Язычники (ЛП) - Энн Шеридан. Страница 4

Я ошеломлена, его слова проникают прямо в мою разбитую душу.

— Нет, — требую я, снова упираясь пятками, увеличивая расстояние, между нами, пока мои слова с трудом преодолевают комок, застрявший у меня в горле. — Нет. Я отказываюсь в это верить. Ты лжешь. Он не мертв. Этого не может быть.

— Итак, расскажи мне, — говорит он, подходя ко мне и присаживаясь на корточки, снова кладя руку мне на лодыжку и притягивая меня обратно к себе. — Как ты думаешь, что я сделаю с девушкой, которая отняла жизнь у моего брата?

У меня болит грудь, сердце бешено колотится, когда истинная тяжесть ситуации ложится на мои плечи.

Маркус мертв.

Ушел. Эта гребаная психованная сука в капюшоне забрала его у меня, и у меня никогда не будет шанса все исправить, никогда не будет шанса наблюдать, как кровь отливает от ее тела, когда я забираю ее жалкую жизнь. Маркус был сладостью в этом мрачном мире, солнцем в этой надвигающейся тьме. Он был ебанутым на голову, он был законченным психом, у которого был стояк на цепи, наркотики и тугую киску. И хотя он заставил меня пройти через ад, он также открыл мне глаза на образ жизни, в котором я и не подозревала, что нуждаюсь. Он мог бы что-то значить для меня, мог бы быть чем-то большим, если бы я ему позволила, а теперь его нет.

Леви и Роман собираются… Черт возьми, я даже думать об этом не могу.

Я не просто девушка, которая, по их мнению, стреляла в него,

Рыдания вырываются из моей груди, когда глаза Романа темнеют и сужаются до раздраженных щелочек. Он наклоняется ко мне, его пальцы прижимаются к зияющей ране у меня на животе.

— Помолись, императрица, — выплевывает он, его тон насмешливый и полный злых тайн, когда я кричу, боль слишком велика, чтобы ее выносить. Его губы

Горячая, обжигающая боль пронзает меня, когда пара рук проникает глубоко в мой живот. Я открываю глаза, и громкий, испуганный вздох срывается с моих губ. Ослепляющий белый свет затуманивает зрение, когда моя грудь приподнимается над жесткой поверхностью, отчаянно пытаясь облегчить проливной жар. Сильные руки обхватывают меня за плечи, заставляя опуститься обратно с непреодолимой силой, и когда руки погружаются глубже, ощупывая мое тело, я кричу изо всех сил.

Звезды танцуют в моих глазах. Я никогда не знала, что такая боль вообще возможна.

Мое сердце тяжело колотится в груди, и я слышу его в ушах, оно бьется в нечеловеческом темпе, говоря мне, что оно вот-вот остановится. Я пытаюсь дышать сквозь него, зажмурив глаза, но это слишком. Я не могу с этим справиться.

— ОСТАНОВИСЬ, — кричу я, мои руки хватаются за что-то бархатистое, но упругое и сильное. — СДЕЛАЙ ТАК, ЧТОБЫ ЭТО ПРЕКРАТИЛОСЬ.

Что-то острое впивается в меня, разрывая мою плоть. Я борюсь с давлением на плечи, отчаянно пытаясь убежать от того, что, черт возьми, вызывает эту агонию. Вот оно. Должно быть, именно так ощущается смерть. Должно быть, это моя версия ада.

Злой смех прорезает мои страдания, и мои глаза снова распахиваются, борясь с ослепляющим белым светом. Я несколько раз моргаю, заставляя себя сосредоточиться на мужчине, стоящем надо мной. Роман нависает над моей головой, его темные, смертоносные глаза впиваются в мое лицо, наблюдая за болью в моих чертах.

— Остановись, — кричу я, безжалостно рыдая и умоляя прекратить эту агонию. Я не знаю, что, черт возьми, он со мной делает, но я знаю, что он держит поводья. В его руках власть. Так было всегда.

— Ничего не поделаешь, императрица, — говорит он, проводя языком по нижней губе, как будто никогда в жизни не был так возбужден. — Ты была очень непослушной девочкой.

— Держи ее неподвижно, — раздается грубый голос сбоку от меня.

