Бог Войны (ЛП) - Кент Рина. Страница 72

Я сказал ей, что у нее нет выбора, но это было далеко от истины.

Она ускользает из моих пальцев с упорством песка, несмотря на мои попытки поймать ее болезнь в ловушку. Удушить ее.

Разобрать ее на части.

Я построил песочные часы, но они трескались уже несколько месяцев, а я отказывался замечать это. Ни в поздних ночных прогулках, ни в бездумном существовании ее призрачной версии.

Однако этот инцидент может довести ее до точки невозврата и уничтожить все остатки песочных часов.

Меня это не волнует.

Если все выльется наружу, я найду способ снова заманить ее в ловушку. Даже если мне придется купить все гребаные пустыни и запихнуть песок обратно внутрь.

Моя челюсть сжимается, когда я осторожно стучу по окну, чтобы не напугать ее, даже если часть меня чувствует, что она слишком далеко, чтобы что-то услышать.

Я делаю это снова, придавая стуку больше силы.

Моя жена вздрагивает, и я замираю, держа руку в воздухе.

Медленно она поднимается и поворачивается в мою сторону, ее скованное движение ничем не отличается от движений робота.

Блять.

Ее глаза затуманены, не пустые, но и не живые. Это загадочная смесь вялости и настороженности.

Она нажимает кнопку на приборной панели, и мне не нужно ничего говорить.

Я осторожно открываю дверь и опускаюсь так, чтобы мое лицо оказалось на одном уровне с ее лицом, пытаясь уменьшить угрожающий фактор.

Запах морепродуктов заполняет мои ноздри, но от нее продолжает исходить аромат сладких цветов.

Моя жена смотрит на меня своими глубокими голубыми глазами, которые барахтаются между жизнью и смертью.

Как тень ее прежней сущности.

— Привет, — говорю я так мягко, как только могу.

— Привет, — бормочет она в ответ, на ее веках появляется блеск, который постепенно рассеивается. — Ты приехал.

— Конечно.

— Кажется, у меня случилась паническая атака.

— Ты приняла таблетки?

Она лихорадочно ищет их в сумке, из которой высыпалось несколько средств для макияжа, прежде чем достает пузырек с таблетками и протягивает его.

— Я выпила две. Проглотила их всухую.

— Молодец, — я глажу ее по щеке, скольжу пальцами к горлу и надавливаю на точку пульса.

Она откликается на мое прикосновение, ее губы приоткрываются, прежде чем она всасывает таблетку между зубами.

Мой взгляд следит за этим движением, и мой член определенно замечает это, не сумев, как обычно, прочесть всю чертову ситуацию.

Она отпускает губу и выпячивает ее вперед, слегка надув.

— Ты на меня накричал. Мне это не понравилось.

— Больше такого не повторится.

— Спасибо. Сегодня мне было весело с тетей Эльзой, и ужин с дядей Эйденом прошел хорошо.

— Отлично.

— Она передала тебе еду.

— Понятно.

— Вообще-то она для меня, но я поделюсь.

— Спасибо.

— Лэн вернулся и, как обычно, нес всякую чушь.

— Было бы удивительно, если бы это было не так.

— С него бы не помешало сбить спесь.

— Я это устрою.

Ее губы дрогнули в крошечной улыбке, и я испустил долгий выдох. Это она.

Моя жена вернулась.

Я отпускаю ее горло, но только для того, чтобы вывести ее из машины. Но она настаивает на том, чтобы собрать все вещи, выпавшие из ее сумки, и контейнеры с едой.

— Привет, Лео, — она машет ему рукой, ставя контейнеры на пассажирское сиденье. — Будь осторожен с ними, пожалуйста.

Он кивает.

— Я пристегну их на всякий случай.

Я наклоняю голову, наблюдая за ее движениями. Они все еще слегка роботизированы, пальцы двигаются рывками из-за остаточной дрожи, но она говорит без призрачной угрозы.

Она также ведет себя нормально, так что это многообещающий знак.

Убедившись, что сумка с контейнерами пристегнута, она бросает на меня взгляд.

— Ты не будешь против?

— Против?

— Что я называю его Лео.

— Ты хочешь, чтобы я был против?

