Поздний развод - Иегошуа Авраам Бен. Страница 77
– Моего отца оставь в покое. Ты меня слышишь? Не трогай его сейчас. Хватит. Лучше скажи мне, что было в субботу?
– В субботу?
– Тогда… когда мой отец был здесь. Три года назад.
– Ох, нет. Теперь ты начинаешь все сначала. Только не говори, что тебе по-прежнему хочется отыскать тот потерявшийся день.
– Да. И дело во мне. И в том, что я полностью забыла о нем.
– Боже, спаси нас и помилуй, она начинает все сначала. Ну что на самом деле тебе нужно?
– Мне нужно знать. И чувствую я, что ты прекрасно помнишь, что тогда произошло, но почему-то не хочешь, чтобы я знала тоже.
– Помню? Я помню? Неплохо! Не думаешь ли ты, что мне нечем больше заняться, кроме как вспоминать о том, что случилось три года назад? Не в силах представить даже, когда всему этому бреду настанет конец. Я надеялся, что после всех передряг мы в своем доме введем разделение труда, где на тебя ляжет ответственность за прошлое, а я буду заботиться о настоящем, так что когда настоящее превратится в прошлое, для тебя будет что вспомнить. На этом пути, моя дорогая, ты зашла достаточно далеко; теперь самое время вернуться из этого сумасшедшего дома обратно в нормальную жизнь. А она… поверь, она не исчезнет, растворившись в воздухе. В этой стране это не под силу никому. Не успеешь ты спрыгнуть со скалы вниз, как пять вертолетов Службы спасения уже будут висеть в воздухе, чтобы перехватить тебя. Давай потихоньку приходи в себя. Я уже намекал тебе, что не одна дама могла бы уже уходить от меня, осчастливленная, даже на ночь глядя… Эй, постой… а ты-то куда собралась?
Да, но что все-таки случилось в ту субботу? Должен же быть ключ к разгадке; проблеск луча, форма облака, чей-то внешний вид, предложение, несколько слов, тональность голоса, движение ребенка, передача по радио, очередная шутка Кедми, настроение, в котором я пребываю, собственное мое лицо и просто мысль. Где же ты, этот день? Где ты потерялся? Кто увел тебя? Каким-то образом я сама тебя проворонила? Где-то должна находиться отправная точка. Но почему я так зациклилась на этом дне, чем он так памятен, незабываем, что намертво засел в моем сознании, ведь и все то (что я запомнила) было: яростная синева неба за окном… отец в темном костюме, прихлебывающий свой кофе… его очки для чтения, съехавшие на кончик носа, пальцы, быстро листающие бумаги, лежащие перед ним, быстро брошенный на меня взгляд. Но вот вопрос: когда он вернулся в Хайфу? В пятницу после полудня он позвонил уже из Тель-Авива. Кедми поднял трубку, что-то грубо буркнул в нее и снова ее повесил, знаком подозвав меня. Снаружи вовсю лил дождь. Телефон зазвонил снова, и я взяла трубку. Голос отца, теплый и глубокий, звучал издалека. «Папа, – спросила я, – а что, в Тель-Авиве тоже идет дождь?» А он ответил: «Здесь абсолютно чистое голубое небо, дорогая. Лучшего Тель-Авива я не видел никогда». Он сказал мне, что решил оставить ей всю квартиру и подписал об этом все необходимые бумаги несколько часов тому назад. Затем он перешел к проблеме с Цви. «Не спускай с него глаз. Он способен на все. И в отношении тебя тоже. Вместе с этим старым педерастом». Он повторил эту фразу еще несколько раз: «Вместе с этим старым его педерастом, который все время вьется вокруг него». Но помимо этих двух воспоминаний, в промежутке между ними прошел, собственно, весь день, окутанный белой пеленой глубоко внутри меня, оставив незаполненное чистое пространство между этими двумя фиксированными точками. Та суббота… какой-то проблеск возникает только в связи с его прибытием в Хайфу. Когда он туда прибыл? Когда он мог туда прибыть? Что случилось, когда он там оказался? Думай, что ты могла позабыть. Эх, если бы я тогда услышала тем утром ее телефонный звонок… Потому что она и в самом деле тогда звонила, и я должна была расслышать его, даже если я его не ожидала. Если бы я услышала тогда звонок телефона, или предполагала, что она может позвонить, у меня в руках была бы хоть какая-то зацепка.
