Der Architekt. Без иллюзий - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 10

— Машину подадут в половине седьмого, в восемь вылет. Буду вас ждать, господин Шпеер. С вашего позволения откланяюсь — попытаюсь выспаться…

Руки друг другу мы не подали, надеясь на скорую встречу утром. Рейхсминистр коротко кивнул и вышел за дверь. Больше Фрица Тодта живым я не видел.

— Очень, очень хорошо, — Гитлер, неожиданно разрумянившийся, в приподнятом настроении и с искренним интересом разглядывал любительские фотографии с Нюрнбергской стройки, завалявшиеся у меня в саквояже еще с декабря. — Вот этот снимок мне особенно нравится — ваша идея с отражением Конгрессхалле в водах пруда изумительна!

Я польщенно улыбнулся: фотографию делал самостоятельно, с наиболее удобного ракурса, от южного берега озера Дютцендтайх, на берегу коего и воздвигалась громада Конгрессхалле, Зала Собраний.

— Мой фюрер, вообразите, какой эффект даст вечерняя подсветка здания прожекторами…

— Прожекторами с блекло-голубыми светофильтрами, — дотошно уточнил Гитлер. — Мрамор отделки будет выглядеть колоссальной ледяной глыбой, айсбергом эпических размеров, рассекающим волны!

Все-таки я сумел развеять хандру фюрера, стоило лишь затронуть его излюбленную и тщательно вынашиваемую мечту — комплекс партийных съездов в Нюрнберге, где строительство пока еще продолжалось, пускай и не с довоенным размахом. Он лишь сожалел, что снимков чересчур мало, а ведь так хотелось бы взглянуть на уже завершенную внутреннюю колоннаду, под сводами которой без затруднений проедет танк Pz.IV! — Да по сравнению с вашим безупречным творением римский Флавиев амфитеатр выглядит детской песочницей!

…После того, как ушел доктор Тодт, я собрался прилечь до утра, однако в дверь постучали и на пороге комнаты появился Николаус фон Белов.

— Фюрер приглашает вас в свой кабинет, господин Шпеер.

Я мельком взглянул на часы: двадцать минут первого. Боюсь, вздремнуть не получится.

— Сообщите, что буду незамедлительно, — сказал я адъютанту, отыскал взятые с собой в Днепропетровск материалы, способные сейчас заинтересовать Гитлера, и отправился в гости. Поздний прием в личных апартаментах, как и всегда, свидетельствовал о расположении и дружеских отношениях.

Сперва фюрер произвел то же впечатление, что и за ужином, — расстроен и устал. Обстановка кабинета, в отличие от Бергхофа или рейхсканцелярии, подчеркнуто скупая, «походная», с жесткими стульями, мрачноватыми гравюрами на стенах и безыскусными овальными плафонами для ламп. Ничто не должно отвлекать от работы.

Изучив за долгие годы темперамент и увлечения Гитлера, я сделал вид, будто спохватился, что забыл показать последние фотографии «Города партийных съездов», сделанные мною в один из солнечных дней позапрошлого месяца, когда я на два дня оказался в Нюрнберге с плановой инспекцией строительства.

Преображение было почти мгновенным. Фюрер извлек из кармана кителя футляр для очков: «Дайте-ка, дайте взглянуть. Почему вы раньше молчали?»

Более чем на полтора часа мы исчезли из реального мира. Хайнц Линге принес блюдо с пирожными, кофе для меня и травяной чай для Гитлера, едва заметно подмигнул от двери (объяснимая фамильярность — доволен, что я позволил шефу развеяться), после чего оставил нас наедине.

Я не психолог, но в такие моменты мне казалось, что я вижу настоящего Адольфа Гитлера, а не один из его сценических образов, которые он скрупулезно разрабатывал и традиционно использовал на публике. Маски древнегреческой пьесы, в точности по Софоклу: величие, гнев, надменность, дружелюбие, участие — фюрер с необычайной легкостью менял их по несколько раз на дню.

