Призрак потерянного озера - Лайонс Дельфина К.. Страница 25

Заметив полку со словарями, я хотела посмотреть слово espadon. Оказалось, что в переводе с французского оно означает двуручный меч. Другое значение – рыба-меч. Ни то, ни другое не похоже на перевод, хоть бы и приблизительный, индейского имени. Если только в озере не водится рыба-меч. Или это слово использовали потому, что для истинного значения не было английского или французского эквивалента.

А может быть – и это не исключено, – что они просто приукрасили какое-то менее горделиво звучащее имя. Джойс Калхаун до замужества звалась Джойс Фишер, вспомнила я. Это как раз связано с рыбами. Может быть, они когда-то носили то же имя? Если слово рыба заменить на рыбу-меч, при переводе на французский останется просто меч-эспадон. Звучит не в пример красивее, чем Пекьё – прямой перевод фамилии Фишер, тем более что в английской транскрипции этот французский вариант вызывает целый ряд неприятных ассоциаций. Но тогда откуда взялись Блэйды? Впрочем, может, это уже перевод с французского обратно на английский.

Я возвратилась на место и снова попыталась вчитаться в книгу. Но очень скоро обнаружила, что вместо этого размышляю о мисс Хайс. И о мисс Монтейс. Если буду в деревне, надо там поискать ответы на многие интересующие меня вопросы. И не только от Робертса, но и от кого-нибудь еще. Только не от Фрэнка Калхауна, строго сказала я себе.

Каждый раз, когда из холла снаружи доносился какой-нибудь шорох, я поднимала голову, надеясь и в то же время тревожась, что кто-нибудь зайдет поговорить со мной. Мне было скучно одной, и все же я почувствовала бы себя крайне неловко, если бы Бертран явился сюда поболтать и мистер Мак-Ларен застал нас за разговорами. Но я была бы рада, если б кто-то другой зашел сюда. Интересно, нельзя ли сделать так, чтобы Рене пришла ко мне поболтать о том о сем. Я могла бы рассказать ей о том, что меня тревожит.

И в тот же миг, как если бы какой-то здешний добрый дух услышал мое желание, дверь библиотеки распахнулась и появилась Рене собственной персоной. С ней была горничная, которую я раньше не видела, – смуглая, тоненькая, совсем еще девочка. Форменная одежда казалась слишком большой для нее. Девочка буквально сгибалась под тяжестью подноса, уставленного всем необходимым для чаепития.

– Я не могла никого найти, – бодро сказала Рене. Голос у нее был негромкий, но он отозвался во всех уголках комнаты. – Они, как всегда, разбежались кто куда. Да они и не настолько цивилизованны, чтобы понять, как это необходимо – дневной чай. Кроме дядюшки – но он, бедняжка, сейчас спит, как дитя, – вы его как следует утомили сегодня утром, нехорошая вы девочка. – И она погрозила мне длинным пальцем с перламутровым лаком.

– Но Эрик сказал, что это ему не повредит...

– Вот я и подумала: почему бы нам не выпить чаю вместе? Мне ужасно хочется посидеть с вами за уютной беседой... Но, может быть, вы не хотите прерывать ваших занятий? Или вам не хочется чаю?

Я честно сказала ей, что больше всего на свете мне хотелось бы сейчас прерваться и что чашка чая – это как раз то, что мне нужно.

– Не только чай, но и сэндвичи, – весело сказала Рене, – и еще эти прелестные печеньица. – Ее глаза озорно блеснули. – Я умею поддерживать хорошие отношения с миссис Гаррисон. И со всей прислугой.

Горничная все еще стояла, сгибаясь под тяжестью огромного подноса. Я глазами указала Рене на нее.

– Господи, да поставьте же вы его куда-нибудь, наконец! – закричала Рене.

Девушка в нерешительности искала взглядом, куда бы его поставить. Я поднялась, убрала книги с маленького столика и помогла ей поставить поднос на него. Рене стояла нахмурившись. Как только дверь за горничной закрылась, Рене разразилась целой тирадой:

– Эмили, дорогая моя, вы не должны брать на себя такую работу. На вашем месте нужно быть особенно осторожной, чтобы никто не мог вами помыкать. Этой девице платят за то, чтобы она носила подносы, – как вам платят за то, чтобы вы, – она плавным жестом рук обвела библиотеку, – делали все то, что полагается делать секретарю.

