В плену у травмы. Как подружиться со своим тяжелым прошлым и обрести счастливую жизнь - Сойта Марина. Страница 56

Хочу добавить кое-что еще касательно этих факторов, являющихся следствием лотереи судьбы. Я не сторонник подхода, в котором мы отвергаем внешний мир и просто объявляем нас «равными». Сложно не замечать «слона в комнате» – ригидных требований к женской красоте и к человеческому весу, как и ко многим другим сферам нашей жизни.

Мы все живем в культуре с определенными стандартами и предубеждениями, и, хотя я вижу тенденцию в направлении большего равенства и принятия себя такими, какие мы есть, это все же создает определенный (временами – высочайший) уровень давления.

Родиться с бледной кожей или пенисом в культуре, которая ценит эти характеристики и дает привилегии тем, кто их имеет, – это случайность судьбы и генетики (1, с. 262). Как и любые другие случайности, которые связаны с привилегиями – с тем, что является более социально желательным в том обществе, которому мы принадлежим.

Лора С. Браун написала интереснейшую главу о культурном смирении и духовной осознанности в книге «Терапия комплексных посттравматических стрессовых расстройств у взрослых. Научные основы и терапевтические модели», которую я настоятельно рекомендую прочитать всем специалистам в области ментального здоровья. Признание своих привилегий (которые могут выглядеть совершенно по-разному: возрастные факторы, этническое происхождение, социальный статус и многое другое) делает терапевтический процесс более полным, искренним, честным.

«Мне интересно, что значит для нашей совместной работы то, что я, по-видимому, трудоспособна, а вы – человек с видимыми ограничениями» (1, с. 265) – это заявление, написанное Лорой С. Браун, которое еще некоторое время назад невозможно было услышать как рекомендацию для терапевтического процесса, ведь оно будто бы рушит стремление к всепоглощающей толерантности. Но мир изменился, и мы осознали: не замечать различия не значит минимизировать их влияние на нас.

Да, разговор о них может вызывать большой дискомфорт – вину, стыд, страх; но, позволяя себе быть человеком, инициирующим подобный диалог, мы делаем шаг к созданию безопасного пространства для наших клиентов. И я напоминаю, что для тех людей, которые пережили комплексную травму, безопасность – это ключевой момент в исцелении.

Что значит для терапевтических отношений то, что одни из нас выросли в изобильной финансовой среде, а другие – в нищете? Что значит для терапевтических отношений то, что одни из нас соответствуют каким-то стандартам красоты, а другие – нет? Что значит для терапевтических отношений то, что одни из нас выросли в семье, полной любви и безопасной привязанности, а другие – нет?

Решать только нашим клиентам – все, что мы можем им дать, это честный и искренний подход, в котором мы проявляем любопытство, устойчивость и культурное смирение.

«Культура не какой-то просвечивающий аморфный пар, окружающий вас. Например, если культура диктует, что люди с определенным цветом кожи являются менее ценными, то эта социальная реальность оказывает физическое влияние: у этих людей меньше заработная плата, а у их детей хуже питание и жилищные условия. Такие факторы меняют структуру мозга детей в худшую сторону, затрудняя их обучение и увеличивая вероятность, что эти дети в будущем будут зарабатывать меньше», – заявляет Лиза Ф. Баррет (6).

Эту тему также поднимает Роберт Сапольски: «Мы не можем повлиять на многие факторы в нашей жизни – на то, каковы наши генетические особенности; на то, как проходит процесс нашего развития; на то, в какой среде проходит наше взросление. Наши гены и их взаимодействие с окружающей средой регулируют каждый уголок биологии и имеют отношение ко всему» (13, с. 583).

Мы не виноваты в наших травмах, так же как не виноваты в наших привилегиях. Но нам нужно учиться видеть и признавать влияние на нас как первых, так и вторых. Это помогает нам быть более человечными, не наносить друг другу вреда, напротив – помогать друг другу, а значит, делать мир лучше^[35].