Однако именно сейчас все наносное было отброшено, и я видел перед собой не вождя германской нации, не главнокомандующего, обремененного титанической борьбой на тысячекилометровых фронтах, а пожилого архитектора-любителя в круглых очках с простой оправой, увлеченно рассуждающего о тонкостях строительства, в которых и не каждый выпускник университета разбирается. Он даже позволял себе подтрунивать над своим детищем:

— Два года назад французы в журнале «L’Architecture d’Aujourd» ругали меня за пристрастие к крупным архитектурным формам. Шпеер, вы сами показали мне статью? Несоразмерность запросов и возможностей, видите ли! Как прикажете отвечать на подобные выпады? Я, разумеется, промолчал — не объявлять же во всеуслышанье, что подданные Рейха обиделись бы на фюрера за упадническую мелочность и отсутствие размаха, тогда как декларируется создание Тысячелетней империи?!

— Да, май тридцать девятого, — этот эпизод мне хорошо запомнился. — Они еще сравнивали вас с Луисом Салливаном, подчинившим себе крупнейшую страну Европы…

— Вызывающая чепуха! — возмущенно воскликнул Гитлер. — Невежественные дилетанты! Салливан уверял, будто форму в архитектуре диктует функция! Посмотрите на американские города, Нью-Йорк, Чикаго! Бездушие, лапидарность в формах, абсолютное отсутствие эстетики и сплошной функционализм, вызывающий одно отвращение! Я иногда стыжусь того, что стиль «Баухаус» родился именно в Германии — надо было только додуматься: «Утилитарное и удобное по определению красиво!» Еврейские бредни! Не удивлен, что последователи «Баухауса» сейчас обосновались в Америке и в Палестине, под английским крылышком!

Я согласно покивал: «Staatliche Bauhaus», архитектурное объединение из Дессау под руководством Людвига Миса ван дер Роэ, провозгласило «интернациональную утилитарность» ведущей концепцией в строительстве, наплодило в Веймаре и даже в крупных городах ужасающих коробок в стиле «стекло-бетон» и вполне справедливо вызвало гнев Гитлера — «Баухаус» разбежался в 1933 году, сразу по приходу фюрера к власти, что само по себе показательно.

Часть тамошних архитекторов вернулась к традиционным формам, часть эмигрировала и поливала нас грязью в американских газетах — допустим, руководитель «Баухауса» Вальтер Гропиус, сперва уехавший в Англию, а затем в Северную Америку, заявлял, будто объединение «было разгромлено штурмовиками», хотя перед НСДАП в 1933–1934 годах стояли куда более важные задачи и «утилитаристов» тогда никто и пальцем не тронул — сами предпочли покинуть ниву национальной архитектуры.

Одновременно Гитлер полагал неоклассическое здание германского посольства в Санкт-Петербурге [3], построенное ван дер Роэ и Петером Беренсом перед Великой войной, исключительным образцом нордического зодчества…

Разговор шел в нужном мне направлении. Я припомнил свои невеселые приключения в Днепропетровске, сказав, что большевики отошли от модернистских направлений в архитектуре и возвращаются к традиционным формам — я видел жилые здания недавней, предвоенной постройки с колоннами дорического ордера, поддерживающими балюстраду со скульптурами, а новый корпус университета, законченный в 1936 году, мало чем отличается от моих собственных работ.

Нашлась и фотография — конечно, не слишком качественная, с сугробами и кучами щебня на переднем плане. Следы войны. Фюрер покачал головой:

— У Сталина, бесспорно, есть архитектурный вкус. Облик полностью соответствует задачам школьного воспитания, строго и торжественно. Расскажите лучше, как вы там жили, в южной России? Я недаром заметил, что вы похудели.

Прекрасно. Он сам попросил! К моему огромному сожалению, превратные, а то и совершенно неверные представления Гитлера о настроениях и событиях на фронте проистекают из-за того, что окружение старается оградить его от «неприятной» или «нежелательной» информации; особенно в этом преуспел Мартин Борман — вот уж поистине злой гений! Надеюсь, у меня получится кратко и емко обрисовать действительное положение дел.

Фюрер слушал благосклонно, задавал уточняющие вопросы, соглашался с отдельными моими выводами. И одновременно становился все более отчужденным. Когда я с предельной осмотрительностью намекнул на пессимистичные пророчества Фрица Тодта, Гитлер сурово оборвал:

— Я знаком с особым мнением рейхсминистра вооружений Тодта. Просил бы впредь таковое при мне не озвучивать. Как всякий интеллигент, господин Тодт излишне… — фюрер пожевал губами, подбирая верное слово. Ограничился безобидным: — Излишне впечатлителен. Хорошо, я считаю, что Ваше ходатайство о переводе части рабочих Трудового фронта на восток оправданно. Подготовьте к утру соответствующую директиву, я подпишу.