Поздний развод - Иегошуа Авраам Бен. Страница 64
– Да.
– Нет.
– Да. Естественно, я думал, что вы должны кое-что знать. Я не представляю, что вы об этом думаете… и тем не менее… когда вы так неожиданно возникли из темного коридора… я испугался…
– Рад это слышать.
– Это исключительно разумный подход… элегантный, если можно так сказать, взгляд на вещи. Очень тонко и чертовски человечно.
– Да. Мне очень приятно это слышать. Большое-большое спасибо.
– Я знаю. Это только легко сказать. Но если бы, мистер Каминка, я оказался на вашем месте… я… ладно, не будем об этом. Я – новичок во всем этом. До недавнего времени я с трудом мог себе представить, что подобное существует. Я никогда… это Цви познакомил меня со всем этим… Все это так ново для меня… В мои-то годы… вот почему я мог показаться вам таким нервным, едва ли не ненормальным. Все это последнее время в моей жизни – сплошной поток эмоций… ведь абсолютно все оказалось неведомым мне…
– Всего лишь несколько месяцев тому назад… после осенних каникул… До того я был абсолютно нормален. Я даже не знал, как я смогу сделать это… не догадывался, что это сидело во мне давным-давно. Даже просто как возможность. И только сейчас, когда все вырвалось наружу, я, оборачиваясь на свое прошлое, могу увидеть все признаки этого с тех пор, как осознал, что… Так что все случившееся со мной оказалось чудовищным сдвигом.
– В банке. Ему доводилось заглядывать в мой офис, поскольку у его фирмы были с нами общие дела. Иногда он присутствовал на переговорах и слышал, как и что я говорю.
– Лишь несколько дней тому назад.
– Нет. Только моя жена.
– Это оказалось настоящей трагедией. Вы в состоянии это понять. Ужасно тяжело. Невероятная трагедия, да. Такая беда.
– Нет. Абсолютно исключено. Это было бы концом жизни для нее и для меня, для нас обоих. Такого я не могу даже представить. Я никогда не смогу бросить ее. Да ее семья просто меня убьет.
– Прошу прощения?
– Я не знаю. В глубине души я надеюсь, что рано или поздно сумею это преодолеть. Что происходящее сейчас – это просто одна из фаз.
– Мне пошел пятьдесят шестой. А родился я в двадцать третьем. Как видите, я ненамного вас моложе.
– Да. Можете себе представить, как это все перевернуло во мне вверх дном. Может быть, в Америке подобные вещи воспринимаются более спокойно. Совсем недавно я прочитал в газете, как обстоят дела… даже среди евреев…
– Совершенно верно. Я слышал о подобной синагоге в Нью-Йорке. Бог безгранично велик, если Он может подобное вытерпеть. Ибо Он может все.
– И не говорите! Ужасно забавно прочитать в вечерней газете о всех тех странностях, что творятся в современном мире, но когда это внезапно коснется самого тебя… когда я начинаю все это обдумывать, я начинаю верить… понимаете, я сам ведь из очень религиозной семьи… мы ревностно соблюдаем все традиции. Разумеется, у нас религия не настолько уж серьезное дело, как у вас, ашкеназов…
– Да, я знаю. Но я думал именно о вас. Персонально. Мы не подходим к подобным случаям с точки зрения иудейской идеологии. И вообще идеи идеологического мученичества нам чужды. Страдальцев во имя отвлеченных идей среди сефардов вы не найдете. И если вы обратили внимание, никто так легко не меняет убеждения, с легкостью переходя из одной партии в другую… Но зато когда дело касается вопросов семьи – тут мы стоим насмерть. И вот я – один из этих людей. Человек семьи. Для нас семья – это все. Это в нашей крови говорит Ближний Восток. Семья и честь семьи. Мы просто помешаны на вопросах чести. Влияние, сила – нас не интересуют, но честь… потому что ее в этой части света никогда не бывает слишком много. За это мы готовы на все… вплоть до убийства… в теории… я имею в виду… я не уверен, что вы хотели бы присоединиться ко мне… но вы ведь меня понимаете… я чувствую, что готов заплакать… прошу извинить меня, мистер Каминка… так уж получилось… наверное, я вам очень надоел…
– Благодарю вас.
