою рабочую карточку, после чего можно расслабиться, сидя на стуле, и мечтать о чем угодно хоть до самого восхода луны. А пока мне приходится изо всех сил нажимать на гудок, чтобы напомнить водителю давно не мытой «субару», что прямо у меня под носом портит воздух, что я ничуть не меньше его плачу все свои налоги за право пользования этой дорогой. Ибо она – и моя тоже.

Подумать только, что я сам когда-то вот так же ходил в эту школу. Случись это снова, я, скорее всего, покончил бы с собой. Такого ужаса нагнали на меня эти гнусные учителя… А он, смотри, непритворно рад, что мы прибыли на место, прытко выбирается из машины и бежит, не глядя по сторонам, через дорогу, чтобы побыстрее оказаться в школьном бурлящем потоке. Но пока что он в потоке машин, черт побери, где здесь установлены дорожные камеры наблюдения, обещанные муниципалитетом? Не пытайтесь убедить меня, что эти малыши способны организовать забастовку. Я стою и жду, пока он пересечет улицу. Я не в восторге оттого, что ему приходится проделывать это еще раз по дороге из школы домой – возвращаться одному, среди стада этих чокнутых водителей, несущихся неведомо куда. Предупреди сигналом, по крайней мере, ты, безмозглый идиот на своей вонючей «вольво», притормози, подожди, пока мой сын пересекает улицу, а если тебе, сукин ты сын, так не терпится задавить насмерть какого-нибудь малыша этим утром, найди кого-нибудь другого, но моего сына – не тронь.

Вот такие дела. Я уже не в состоянии разглядеть его в толпе ребят. Пока они еще маленькие, вы как-то спокойно относитесь к их существованию, но по мере того, как они становятся все взрослее, вы начинаете по ним просто сходить с ума. В них, в конце концов, заключается весь смысл твоей жизни безотносительно к тому, сколько им лет на самом деле. Они – это вся твоя жизнь. Ты уже отдал им все, что имел. Еще больше? Подари им, если можешь, свою улыбку.

Утро. Моя секретарша пытается слиться с электрической батареей – маленькая, смуглая, озлобленная, – если она не найдет в себе сил измениться, боюсь, ей не останется ничего, кроме как провести остаток дней с этой батареей.

– Ты, случайно, не простудилась, Левана? Мне показалось… но, может быть, я ошибся… что на улице мелькнуло что-то вроде солнечного света. Нет?

Она дарит мне взгляд, который уже лишил нас не одного клиента.

– За те сорок тысяч, что я плачу тебе каждый месяц, не говоря уже о премиях и подарках, не кажется ли тебе, что я заслужил хотя бы одну улыбку в начале рабочего дня? Или это должно оплачиваться дополнительно?

Проходит некоторое время, пока моя шутка доходит до нее, и как результат на ее лице появляется вымученная кривая улыбка, вызывающая у меня чувство стыда. Сегодня мне повезло – ведь обычно до нее доходит вообще лишь одна из десяти моих шуток. Когда я открыл свою контору, за два года наевшись досыта возможностью оплачивать счета разъезжавшего на «кадиллаке» (новом) господина адвоката Гордона, не раз и не два я выслушивал советы знающих людей, что я должен на должность секретарши пригласить какую-нибудь старую деву, некогда окончившую в университете два курса, что будет стоить мне много дешевле, говорили они, добавляя, что она будет работать прилежно, будет предана своей работе и не станет каждую неделю отпрашиваться с работы для визита к врачу, которому надо показать занемогшего малыша… но они забыли добавить, что при таком выборе ты обречен созерцать мрачное лицо твоего преданного соратника, вросшего в кресло в полутора метрах от тебя, равно как и разглядывать внушительные счета за электричество, о происхождении которых тебе лучше не думать.

– Была какая-нибудь почта?

– Нет.

Этот ледяной голос вечной обиды. Невозможно, и в самом деле, простить нам то, что мы насильно извлекли их из пещер в горах Атласа и вынудили жить в цивилизованном мире.