Хранитель секретов Борджиа - Молист Хорхе. Страница 47

– Я также почувствовал боль и в вас, – сказал понтифик Жоану. – Помолитесь вместе со мной, если пожелаете, Деве Марии – великой заступнице за нас перед Господом, чтобы Он облегчил наши страдания.

Папа с трудом поднялся, оставив книгу на столе, и встал на колени на молитвенную скамеечку. Жоан последовал его примеру, преклонив колени прямо на полу. Папа начал молитву со стихов из книги, преобразив их в свою собственную молитву:

– Владычица ангелов, Царица Небесная. Свет, властвуй над миром; Вы – утешение скорбящему…

Он читал молитву на родном языке, и его мягкий голос, прерываемый время от времени рыданиями, произвел сильное впечатление на Жоана, который старался повторять за ним слова. Он слышал мольбы этого человека о душе своего сына и в то же время не мог избавиться от воспоминаний о том, как вонзал кинжал в сердце этого самого сына. Снова и снова, пока не вытекла вся кровь. Он прекрасно знал, кто был причиной скорби Папы, но именно то чудовище, которое породил этот человек, было причиной и его мучений. Анна… Он, конечно же, думал об Анне и ее терзаниях. И молился о том, чтобы душа его любимой исцелилась от ран. «Боль объединяет», – думал Жоан и в этот момент чувствовал себя единым с Папой, который был его жертвой и одновременно причиной его, Жоана, страданий.

Вдруг он почувствовал, как его боль превратилась в комок, застрявший в горле, прервал молитву и, не сумев более сдерживаться, разразился рыданиями. Он пытался не разрыдаться в голос, но Папа, увидев слезы на его щеках, положил руку на плечо Жоана и произнес:

– Я не ошибся, почувствовав вашу боль. Душевная рана затягивается, когда человек делится своими невзгодами. Я делился с вами своими страданиями, пригласил вас принять участие в моей молитве. Если вы захотите поделиться со мной своим несчастьем, я обещаю вам, что сохраню тайну исповеди.

Жоан видел перед собой живые глаза этого человека, которые сейчас смотрели на него с нежностью. Он искренне желал все рассказать ему, но не мог.

– Дело в вашей супруге, не так ли? – сказал Папа.

Книготорговец вздрогнул от страха. Неужели он что-то знает? Жоан колебался еще несколько мгновений, а потом торопливо и беспорядочно, но во всех деталях описал ему, насколько сильно он любит свою жену, ее красоту и ее прелесть, рассказал о посягательствах на нее одного облеченного властью человека и о его ужасной мести после того, как он не смог добиться желаемого.

– Мне уже нет дела ни до моей, ни до ее чести, – продолжал Жоан. – Меня даже не волнует то, что презренный насильник может быть отцом ребенка, которого она носит. Моя боль – это ее боль. Я молю Господа о том, чтобы улыбка снова озарила ее лицо, чтобы она стала такой, как прежде. Той самой прекрасной, приветливой, счастливой женщиной, о которой рассказывали Вашему Святейшеству.

– Я думал, что нет большего несчастья, чем потерять отцу сына, – ответил Александр со вздохом. – Но принести в этот мир ребенка, зачатого от насильника, ребенка, которого любишь и ненавидишь одновременно, должно быть, так же невыносимо.

Он попытался подняться, Жоан помог ему, и они снова уселись на те же места, что и прежде. Александр продолжал удерживать руку на плече Жоана.

– Говорят, что главным моим грехом является любовь к женщинам, – произнес он. – Я так не думаю. Любовь – это замечательное чувство, и моим истинным грехом является плотский грех, который сопутствует любви. Однако я всегда почитал женщин; они сами приходили ко мне, подчиняясь тому влечению, которое Господь возжелал посеять между мужчинами и женщинами.

Жоан не мог избежать мысли о том, что этот подавленный, изнуренный и раскаявшийся человек был любовником, во всяком случае еще несколько дней назад, Джулии Прекрасной – самой красивой женщины в Риме, моложе его на сорок три года.