– Благодарю от всей души. Такая вот вышла ночь. Никогда еще у меня не было такой ужасной бессонницы. Вы мне поверите, если я скажу вам, что когда Цви рассказал мне о вас, я ответил ему, что я точно такой же, как и твой отец, только еще хуже. Мы из поколения, до самой старости носящего в себе пламя… пожар эмоций, которые заменяют нам что-то иное… в возрасте, в котором происходит в итоге пожар души… пересмотр прежних ценностей. Кризис. Потому что долгие годы мы сдерживали себя, ибо были поколением конформистов. Поколением соглашателей… Вы согласны? А?
– В том смысле, что мы никогда не позволяли себе впадать в какой-либо кризис – так, как это позволяет себе сейчас молодежь и даже более взрослое поколение. А у нас в свое время не было впереди старшего поколения, способного остановить нас в случае чего-то, что сейчас является едва ли не ежедневной нормой для двадцати-, тридцати– и даже сорокалетних, которых мы сами и наша сегодняшняя жизнь разбаловала настолько, что они готовы считать кризисом все, что с ними происходит, – даже если это случается каждый день. Все это так не похоже на нас, вы согласны? Ведь мы в их возрасте не были такими?
– К сожалению, рядом с нами не оказалось никого, кто мог бы это сделать. Старики крепко держали нас на коротком поводке.
– Вы серьезно так думаете? Вы считаете это на самом деле интересным? Я так счастлив, что вы меня понимаете. Я человек не слишком-то образованный. Попросту говоря, неуч. Но я не могу не думать вообще, а когда думаю, то не могу не сравнивать того, что было тогда и что происходит теперь.
– Нет, это совсем не глубоко. Так, не мысли даже, а мыслишки. Самое начало. Что мне хотелось бы понять, так это почему все это новое… внутри нас… почему оно столь могущественно… и так разрушительно… понять, откуда берется вся эта боль, сопровождающая наше обновление… особенно когда я начинаю задумываться, когда с этим столкнутся – могут столкнуться мои девочки. Когда они узнают…
– Но им всего лишь по двадцать два. Что это за возраст – двадцать два? Мой отец, да покоится он в мире, в этом возрасте еще нещадно порол меня…
– Клянусь, это время от времени случалось. Но ведь это девочки. Я говорю сейчас обо всей семье. И о стариках, разумеется, тоже, поскольку они живут с нами вместе. Ваши, как я понимаю, все были убиты или, если кто уцелел, остались в Европе, а раз так, они не обременяют своими проблемами вашу жизнь. Вы живете с ними, если можно так сказать, в мире. Вы по сравнению с ними оказались намного сильнее и можете делать то, что считаете нужным. В настоящее время все связывают с ними лишь ностальгические воспоминания… но это, согласитесь, всего лишь ритуал… В субботнюю ночь вы надеваете кафтан, поглаживаете черные бороды… и все это выглядит довольно мило, но если бы в вашей гостиной вы нечаянно застали несколько десятков тех, кто неведомым образом ухитрился остаться в живых после гетто, – вы просто сошли бы с ума. Получили бы шок. А в нашем доме такое происходит ежедневно…
– Некоторые из них скончались совсем недавно. Пока мой отец не скончался в прошлом году, я виделся с ним практически ежедневно после работы. И мать моей жены живет с женой брата в Иерусалиме… не говоря уже о множестве теток, живущих и здесь и там, которые абсолютно в курсе всех дел, обсуждаемых в течение всего дня по телефону, которым они удивительно быстро научились пользоваться и теперь болтают непрерывно через всю страну. У меня есть одна тетушка, получающая счета за разговоры по телефону не менее двадцати тысяч фунтов в месяц, что равно зарплате директора не слишком маленького банка.
– Если вы принадлежите к той части человечества, которая обожает путешествия. Но это не я. Где мне довелось побывать? Три года тому назад мы провели месяц в Европе, и в конце я не мог дождаться дня, чтобы вернуться. Может быть, этим летом я попробую съездить в Египет на пару недель. Дело в том, что мы едим только кошерную пищу, а это тоже создает дополнительные трудности…
– Да. Я вас понимаю. Бесспорно. Но тогда – куда же? В Европе мы чувствуем себя совсем чужими, пусть даже я говорю по-французски. Но тамошний воздух, атмосфера, все время какая-то серость… кто знает, быть может, вскоре Ближний Восток распахнет для нас свои границы и мы сможем проводить свои отпуска среди арабов…