Мой широко раскрытый, испуганный взгляд падает на Леви, который стоит у стола, умело держа иголку с ниткой в окровавленных пальцах. Он напевает себе под нос, наслаждаясь моментом, в блаженном неведении о том, какой хаос обрушивается на меня, как будто в данный момент он не засовывает другую руку глубоко в мое тело.

Его обсидиановые глаза смотрят поверх кончика острой иглы, и болезненная усмешка появляется на его полных губах, когда он ныряет обратно, вонзая иглу прямо в мою плоть. Еще одна горячая, обжигающая боль разрывает меня, и я кричу, вскидывая руки. Ногтями глубоко впиваюсь в талию Леви, царапая его кожу, как горячий нож масло.

— ПРЕКРАТИ! — кричу я, прекрасно понимая, что они обошли стороной обезболивание в этой дерьмовой домашней операционной.

Как будто только сейчас осознав, что мой желудок связан с остальной частью моего тела, брови Леви хмурятся, и он поворачивается, чтобы встретить мой затравленный взгляд. Его глаза отвратительны, наполнены болью и яростью. Он совсем не похож на того Леви, который трахал меня на крыше, на спокойного и довольного мужчину, который играл на барабанах. Этот человек прямо здесь — смертоносный брат ДеАнджелис, о котором я всегда так много слышала в новостях. Он безжалостный психопат, который бессердечно убивает по прихоти, он человек, который выжмет из жертвы все крики до последнего, прежде чем жестоко лишить ее жизни с гребаной улыбкой на лице.

Как я могла позволить себе видеть что-то иное в этих порочных людях?

Его рука движется внутри меня, и я с ужасом наблюдаю, как уголки его губ приподнимаются в кривой ухмылке, пока он вслепую вонзает иглу обратно в мое тело. Ногтями я врезаюсь глубже, когда его кровь скапливается под моими пальцами, но я сомневаюсь, что он даже замечает.

— Почему я должен останавливаться? — спрашивает он, его тон лишен всяких эмоций. — Мне так весело.

Тошнота клубится глубоко в моем животе, и я вижу темные пятна, танцующие перед глазами, предупреждая меня, что у меня есть всего несколько мгновений, прежде чем я снова потеряю сознание. Мой взгляд возвращается к Роману, который удерживает меня, его сила не похожа ни на что, что я когда-либо испытывала раньше, но как только его темные глаза возвращаются к моим, я чувствую, как пальцы Леви двигаются внутри меня за мгновение до того, как он вонзает иглу еще глубже, пронзая мою поврежденную плоть.

Навязчивый крик вырывается из моего горла, и я отворачиваюсь, зажмурив глаза, когда запах крови захлестывает меня. Он не останавливается, не смягчается, даже не дает мне возможности вздохнуть, пока слезы текут по моему грязному лицу.

Роман прижимается сильнее, его сильная рука оказывается рядом с моим лицом. Я даже не думаю, просто открываю рот и со всей силы впиваюсь зубами в его теплую плоть, отчаянно пытаясь облегчить боль любым доступным способом.

Роман не двигается, не вздрагивает и даже не обращает внимания на боль, когда мои зубы впиваются в его руку, и когда Леви вытаскивает иглу из моего живота, а я отпускаю его руку, он берет меня за подбородок, приподнимая его, пока мои глаза не фокусируются только на нем.

— Вот она, — говорит он мне, жар и желание отражаются в его смертоносном обсидиановом взгляде. — Настоящая Шейн пришла поиграть.

3

Резкий, болезненный вдох вырывается из горла, когда я прихожу в себя, очнувшись в слишком яркой комнате с руками и ногами, пристегнутыми к маленькому хирургическому столу. Окинув взглядом комнату, я обнаруживаю, что Леви и Роман стоят рядом, не выпуская меня из поля зрения ни на секунду.

Пульсирующая боль пронизывает все мое тело, но шок от того, что я жива, каким-то образом поглощает ее, пусть и немного, но это не имеет смысла. Они хотят моей смерти больше всего на свете, так какого черта они спасли меня? Они верят мне? Они нашли девушку и поняли, что я говорила правду? Что они облажались больше, чем когда-либо раньше?