Режим и расслабление

Наверняка вы слышали выражение «work-life balance». Я хочу рассказать вам о своей философии, к которой пришла в последние годы, – о том, чтобы строить жизнь не вокруг работы, а все же преимущественно вокруг себя и своих ценностей (в том числе работы). Мне нравится называть это «life-work balance».

Наблюдая за собой и другими людьми, я пришла к выводу, что у меня достаточно высокий уровень энергии, так же как у моей сестры и у моей мамы (ведь мы ее дочери). Во мне бушуют океаны, и я пробовала усмирить их с помощью усиления шторма – и, конечно, это мне не помогало, а лишь раззадоривало. Шторм сбивал меня с ног, и я оказывалась один на один с пустотой от бессмысленных связей, отходняком после амфетамина, истощенностью от недоедания.

Когда моя жизнь стала чуть более контролируемой, из нее ушел хаос – но, видимо, из-за того, что хаос требовал от меня большого количества энергии, она стала просто неистовствовать во мне и в итоге нашла свой выход в трудоголизме.

Если раньше я создавала хаос, а затем тратила свои силы на то, чтобы справиться с ним, то в какой-то момент я осталась без него, с обрушившимся на меня шквалом энергии. И незаметно для себя я стала трудологиком, шаг за шагом работа затягивала меня в свои сети, и в конце концов я оказалась опутана ими с ног до головы. Трудоголизм уравновешивался алкоголем – я все еще давила на газ и тормоз одновременно и металась от гипервозбуждения к гиповозбуждению.

После пережитой потери бабушки с дедушкой (их не стало за одну неделю, они ушли друг за другом, заболев ковидом) у меня был прорыв в отношениях с работой, и некоторое время мне удавалось удерживать себя в более-менее адекватных рамках. Но затем незаметно я снова с неадекватным масштабом вовлеклась в нее и в покорение финансовых вершин. И я покоряла их – но какой ценой?..

Затем я поделилась в блоге «Исповедью трудоголика»:

«Берите попкорн, включайте режим не-осуждения, опирайтесь на мысль “психотерапевты тоже люди”, и поехали.

В прошлом году я дала себе установку “четыре рабочих дня в неделю и не больше шести сессий в день с учетом моей личной терапии и супервизии”, и, как думаете, удалось ли мне удерживать это количество?

Конечно же, ничего подобного, регулярно в течение года я превышала этот предел и удивлялась, как ребенок, когда в расписании стояло пять-шесть сессий – хотя это же как раз норма, к которой я стремлюсь (и то эта норма вообще не норма, честно говоря).

Составляя расписание на ближайшие месяцы, я поняла, что мне снова предстоит череда рабочих пятниц и пересечение моих призрачных границ по максимальному числу клиентов.

Дошло до 10 сессий в день. Один разочек. Исповедь же. Как сложно это писать! Сейчас мне стыдно перед собой за это количество, и еще стыдно, что, закончив работу в тот день, я испытала предательское чувство гордости за себя. Да и сейчас испытываю – гордость (болезненная она, эта гордость, принадлежащая моей детской части: “сломать себя, исчерпать до последней крохи сил, зато показать, что ты сильная, что ты можешь, чтобы тебя не считали слабачкой и плаксой”) и стыд одновременно.

Стыд – социально усвоенное чувство. А психотерапевты тоже люди, напоминаю. Социальные существа. И стыд нам тоже знаком. Поэтому я продолжаю проявлять уязвимость.

Один раз мне ставили уколы в связи с аллергией, и, когда я впервые пришла на процедуру, я была не готова к тому, как это будет: мне поставили укол, по телу пошла волна тепла сверху вниз, и, когда она достигла области таза, я подумала, что описалась, – это было так тепло, нелепо, стыдно и приятно одновременно (я не писалась, просто эти уколы ощущались именно так). 10 сессий в день ощущаются как этот укол. Стыдно и приятно одновременно.

А еще стыдно, что вы подумаете сейчас: “Как же халатно она относится к своей работе” и “На все готова ради денег”. Мол, сил-то в конце дня на клиентов наверняка не осталось и это было чисто ради заработка. Одна из моих частей боится таких ваших мыслей. Другая моя часть – осознанная, взрослая, уязвимая – продолжает свой рассказ.