Но ответа нет. Нет ничего. Серая пустота. Пробел. Игра воображения. Страница, вырванная из календаря. И больше ничего. И все то, чего быть не может. Но должен существовать способ, который поможет памяти вернуться. Должен быть. Здесь, в этом кресле. В эту минуту. Напрягись, Яэль. Выключи свет. Я должна найти эту субботу. Если я не сделаю этого сейчас, мне никогда ее не вернуть.
– Что это, Гадди? Что тебя тревожит? Тебе что, не спится?
– Нет. Я не сплю. Просто сижу – вот и все.
– Никакой особой причины.
Я выключила свет, чтобы он не мешал мне думать. Нет, пожалуйста… не укладывайся сейчас на диване… Возвращайся в кровать, уже поздно…
– Беспокоит? Что? Ноги? Это ерунда. Это потому, что ты растешь. Абсолютно ничего не значит. Папа? Он снова уже в постели.
– Я не знаю. Для чего он тебе? Не думаю, что он уже заснул. Он часто продолжает обдумывать свои рабочие дела перед сном.
– Ты хочешь есть? Как это может быть? Ну хорошо… скажи, чего ты хочешь. Но только чтобы это было мгновенно.
– Хлеба? Посреди ночи ты хочешь хлеба? Хорошо, я отрежу тебе ломтик. Что тебе положить на него?
– Просто хлеб?
– Нет. Папа не голоден. Он немного перевозбужден. Не беспокойся об этом.
– Но ты совсем не становишься толще. Нисколько.
– Забудь о его словах. Он уже запамятовал, что в твоем возрасте мальчики все время растут.
– С тех пор как оба вы решили придерживаться диеты, он думает, что ты должен считать каждый свой укус. Ты не должен обращать на это никакого внимания.
– Вот это абсолютно правильно.
– Я отлично знаю, что тебе полезно есть, а что нет. Давай я тебе намажу сверху чуточку масла. Совсем капельку… только чтобы у тебя не было сухо во рту.
……………
– Его мама? Она скоро вернется.
– Нет. Он с нами не останется. Только на несколько дней.
– Она попросила присмотреть за ним. Он славный мальчуган, верно?
– Нет. Она надела на него кипу, потому что не придумала ничего лучшего. Она думала, что в Израиле все ходят так. В кипах.
– Хорошо. Я передам ей. Но он ведь все равно симпатичный мальчик, правда?
– Это не имеет значения. Ты и Ракефет научите его нескольким словам на иврите.
– Нет, не называй его Моше. Он не поймет, почему ты так к нему обращаешься. Называй его Мозес. Это то имя, к которому он привык.
– Да, мой хороший. Мозес – это его настоящее имя.
– Почему ты решил, что он заикается? Боюсь, тебе это показалось.
– Я не заметила. Так говорят у них в Америке.
– Хорошо, не все. Но дети…
– Пусть даже не все дети. Но не забывай, что на самом деле он еще малыш. И он сейчас очутился в чужом доме после долгого путешествия.
– На кого?
– Верно. На Цви. Он – просто поразительно похож на него, копия. Когда-нибудь я покажу тебе фотографию Цви, когда он был ребенком, и ты сам увидишь, как они похожи.
……………
– Совершенно верно.
– Правильно. Потому что он дедушкин сын, пусть даже сам дедушка никогда его не видел.
– Да. Он умер незадолго до его рождения.
– Здесь, в Израиле.
– Нет. Он вовсе не был так уж стар. С ним произошло несчастье… что-то у него внутри… и этого он не выдержал… точнее мы не знаем.
– Ну… что-то такое…
– Мы говорим, что это был несчастный случай.
– Ну… да. Что-то вроде автомобильной аварии.
– Нет. Он тебе не настоящий дядя, как Аси или Цви. Твой папа, как всегда, пошутил. Но наполовину он и на самом деле приходится тебе дядей, пусть даже он такой малыш.
– Вот это верно.
– И это правильно. Он – сын дедушки.
– Да. Как я. Как Аси.
– Да. Что-то вроде… один из них. Так можешь и говорить.
– Совершенно верно. Разве что бабушка не была его мамой.
– А ты сам помнишь дедушку?
– Правда? На самом деле? Ты хорошо его помнишь?
– Я так рада, что у тебя была возможность встретиться с ним. Никогда его не забывай.
– Вспомнишь… если захочешь этого. Но только если захочешь.