…и его демоны - Лимонов Эдуард Вениаминович. Страница 17

Человек, капля Божественного Разума, он брал кусок зеркала, подходил к зеркальному шкафу, купленному им когда-то для стриптизёрши Елены (в далёкой дали осталась стриптизёрша, сидящая в пене в ванной на львиных лапах), и вглядывался при помощи зеркал в свой затылок. Раны отшелушивались по краям, однако два сгустка, как следы от вошедших в череп двух пуль, никуда не делись, засохшая кровь прочно сидела в углублениях черепа.

Весна бесновалась лучами апрельского солнца, а он, как инвалид, был вынужден мерить давление. Прибор для измерения давления был японский, он выдавал три показателя: два по давлению, третий — пульс. Председатель долгое время не мог понять, как им пользоваться. «Ты даже с таким примитивным прибором не можешь управиться!» — ругал он себя.

Но дело было не в этом. Он не нравился себе, потому что не понимал, что с ним случилось, был в недоумении. Тогда как ранее он всегда понимал, что с ним случалось. А тут его как будто постиг Гнев Богов, два удара молнии постигли, один в декабре ещё, и вот второй в феврале, после которого обнаружилась гематома. «Гнев демонов», — поправил он себя.

С черепом всё будет, как ему кажется, в порядке. Головных болей нет, немного тянут ссохшиеся пулевые отверстия. Он исправно принимает раствор под названием цераксон, перестанет его принимать, когда стукнет 30 дней со дня его выписки из евро-фашистской клиники. «Ну чего ты с этим определением к ним привязался! Проявление обычной жадной современности, и только», — поругал он себя.

Череп не будет проблемой.

А вот когда его ещё раз стукнет молнией Божественный гнев, одновременно его можно назвать восстанием против него демонов, и выживет ли он после третьего удара?

К мозговикам-нейрохирургам ему идти после 17 апреля. К гламурному светилу — 25 апреля. К профессору в Бакулева — 29 апреля. Они сообщат, подействовали ли их лечения, и если подействовали, то как.

Впрочем, от внимания к своим сосудам и сердцу он бессознательно переключился на теорию заговора, покушения против него. Случилось это после того, как, проведя с его сердцем ряд экспериментов в клинике гламурного светила, сердечный доктор сообщил ему, что сердце у него в порядке.

Тогда стали всплывать элементы его истории.

Всплыло предупреждение, посланное ему через С. А., о серьёзной угрозе от 16 февраля. Всплыло анонимное письмо, найденное Данилой у его двери, вложенное между стеной и пучком проводов на лестничной площадке.

Он обратился к С. А. по поводу своих подозрений, что, мол, слишком тесно стоят даты: дата предупреждения о серьёзной угрозе, дата, когда он ударился затылком, и дата анонимного письма, плюс дата, когда его положили на операционный стол. 16 февраля, 29 февраля, 7 марта и 15 марта, чтоб не связать их вместе.

С. А. написал ему в ответ: «Действительно подозрительно. Я не знаю деталей и конкретных обстоятельств, почему и как Вы свалились, но, может, какую-нибудь дрянь подсыпали или распылили? Сейчас всякое возможно. Технологии вон какие… Если, допустим, кому-то поставили задачу… чтобы без следов. Никаких новых деталей нет. Если появятся, отпишу».

Председатель перечёл анонимное письмо. И выделил из него вот что:

«Хотелось бы поинтересоваться Вашим самочувствием, особенно после полученной черепно-мозговой травмы. Вы пошли на поправку? Мигрень, головокружение, слабость в организме прекратились? Как мне помнится, у Вас были трудности с ногами».

Сейчас перечитанное показалось Председателю очень значительным. Он послал этот отрывок из анонимного письма С. А. После этого поразмышлял.

К 7 марта у него не было мигрени, и головокружение ощущалось еле-еле, так же как слабость. Трудности были с руками, он, видимо, попадал не по тем клавишам, а вот с ногами трудности появились лишь к 12–13 марта, к концу недели, начавшейся с 7-го.

Так почему аноним о них говорил в письме? Его фантазия? Или аноним заранее знал, что будет головокружение и трудности с ногами.

Вчера или позавчера Председатель, слушая радиостанцию «Коммерсант-ФМ», узнал о существовании прибора под названием «дефибриллятор».

