История Древней Греции - Геродот Галикарнасский. Страница 13

Между 445 и 432 годами, ближе к первой дате, историк посетил Египет, затем написал в Афинах свои египетские истории и дополнил ливийские. Эта часть сочинения оказывается в наиболее первоначальном виде; выделить остальные не так легко потому ли, что при заключительной редакции автор тщательнее устранил все, что мешало внутренней связи их с целым, или же потому, что с самого начала они обработаны были настолько, что мало нуждались в дальнейшей отделке. Заключительная редакция не везде исполнена равномерно. Автор был связан материалом в такой степени, что нынешнему читателю есть возможность распознать первоначальный вид составных частей. Повествование об Египте больше других проникнуто рационализмом и было, вероятно, причиной удаления Геродота из Афин. Только в Фуриях автор составил общий план труда и здесь же начал приводить его в исполнение, но кончил работу в Афинах, куда отправился после 432 года. «При таком понимании, – заключает автор, – получает свое полное оправдание и объяснение хронологический порядок рассматриваемых Кирхгофом мест и истории».

Основное положение и некоторые частности, например мысль о написании Ксерксова похода раньше других частей, о чтениях в разных городах и т. п., усвоены Бауэром от Шелля. Кирхгоф также во многом подготовил труд Бауэра, а потому сказанное выше о гипотезе первого должно быть обращено и против последнего. То, что есть оригинального в аргументации Бауэра, сводится к детальнейшему рассмотрению текста, сближению отдельных выражений, распределению их по месту и времени написания. За отсутствием объективных опорных пунктов субъективным догадкам, требующимся для подтверждения предвзятой теории, нет пределов. Само понятие заключительной редакции весьма растяжимо: под ней разумеется то механическое сопоставление готовых частей, то переработка до неузнаваемости первоначального их вида, начала и конца; все, что указывает на связь и последовательность изложения, относится критиком к позднейшей редакции; все, что не мирится с гипотезой, обходится молчанием или насильственно подгоняется к заранее готовому решению. Например, в начале третьей книги, написанной будто бы раньше второй, содержится немало известий об Египте и ссылки на вторую книгу как известную уже читателю. Критик объясняет это тем, что, вводя египетское повествование в неизмененном виде в общую редакцию, автор в то же самое время переделал соответствующим образом раньше написанное, хотя по содержанию следующее за египетскими историями и при этом сумел сгладить следы разновременного, первоначального составления частей в обратном порядке. Отмечаемые Бауэром противоречия большей частью только кажущиеся: в I книге (3–4) автор сообщает предание о похищении Елены троянцами, во II (118 сл.) – предание это подвергается критике. Где же здесь противоречие? Противоречие между I (70) и III (47) сам критик не считает решающим; никакого разногласия не существует между I (105) и II (157), вопреки уверению критика; далее перечисляются более или менее важные противоречия, из которых выводится смелое заключение, что VII (200) написано раньше II (180); V (62). Сличая VII (194) и I (137), Бауэр совершенно произвольно заключает, будто в первом случае Дарий действует только по личному капризу и т. д. и т. д. Неточно уверение критика, будто Геродот прибавлял отчество к имени лица всегда при первом упоминании последнего, между тем как тот же способ наименования встречается и на протяжении трех последних книг, написанных, по мнению самого автора, зараз. Слова λογος, λογα в сравнительно лишь немногих местах могут иметь то значение, какое нужно для Бауэра, – самостоятельного повествования; обыкновенно они употребляются в смысле народного или иного предания, согласно с чем и λογος значит «сведущий в преданиях старины».

Сомнительность отдельных доводов Бауэра изобличена была многократно в немецкой и французской литературе; на нашу долю остаются сверх сказанного выше некоторые соображения, выясняющие неизбежность до поры до времени неудачи подобных попыток.

Для оценки особенностей в построении Геродотовой истории в связи с предполагаемым процессом литературной работы историка необходимо принимать во внимание многие обстоятельства, до сих пор выясненные весьма недостаточно: прежде всего общее состояние историографии во время Геродота и зависимость ее от эпической поэзии. «Истории» Геродота представляют первый по времени опыт всеобщей истории, которому в прозе предшествовали историко-топографические разрозненные описания отдельных стран, городов, племен, знаменитых родов и т. п. В труде «отца истории» мы встречаемся впервые с грандиозной попыткой воспользоваться для прозаического изложения замечательных событий и достопримечательностей искусством изложения, задолго до того достигнутым эпическими поэтами. Отсюда стремление к пластичности и драматизму в изображении занимательных положений, выражающееся в обилии прямой речи или, точнее, диалогов, нередко интимнейших по содержанию и произносимых в такой обстановке, которая делала их доступными разве для поэтического воображения; большинство подобных диалогов глубоко проникнуто личным настроением самого историка, которое он переносит на изображаемые им личности и события. В этом отношении Геродотовы диалоги гораздо больше, нежели речи у Фукидида, походят на хоры античных трагиков того времени. Отсюда же множество повторений и заключительных, обобщающих выражений, весьма употребительных в эпической поэзии и совершенно чуждых строгой истории: «так прибыла в Египет Ио», «так рассказывают персы», «таковы рассказы персов и финикиян» и пр. и пр., – выражения эти и подобные встречаются иногда на протяжении нескольких строк, и нельзя отрицать, что они содействовали живости и легкости усвоения в массе читателей. Три раза Геродот упоминает, что каппадокийцы называются у эллинов сирийцами (I, 72; V, 49; VII, 72), три раза определяется длина парасанга в эллинских мерах (II, 6; V, 53; VI, 42), три раза упоминает автор о пожаре, истребившем дельфийский храм (I, 50; III, 80; V, 62); в нескольких местах мы находим повторные замечания о предметах без всяких признаков того, что автор имеет в виду сказанное о них раньше. Подобные случаи, хотя рядом с ними стоят другие, где читатель отсылается самим автором назад или читателю обещаются подробности в дальнейшем изложении, не могут служить указанием на первоначально самостоятельное, вне всякого плана лежащее составление отдельных частей истории; следуя до конца этой гипотезе, пришлось бы раздробить Геродотово повествование и в таких частях, цельность и единство составления которых ни в ком не возбуждают сомнения. Ссылки древнего автора на предыдущее и последующее могут рассматриваться не более как уступки читателю, нуждающемуся в некоторых внешних средствах для образования полного живого представления о событии или участи интересного лица.

