Der Architekt. Без иллюзий - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 57

Стоит изнуряющая жара. Мы задыхаемся от пыли. Вот впереди сверкнула лента реки, но вид текущей воды не сулит облегчения: своим сиянием она лишь слепит глаза, и трудно надеяться, что ее влага освежит нас и что она подарит нам хотя бы чуть-чуть прохлады. Над рекой поднимается черный столб дыма: горит мост.

— Похоже, нам туда, — обращаюсь я к Кроллю.

Мы поехали на огонь и скоро действительно заметили наши танки с крестами. Я прокричал на ходу:

— Какой полк?

— Второй танковый! — ответил мне незнакомый танкист и оскалил зубы. — Вы топливо привезли? И свежее мясо? — И побежал кому-то докладывать.

Кролль остановил машину. Я выпрыгнул, прошел к берегу реки.

Кругом с громким треском качалась трава, желтая, высохшая, острая, как нож. Под ногами вдруг хлюпнуло, я сделал еще шаг, увяз, выдернул ногу, добрался до воды, зачерпнул, плеснул себе в лицо.

Сразу стало легче. Я выпрямился. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Вот и Донец, дальше — излучина Дона и Сталинград, средоточие русских военных заводов и мистическое сердце России, город Сталина. Пронзим сердце — убьем страну.

Я повернул голову влево и посмотрел на пылающий мост. Горело ровно на середине. На противоположном берегу, среди воронок, в нелепых положениях застыли русские танки — им хорошо досталось от нашей артиллерии.

Дивизия собиралась здесь для нового решительного наступления. Я еще раз вдохнул полной грудью горячий сухой воздух и отправился искать командира.

Теперь Вторым танковым командует полковник Сикениус — суровый вояка с крепким брюхом, небольшого роста, с широченными плечами и квадратным подбородком. У Сикениуса есть изумительная способность выдвигать нижнюю челюсть вперед, как ящик стола, если нужно подчеркнуть какую-то особенную мысль в разговоре. Собеседника настолько впечатляет эта внезапно выдвинутая челюсть, что он уже не в состоянии забыть всего с этим связанного.

Я отдал командиру документы, доложил о своих впечатлениях на словах — о новобранцах, о новых и отремонтированных танках, о положении в Харькове. Не стал только рассказывать идиотскую историю об охоте и партизанах — это, думаю, лишнее.

— Водитель у вас уже есть, — задумчиво произнес Сикениус. — Двух пулеметчиков подберете сами из новобранцев. Башенный стрелок… — Он нахмурился, потер ладонью лоб. — Недавно мы потеряли несколько танков и… — Он оборвал себя, вынул из кармана фляжку, глотнул, не предлагая мне угоститься, и махнул рукой: — Все, ступайте. Ступайте, лейтенант. Разберетесь на месте. Вы бывалый фронтовик, схватите на лету.

Когда наш полк покинул Макеевку, в его составе были тринадцать «двоек», сорок семь «троек» и двадцать «четверок». Считая наши, будет тридцать две «четверки».

Точнее — было бы.

На подходах к Триполью наша 16-я дивизия встретила очередную группу «злых крыс» — русские оборонялись здесь с особенным ожесточением. Хуже того, наши разведчики обнаружили впереди минное поле. Для разведки выслали вперед две роты 16-го разведбатальона. И тут произошло серьезное столкновение между командиром первой разведроты капитаном фон Лорингхофеном и командиром разведбатальона майором фон Вицлебеном. Лорингхофен, не стесняясь в выражениях, кричал, что нельзя посылать солдат на верную смерть: минное поле установлено достоверно и, пока оно не обезврежено, отправлять туда разведчиков бесполезно.

— Вы просто дадите русским повод получить удовольствие от гибели немецких солдат! — орал Лорингхофен. — Это граничит с…

Тут, как говорят очевидцы, фон Витцлебен потянулся за «вальтером» и холодно произнес:

— А ваши речи, господин капитан, граничат с предательством. Я отдал приказ. Посылайте людей. Мы должны беспрепятственно пройти по той дороге, которая отмечена на наших картах. Иначе мы не выйдем к месту встречи в срок. Вы хотите поставить под угрозу общее наступление германской армии?

И Лорингхофен, обливаясь потом, отдал приказ, а потом смотрел, как треть его роты полегла на минном поле.

По разведанной дороге двинулись танки — мы потеряли еще несколько машин вместе с экипажами. Зато на следующий день противник поддался, и движение по направлению к Донцу продолжилось.