— Нет, — она улыбается и целует меня в щеку. — Ты можешь быть таким очаровательным, когда уступаешь мне, малыш.

А затем она скользит на заднее сиденье.

Я остаюсь на месте, сопротивляясь желанию прикоснуться к тому месту, где ее губы обожгли мою кожу.

Она только что назвала меня очаровательным и малышом в одном предложении после того, как поцеловала меня в щеку?

Господи, мать твою.

Может, это мне стоит обратиться к врачу, потому что я хочу, чтобы она повторила то, что только что произошло, именно в таком порядке.

А еще лучше, если бы я проверил ее на случай, если ее стервозное поведение подверглось какой-то опасной мутации.

Я мельком вижу, как Хендерсон пытается скрыть свою жуткую улыбку. Она исчезает, как только я сужаю на него глаза.

Может, пора сбросить его со скалы? Мне не нравится его недавняя связь с моей женой и то, что она постоянно покупает ему вещи и следит за тем, чтобы он ел. Насколько я знаю, она ему не мать.

Я единственный, за чьим питанием она должна следить.

И нет, я не драматизирую. Это совершенно нормальное поведение, даже по мнению моего отца.

Мама говорит, что я не должен его слушать, но в данном случае она не права.

Я присоединяюсь к жене на заднем сиденье, незаметно выискивая любые тревожные сигналы. Как только машина трогается, она поворачивается ко мне лицом, и на нем появляется загадочный взгляд.

Ава всегда была открытой книгой, включая ее поведение, требующее внимания, и чрезмерную ненависть в последние пару лет. Я понимал, чего она хочет добиться этим, и часто разбивал в пух и прах любую возможность, когда она могла зайти дальше.

Снова, и снова, и снова, и снова, черт возьми.

Пока она не упала на колени и не смогла увидеть во мне только своего спасителя.

Никого другого. Меня.

И все же сейчас она ощущается чужой. Не той призрачной версией себя, а чем-то другим, чей мелкий шрифт я не могу прочитать.

— Почему я не могу вести машину? — спрашивает она низким, едва слышным голосом.

— Дело не в том, что ты не можешь.

— Дело в том, что я не должна, — заканчивает она. — Я поняла это по твоему нехарактерному гневу. Ты беспокоился обо мне, потому что предвидел приступ паники. Я буду испытывать его каждый раз, когда сажусь за руль?

— Скорее всего.

— Поэтому ты не дал мне сесть за руль в тот раз, когда я разбила твою машину?

— Верно.

— Это провоцирует приступы?

— Да.

— Это не было проблемой до того, как я потеряла память.

— Теперь стало.

— Почему?

— Неважно.

— По твоему мнению?

Я киваю.

— Хорошо, но ты хочешь знать, что я думаю?

— Валяй, — говорю я, хотя мне не нравится, к чему ведет этот разговор, не говоря уже о ее апатичном тоне и невыразительном лице.

— Я думаю, ты не хочешь, чтобы я знала о несчастном случае, который, как я полагаю, может иметь травматические последствия, способные повлиять на мое состояние.

Я барабаню пальцами по бедру, демонстрируя бесстрастность, которая прямо противоположна реву тревоги, разгорающейся в моем мозгу. Мой голос более спокойный, более контролируемый, чем у нее.

— Ты что-то вспомнила?

— Только несколько образов, где я лежу возле машины и смотрю на кровь. Ты был там, — ее вуаль нейтралитета спадает, и она смотрит на меня с дрожащим подбородком. — Это правда?

— А мои суждения о том, что в твоих воспоминаниях правда, а что ложь, считаются?

— Да.

— Почему?

— Потому что ты видел меня в худшем состоянии и остался.

— Почему ты так думаешь?

— Я не идиотка, Илай, и у меня также достаточно самосознания, чтобы понять, что ты наверняка видел ту мою версию, в которой столько проблем, что ее нельзя выпускать на улицу, и все же ты не отправил меня обратно к родителям и не запер в психиатрической клинике. Ты никогда не относился ко мне как к ненормальной, и я благодарна тебе за это. Нет, я благодарна тебе сверх меры. Я в долгу перед тобой и поэтому доверяю тебе в этом вопросе.