Таким образом, непоследовательность древнего автора в приемах изложения, неизбежная на ранних ступенях прозаической историографии, служит источником недоумения для новых критиков, прилагающих к первым опытам прозы несоответствующие литературные понятия и притязания.

Далее, присутствие противоречий в труде Геродота неоспоримо, хотя и не в той мере, как кажется это сторонникам теории механического сцепления частей. Говорят, автор не успел довести до конца редакционную работу над материалом; но тогда непонятно, каким образом автор, задавшийся согласно этой гипотезе задачей создать органическое целое, не позаботился прежде всего об удалении столь явных на новый взгляд признаков самостоятельности составных повествований. Так, в VI книге (112) по поводу Марафонской битвы историк замечает, что «афиняне первые из эллинов нападали на врага беглым маршем; они же первые могли выдержать вид мидийской одежды и одетых по-мидийски людей; до того времени само имя мидян наводило ужас на эллинов». В противоречии с этим замечанием об афинянах находятся собственные известия автора о других эллинах (I, 165, 169; V, 120; VI, 29). В I книге (72) река Галис отделяет Пафлагонию от земли каппадокийцев, или сирийцев, а во II (104) те же сирийцы живут по эту сторону Галиса на Фермодонте и Парфении и т. д. и т. д. Примеры как непоследовательности, так и противоречия объясняются забывчивостью автора, так как между занесением в материалы противоречивых известий проходило некоторое время, а при редакции всего труда он не успел-де сгладить вкравшиеся противоречия. Но при этом не обращается никакого внимания на то, что непоследовательность и противоречия охватывают у Геродота не известия только о том или ином факте, но и сами воззрения автора, о которых мы говорим ниже; это последнее обстоятельство тем поучительнее, что оно устанавливается лишь в наше время и что критика раньше обходила его молчанием или всячески старалась согласовать между собой противоречивые положения. Несомненно, что последовательность в изложении, строгая гармония частей идет рука об руку лишь с высокой сравнительной степенью критики, далеко не всегда отличающей и произведения новой литературы [46]. Сведения свои Геродот черпал из разнообразнейших источников; в некоторых случаях он отмечает это разнообразие, называет и сами источники, в других излагает полученные сведения прямо от своего лица, что, несомненно, с новейшей точки зрения есть также большая непоследовательность. Гораздо поучительнее, не подгоняя литературных особенностей давно минувшего времени к нашим понятиям, установить их как историческую черту изложения, находящую себе объяснение и оправдание в общем умственном состоянии известного периода. Что составлению Геродотом своих «историй» предшествовало собирание материала и обработка его по частям, что предварительно одни части обработаны были меньше, другие больше, в этом нельзя сомневаться. С другой стороны, все рассматриваемые Геродотом события, где бы и когда ни случались, объединены представлением о суетности и изменчивости всего человеческого, а равно о неизбежности кары за преступление или самомнение, следовательно, тем представлением, которое по убеждению автора с наибольшей очевидностью оправдывалось на судьбе персов и на исходе исконной вражды их к эллинам и которое за несколько десятков лет нашло себе выражение в трагедии Эсхила «Персы». Не ограничиваясь заключительными моментами борьбы, «отец истории», подобно соплеменникам своим, ионийским философам, решился проникнуть до самого источника событий, которые живо еще сохранялись в памяти всех эллинов и эхо которых оглашало горы и долины, города и деревни не одного эллинского мира. По пути к главному предмету сочинения любознательный и многознающий Геродот закреплял письмом все чудесное, забавное и поучительное, занятый не столько соблюдением строгой последовательности и согласия в разных частях труда, сколько живостью, всесторонностью описания всего, что останавливало на себе его внимание, в непосредственных его наблюдениях, в рассказах очевидцев, в преданиях потомков. Всюду открывает «отец истории» один и тот же по-своему понимаемый порядок явлений человеческой жизни и тем дает первый образец мировой истории, в которой варвар и эллин, простой смертный и царственный владыка подвержены одинаковым превратностям и в одинаковой мере способны оправдать руководящие воззрения автора.