Ветер с Юга. Книга 1 - Ример Людмила. Страница 53

В желудке засосало, и Никита, смахнув с лица капли дождя, вернулся в лачугу. Скудный завтрак из кукурузной лепёшки и ломтика козьего сыра был запит кружкой кислого отвара из ягод брусники. Пора было двигать на болота, где вот уже третью неделю они добывали этот свой весьма скудный хлеб.

После того, как стаки – жители здешних болот – нашли их измотанный несчастьями и борьбой с неприветливой природой отряд на маленьком островке, их вывели прямиком к Цингурину, и уже к вечеру следующего дня Мелеста стучалась в дверь дома лангракса.

Оказанный им прием оказался весьма прохладным. Остаться в доме разрешили только Мелесте, и то только потому, что она приходилась им какой-никакой, а родственницей. Бракара сразу же перенесли в дом местного лекаря, остальным разрешили лишь помыться и поспать одну ночь.

Утром хозяин вызвал всех в свой кабинет и, глядя на них строгим взглядом, объявил, что просто так кормить столько ртов он не собирается – скоро зима, а он не рассчитывал на такое количество непрошеных гостей.

Так они и оказались здесь, в небольшой деревне стаков, живущих за счёт добываемых на болоте лягушек, гадюк и разной другой живности. Ник с друзьями теперь каждый день отправлялись с Монтом Зубатым и Урсином Жабой в бесконечное болото на охоту.

Монт Зубатый, в чьей лачуге они поселились по приказу старосты Хаврина, был бы молодым мужчиной с совершенно невзрачной внешностью, если бы не огромные, далеко выступающие передние зубы. В первый же день он окинул критическим взглядом доставшихся ему учеников и презрительно хмыкнул, видя, как Дарт нервно поглаживает рукоять своего меча:

– Ну, эта штуковина теперь тебе долго не пригодится. Вон, кинь в угол, – его маленькая лапка, чем-то очень напоминающая лягушачью, ткнула в тёмный угол за дверью. – Ладно, придётся научить вас владеть настоящим оружием.

Провожаемый презрительными взглядами парней, Монт пошарил в небольшой сумке и вытащил на свет свитую из каких-то волокон верёвку, свёрнутую в кольцо. На одной конце верёвки имелась небольшая петелька, а на другом – плетёное утолщение в виде люльки. С полочки на стене он сгрёб несколько шариков диаметром не больше полутора сантиметров и, кивнув головой, вышел из лачуги.

Во дворе, на огромной охапке камыша, сидел Урсин, метко прозванный Жабой за свои пухлые формы и широкий рот с тонкими губами. Он сгорал от любопытства, наблюдая за незнакомцами – такого грандиозного события в своей жизни он не мог и припомнить. Чуть поодаль, между такими же лачугами, из которых состояла деревня, столпилось всё население, от мала до велика.

Монт отсчитал своими длинными ногами десять шагов, воткнул в землю прихваченную у двери палку и насадил на неё небольшой мешочек, набитый травой, на белом боку которого был нарисован чёрным маленький кружок.

Вернувшись на место, он неторопливо расправил верёвку, закрепил в утолщении шарик и начал раскручивать его над головой. Все с интересом следили за его действиями. Каким-то мягким неуловимым движением Монт вдруг остановил вращение, и шарик с лёгким свистом вырвался из пращи.

Точность попадания превзошла все ожидания – шарик угодил прямо в центр нарисованного кружка. Вокруг раздался гул одобрения. Жаба довольно хмыкнул и, оторвавшись от охапки, вразвалку подошёл к другу. Вытащив из необъятного балахона, служившего ему всей одеждой сразу, такую же верёвку, он неожиданно быстро и ловко, под одобрительные возгласы зрителей, послал свой шарик следом за монтовым. И опять точно в центр.

Ник во все глаза смотрел на такие чудеса меткости. Он читал в учебнике о таком оружии, которым пользовались воины Древней Греции (ну, или ещё каких-то там стран в древней истории), но никогда не верил, что из этого приспособления можно вообще куда-то попасть. А чтоб ещё и с такой точностью!

На его друзей показательные выступления тоже оказали неизгладимое впечатление. Дарт замер, хлопая глазами и забыв закрыть рот. И даже невозмутимый обычно Тван стоял, почёсывая затылок, что было свидетельством крайней степени изумления.