– Я восхищаюсь той чудесной способностью создания новой жизни, которой они обладают, и той чувственностью, которой в своем большинстве лишены мужчины. Поэтому я настолько сильно почитаю Деву Марию. Вы представить себе не можете, сколько времени я провожу в молитвах, прося ее об отпущении моих грехов. Только недостойный может совершить то, что произошло с вашей супругой, и только Господь через вашу любовь и вашу помощь может помочь ей исцелиться от такого страшного зла.

Говорят, что смерть моего сына – это наказание за мои грехи. Стремление к власти, любовь к роскоши, тщеславие, сладострастие… И они правы, Жоан Серра де Льяфранк, они правы. Я – Папа, но в то же время и один из великих грешников. Я знаю, что те, кто заявляет это, – мои враги, а те, кто оправдывает меня, – друзья. Хотя я уверен, что тот негодяй, который убил Хуана, был карающей рукой, наказавшей меня за мои грехи, и предупреждением Божьим. Однако же я прощаю его, потому что надеюсь таким образом заслужить и прощение Господне.

Жоан нервно сглотнул – никогда он не считал себя посланником Божьим. И негодяем тоже не считал.

– Я раскаиваюсь и полностью изменю свою жизнь, потому что должен быть достоин того положения, которого я достиг благодаря Провидению. Хотя я прекрасно знаю, что это будет нелегко, поскольку Господь наградил меня слишком активным естеством, алкающим земных удовольствий. Дай Бог, чтобы годы отняли у меня силы и плотские желания. Я уверен, что с Его помощью и через заступничество Девы Марии мне удастся с этим справиться. И это раскаяние и желание исправить ошибки дают мне возможность смотреть в будущее с надеждой, облегчают мою боль.

Книготорговец кивнул в знак согласия, но, несмотря на человеческое тепло, участие и силу убеждения понтифика, не мог забыть того, что рассказал ему Никколо. Если Папа и желал отказаться от полноты земной власти и избрать для себя нищенский образ жизни, приближенные и каталонцы никогда не позволят ему так поступить. Их жизни, семьи и благосостояние целиком зависели от этого.

– Примените и к себе подобное средство, Жоан Серра, – продолжил Папа. – Раскайтесь в своих грехах и молитесь Деве Марии. Попросите вашу супругу о том же, и постепенно вы смиритесь с вашей судьбой и снова приобретете душевный покой.

Жоан был готов молиться, однако ни при каких обстоятельствах не мог раскаяться в убийстве папского сына. Если бы он мог, то снова убил бы его. Понтифик опять предложил помолиться, и Жоан понял, что ему не были интересны его книги. Папа принял его в благодарность за вклад в победу при Остии.

Когда молитвы были завершены, Жоан, прощаясь, попросил благословения Папы для себя и своей супруги.

– Вы знаете о моих великих грехах, – сказал ему понтифик. – И, несмотря на это, просите о благословении?

– Я умоляю вас об этом, Ваше Святейшество. – И Жоан встал на колени.

Тем вечером Жоан рассказал Анне о встрече с Папой, о его советах и о полученном благословении.

– Молиться и смириться с судьбой, – пробормотала она с горькой усмешкой. – Как же это легко сказать!

Жоан записал в своем дневнике: «Может ли через Папу-грешника быть передана благодать?»

Надежды Жоана на то, что состояние его жены улучшится после благословения Папы, постепенно улетучивались. Однако разговор с понтификом оставил в его душе глубокий след. «Возможно, беременность Анны стала искуплением греха убийства Хуана Борджиа», – говорил он себе. И после задумывался о том, что это была заслуженная смерть и что именно его рука была избрана Провидением, чтобы наказать папского сына за его многочисленные преступления. Жоан настаивал на совместных с женой молитвах о Божьей благодати, как советовал понтифик, и сначала ему показалось, что Анна немного приободрилась, – настолько, что даже однажды утром спустилась в лавку. Но сделала это только один раз. Она не появлялась ни тогда, когда в лавку приходили дамы, неизменно спрашивавшие ее, ни даже когда ее подруга Санча, княгиня де Сквиллаче, на которую смерть ее любовника, похоже, не произвела особого впечатления, настаивала на встрече с ней.

Несмотря на объявленный в Ватикане траур, август того года был насыщен событиями и постоянные посетители лавки, не сбежавшие от римской жары в свои пригородные поместья, посещали ее еще чаще, чем ранее.