Доктор, фамилию которого Председатель не запомнил, говорил, что не все российские больницы снабжены дефибрилляторами и даже не снабжены ими экипажи скорой помощи. Объясняя действие прибора, доктор сообщил, что на 7-10 минут дефибриллятор может поддерживать нужную скорость сокращения желудочков сердца, сбитую в результате «травмы или отравления».

«Отравление» взбудоражило Председателя. Отравили? Предположение С. А. «какую-нибудь дрянь подсыпали или распылили» выглядело теперь более правдоподобно. Он опять подтвердил уже ставшим привычное подозрение: 28 февраля после официальной части совещания Исполнительного Комитета Партии состоялась неофициальная. Присутствовали одиннадцать, включая Председателя, членов Исполкома, а ещё член контрольно-ревизионной комиссии. После их ухода пришла его подруга Фифи. Тринадцать человек, как на «Тайной вечере». Надо же, как классично!

Кто? Кого он подозревает?

А всех, за исключением самого себя.

СМЕРТЬ В ОТЕЛЕ «ПУЛЬМАН — ЖАН-ЖАК»

Весь конец марта Председатель всё больше спал и, проснувшись, вспоминал. Таинственных смертей вокруг Председателя за его жизнь наблюдалось немало.

Вот 1990 год. Париж. Апрель. Прилетел Александр Плешков, с которым Председатель, тогда ещё просто писатель, тесно сошёлся в Москве в декабре 1989-го. Прилетел по делам холдинга «Совершенно секретно». Он был заместителем холдинга Юлиана Семёнова. Помимо этого он намеревался подписать с писателем контракт, чтобы стать его литературным агентом в России. «Составь сам», — сказал Плешков ему по телефону. Писатель просто перевёл с английского на русский свой контракт с Мэри Клинг, его парижской агентшей, убрав ненужные детали.

Встретились они 20 апреля у входа в собор Notre Dame de Paris, Парижской Богоматери. Поскольку Александр прилетел в Париж первый раз и города не знал, а любой таксист доставит туриста к собору Парижской Богоматери.

Было жарко, и в сквере Иоанна XXIII, что находится за собором, вовсю цвели вишни. Писатель любил этот сквер и зачастую сидел здесь во всякую погоду. Особенно весной. Это из сквера он рассмотрел, что собор Notre Dame, вид сзади, похож на космический корабль, присевший на свои лапы. Сколько же прошло с того дня? Двадцать шесть лет прошло.

Накануне того дня, 19 апреля, Плешков позвонил ему из Москвы и попросил позвонить Юлиану Семёнову в Париже. Плешков не может ему дозвониться и сказать, что «я везу те материалы, о которых он просил». Писатель выполнил просьбу.

Двадцатого апреля Саша Плешков нашёл писателя у Notre Dame. День они провели вместе. Писатель потаскал Сашу по всему Парижу. Побывали в мансарде писателя на rue de Turenne, побывали в номере в отеле «Пульман — Жан-Жак», где Плешков остановился. Расстались у ресторана La Coupole на бульваре Монт-Парнас, в ресторане выпили шампанского за успех своего предприятия. (В кафе на rue Saint-Antoine они подписали контракт.) Писатель простился с Плешковым у входа в метро. Тот направлялся в «Пульман», чтобы переодеться, к 20:30 за ним должна была прийти машина. Он был приглашён на обед к главному редактору журнала VSD (Vendredi, Samedi, Dimanche — пятница, суббота, воскресенье, по первым буквам латинского алфавита). У писателя остался один экземпляр контракта, Плешков увёз второй. Контракт никогда не будет выполнен. И вот по какой причине.

Разбудил Писателя хриплый голос Юлиана Семёнова: «Слушай, Саша умер».

— Какой Саша? — не понял писатель.

— Наш Саша, Плешков.

Случилось вот что: на обеде у главного редактора журнала VSD Плешкову стало плохо. Он вышел в ванную и отсутствовал около 15 минут, был очень бледен, сказал, что устал, и попросил отвезти его в «Пульман». В машине ему было плохо, он лежал на заднем сиденье. В два часа ночи он переступил порог отеля, поднялся в номер. Служащий «Пульмана» нашёл русского постояльца в два тридцать ночи на галерее. Он сидел на полу в очень тяжёлом состоянии. Прежде чем спустился вниз, он позвонил администратору. Жаловался на боль в груди, жажду. Скорая прибыла немедленно. Врач увидел, что из левого уха вытекала жидкость. Плешкова тошнило. В 02:38 наступила смерть. Попытки реанимировать русского не увенчались успехом.