На следующее утро начались тренировки. На два столба уложили шест со свисавшими с него полотнищами грубой ткани, должной задерживать летящие мимо цели шарики. У занавеса установили три палки с мешочками, и учёба началась.

Монт не обладал особым красноречием и пытался научить бросать шарик собственным примером. Но то, что в его руках выглядело, как волшебство, в исполнении его подопечных смотрелось, как жалкое дёрганье свежеиспечённых паралитиков.

Но, ко всеобщему изумлению, талант учительства внезапно открылся у Жабы, и он, гордый от резко выросших после его вмешательства успехов парней, через час уже дружески похлопывал их по плечу, называя «ах, ты мой шаромёт».

Никите такое обращение совершенно не нравилось, как, впрочем, и Дарту с Тваном, но Урсин, оказавшийся в отличие от своего хмурого друга довольно весёлым малым, не говорил при этом больше ничего обидного, и Никита решил пока не лезть в бутылку. А кто он теперь – самый, что ни на есть «шаромёт»!

Разговорчивый Урсин, пока потные юноши пытались, под ехидные смешки прятавшейся за лачугами детворы, попасть хотя бы просто в мешок, рассказывал им о житье-бытье местного населения. Стаки, чья жизнь от рождения и до самой смерти проходила на этих болотах, научились пускать в дело всё, что могла дать эта нищая земля.

Едва научившись ходить, дети уже начинали осваивать метание шариков, и к семи-восьми годам многие достигали потрясающей меткости. Собираясь в ватаги по нескольку человек, среди которых обязательно был взрослый, хорошо знавший характер ближайшего болота, они отправлялись на охоту – добычу лягушек.

Местные квакши при виде крадущихся по болоту людей мгновенно замолкали и прятались, поэтому с каждым годом охотникам приходилось всё дальше уходить от дома и всё пристальней обшаривать кочки.

Лягушек, точнее их задние лапки, варили, солили и вялили, делая запас на зиму. Не убитых, а только оглушённых лягух, паковали в закрытые плетёные корзины с болотным мхом и несли в город, где добычу скупали торговцы и развозили этот деликатес по городам всей Нумерии.

Более старшие и опытные мужчины занимались отловом болотных гадюк, чей яд лекари весьма успешно использовали в мазях и притирках. При упоминании об этих тварях лицо Твана окаменело, а Дарт зябко передёрнул плечами. Ник, у кого перед глазами до сих пор стояло опухшее лицо Таны с полными ужаса глазами, так запустил шарик, что тот, свиснув над соседней лачугой, улетел неизвестно куда.

– Эй, эй, ты это что делаешь! Куда лупишь-то! Так никаких шариков не напасёшься! А они тут на вес золота! Нам же обратно глину приходится из самого Цингурина на своём горбу таскать! Стрелок!

Никита виновато опустил голову и попробовал поискать злосчастный шарик за соседней лачугой, но только весь вымазался в грязи и порезал руку острой, как нож, болотной травой.

– Ты смотри, не успел шагу ступить – уже поранился. Это болото – тут нельзя шагать, куда попало и хватать, что попало. – Урсин потопал к лачуге и вернулся через минуту с не большой баночкой в руках. – Давай руку.

Место пореза защипало, но кровь сразу же перестала течь, и через пару минут на ране образовалась плотная корочка.

– Либела, – Урсин довольно хмыкнул. – Без неё мы тут все давно бы пропали. Каждый день кто-нибудь обязательно порежется.

– Хорошая травка, – Никита потрогал ранку, но боли не почувствовал.

– Угу. Прошлым летом один парнишка, странный какой-то, неразговорчивый, руку порезал, аж кость видно было. Думали, кровью истечёт, но мазь вовремя принесли. Только шрам и остался.

Урсин задрал левый рукав и прочертил пальцем полоску от середины предплечья до основания большого пальца.

– На себе не показывают, – буркнул Никита и, встретив удивлённый взгляд Урсина, добавил, – ну, у нас так говорят…

Жаба внимательно посмотрел на мальчика и, пожевав свои бледные губы, констатировал:

– И ты странный какой-то…

И не зная, как ещё выразить эту невесть откуда берущуюся в забытом Богами крае странность, махнул рукой и отправился к Дарту, уже в третий раз заехавшему себе по уху непокорным оружием.