— И вот мы здесь, — заключил обер-лейтенант Майер, с которым я разговаривал.

Майер был летчиком. Заметив его форму, я выразил удивление: до сих пор я не видел, чтобы танкисты и летчики действовали в составе одного подразделения. Когда я выразил недоумение, обер-лейтенант кивнул:

— Это новое распоряжение. На самом деле я не нахожусь в подчинении у полковника Сикениуса. Я отвечаю за связь и за взаимодействие Панцерваффе и Люфтваффе. Как вы понимаете, в условиях большого наступления это необходимо.

Я не имел представления о масштабах операции, в которой принимал участие. Мы все просто ощущали — инстинктом воина, — что оказались вовлечены в нечто грандиозное. Слова обер-лейтенанта Майера лишь подтвердили и усилили это ощущение.

Солнце уже садилось. Майер спросил у меня закурить. Я рассеянно протянул ему пачку. Спросил о моем прежнем экипаже. Точнее, меня интересовал только один человек — Генрих Тюне.

Обер-лейтенант Майер сначала нахмурился, пытаясь вспомнить, потом энергично кивнул:

— Помню такого. Погиб несколько дней назад. Вроде даже спрашивал про вас. Если бы вы прибыли к нам восьмого числа, то еще застали бы его в живых.

Я поблагодарил обер-лейтенанта и пошел в одиночестве посмотреть, как догорает мост.

Солнце уже садилось, в наступающей темноте пожар выглядел эффектно. В это мгновение Труди Зейферт и все сложности любовного треугольника не просто выглядели чем-то неважным — их не существовало вовсе. Я находился во вселенной, где до таких мелочей никому не было дела.

— Генрих, — пробормотал я. — Генрих. Черт тебя подери.

Мост с треском обрушился в реку. По незримым в темноте черным водам понеслись, быстро угасая, рыжие клочья пламени.

— Утром у саперов начнется работа, — прозвучал над моим ухом голос Кролля. — Идете спать, господин лейтенант?

Мы ночевали в палатке Майера. Домов здесь не было — сгорели или были разбиты снарядами. В сам Лисичанск дивизия не входила. Это хорошо. Ненавижу русские города.

12 июля мы перешли реку по наведенному саперами понтонному мосту и добрались до Боровского. Жара стояла невыносимая. Мы получили приказ и заняли позицию на узком участке у Новоайдара. Русские почти не давали о себе знать.

Прибыло наконец пополнение, и вместе с ним — Фридрих фон Рейхенау.

Фриц заметно окреп, зима, проведенная в Германии, явно пошла ему на пользу. Он возмужал, раздался в плечах. Я с какой-то странной грустью подумал о том, что Фриц еще растет, мужчина из юноши до сих пор не сформировался. На войне люди взрослеют быстрее, чем в обычной жизни, но это по большей части касается их морального состояния, а не физического.

— Что ж, Фриц, ваш покойный отец был прав, когда отправил вас в отпуск, — сказал я, когда мы пожали друг другу руки и обменялись самой необходимой информацией (она касалась танков, новых командиров и тому подобного). — Теперь вы набрались сил и, несомненно, принесете Фатерлянду куда больше пользы.

Фриц молча кивнул, лицо его омрачилось.

— Мы все сожалели о гибели вашего отца, — прибавил я. — Хотя, я знаю, обычно это служит очень слабым утешением.

— Мой отец — солдат до мозга костей и до последнего мгновения, — кивнул Фриц. — Знаете обычай давать умирающему германскому воину в руки меч — чтобы он предстал перед своим богом во всеоружии? Испустить дух безоружным — значит быть опозоренным.

— Годится для поэмы, — кивнул я.

— Поэма! — Фриц фыркнул. — Отца хватил удар. Помните, я говорил, что он нездоров? Ха. Если кто-то из нас и нуждался в отдыхе, так это он. С другой стороны, не думаю, что отдых предотвратил бы неизбежное. У него было высокое кровяное давление. Рано или поздно это должно было случиться. Учитывая его темперамент и образ жизни… В общем, он просто упал — посреди совещания в штабе. Как стоял, так и рухнул. Парализовало левую половину тела, один глаз угас, зато второй, надо думать, пылал бешеной яростью. Вальтер фон Рейхенау повержен!.. Гибель богов!.. Его немедленно погрузили в самолет, чтобы отвезти в Германию, в госпиталь. Врач неотлучно находился при нем… И вот тут-то и случилось.