– Ей платят не за то, чтобы она надрывалась, – возразила я, стараясь, чтобы это не прозвучало невежливо. – К тому же Маргарет – миссис Дюрхам, я хочу сказать, – говорила, что в доме не хватает рабочих рук, и поэтому все, кто здесь живет, должны помогать по дому.

Рене закатила глаза.

– Эта Маргарет... – Она произнесла ее имя так, как будто оно само по себе было упреком. – Если за домом не смотрят как следует, это не наши проблемы. По крайней мере я не собираюсь ни мыть, ни подметать, ни вообще ничего. – Она с негодованием встряхнула отливающими медью кудрями. – Помяните мое слово, Маргарет все это нужно исключительно для того, чтобы иметь предлог вертеться везде и все вынюхивать. И, чтобы это скрыть, она хочет втянуть всех нас. А вас ей просто небо послало: в вашем положении вам будет непросто отказаться помочь. Но говорю вам: вы не только можете – вы просто обязаны отказаться. Иначе они сядут вам на шею!

Она уселась в кресло, где я сидела перед этим, и я взяла себе один из стульев.

– Но, мисс Эспадон...

– Нет-нет, не надо меня так называть. Зовите меня Рене. "Мисс Эспадон" звучит так холодно и официально – ничего общего с тем, какая я на самом деле. Но я вас прервала? Не очень-то вежливо с моей стороны. Что же вы хотели сказать? Будете молоко? Сахар?

– Да нет, ничего существенного. Спасибо, молока не нужно, одну ложечку сахара. Просто не похоже, чтобы миссис Дюрхам думала, что меня ей послало небо. Скорее наоборот.

Рене рассмеялась.

– Ах, бедная Маргарет. Любое хорошенькое личико выводит ее из себя. Она так напугана, что дядюшка может оставить свои бесценные сокровища какой-нибудь из своих секретарш, да он и грозится это сделать каждый раз, когда ему кажется, что мы его недостаточно ценим. Но она, увы, не находит в этом ничего смешного. Она твердо верит, что сокровища существуют.

Она взяла печенье и, откусив кусочек невероятно белыми зубами, продолжала с набитым ртом:

– Она, Маргарет, – неисправимый романтик. Женщины с лошадиными лицами часто этим страдают. А дядя так часто повторяет, что передаст сокровища тому, кто его действительно понимает... не в пример его родственничкам, которые смеются как над ним, так и над его идеями – пусть даже так мило, как это делаю я.

Я взяла себе сэндвич.

– А вы в это не верите – в сокровища, я хочу сказать? – спросила я ее, хотя уже знала, каким будет ответ.

– Давайте рассуждать разумно. Если какие-то сокровища и были, их потратили не одну сотню лет назад. Наша семья не слишком богата. Мне кажется, эта история с сокровищами может быть как-то связана с пиратами тех времен, – уверена, сегодня утром дядюшка водил вас смотреть их старинные укрепления. Он всех туда водит... Да, я знаю, он вам говорил, что это построили викинги и все такое, но эта версия появилась у него совсем недавно. В истории как будто есть своя мода – как и везде.

– Эрик сказал, что про викингов ваш дядя заговорил недавно, – поспешно ввернула я, не желая обсуждать все это во второй раз. – Еще он сказал...

– Значит, он должен был вам рассказать, как мы в детстве играли там в пиратов. Это же всем известно: башню построили пираты, чтобы обороняться от индейцев. Один из профессоров, которые приезжали сюда пару лет назад, чтобы посмеяться над дядей, сказал мне – строго конфиденциально, конечно, – что это типичная пиратская постройка. – Она задумчиво прибавила: – Я несколько раз встречала его в городе той осенью. Не совсем зануда – если принять во внимание, что он – типичный аналитик. – Она облизнула шоколад с пальцев.

Я попыталась связать то, что она говорит, с тем, что слышала раньше.

– Но тогда куда же девать индейцев? Рене покачала головой.

– Здесь не было никаких индейцев. Предки тех, кто теперь живет в деревне, вытеснили их отсюда. Наверное, поэтому пираты и обосновались здесь.

– Значит, первый из Мак-Ларенов женился на индейской девушке из другой деревни?