Черные глаза - Симоньян Маргарита. Страница 20

— Конечно, нуждается, — процедил с привычной досадой Путин.

На этом наша часть телемоста была завершена.

В Душанбе стемнело, и мы поехали пить. По дороге до нас дозвонилась редакция. Поздравить — наивно подумали мы.

— Ну что, Симоньян, это позор. Даже не знаю, как ты будешь объясняться с начальством, — сказала редакция.

— Что случилось-то?

— Ты прапорщика назвала Козловым. А он Орлов.

— Это вы с чего взяли, что он Орлов?

— Агентства так дали на ленту.

— А вы отдаете себе отчет в том, что здесь не присутствовало ни одно агентство, и все, что агентства дали на ленту, им тупо послышалось по телевизору???

— Это ты будешь начальству объяснять! — нервничает редакция.

— Скажи, Олег, — говорю, не кладя трубку, — ты Козлов или Орлов?

— Я Козлов! — гордо отвечает мой прапорщик.

— Слышали? — потрясаю я трубкой.

— Но ведь агентства… — пиликает кто-то в редакции, и обрубается благословенная связь.

Герой России привез меня в какие-то почетные гости. На циновках были расставлены дымящиеся цветные пиалы, между ними привычно ползали смуглые дети, хозяйка с полным ртом золотых зубов носила тарелки с солеными косточками, курагой, пестрыми дынями и сушеным горохом.

И через пару часов в этих гостях прапорщик Козлов открыл для меня новый мир.

Этого человека я теперь никогда не забуду. Герой России Олег Козлов научил меня тому единственному, чему могучий мужчина может научить слабую женщину.

Он научил меня варить плов.

Упоминала ли я где-нибудь, что он был метра два ростом и килограммов сто двадцать весом? Что он был брит наголо и молчалив? Что в девятнадцать лет он один, как Брюс Уиллис, расстрелял тридцать шесть моджахедов, что он, раненый и контуженный, удерживал высоту пятнадцать часов? Что он потерял дар речи, увидев меня первый раз, потому что смотрел передачу «Форт Боярд»? Что в армию он пришел добровольно, когда в его стране началась война? Что на охоте он руками ловил кобр и варил из них шулюм, а когда одна его все-таки цапнула, выкусил из своей руки пораженное мясо, отсосал яд, умирал целые сутки, но выжил? Что он был трогателен и прекрасен? Что он был Героем России?

И этот человек стоял сейчас у плиты и умело срывал шелуху с репчатой луковицы, как одежду с любимой женщины.

Не шевелясь и только слегка покачивая головой, как та кобра под дудочку прапорщика, два часа я смотрела, как он варит плов.

И шепотом произносила:

— А это зачем? А вот это? А здесь?

И он снисходительно мне объяснял, выуживая неторопливые фразы из своей гладко выбритой головы, продолжая помешивать лук, мелко резанную баранину и душанбинскую золотую морковку мощно, но бережно — по старой привычке серебряного призера Таджикистана по боксу среди юниоров. А я удивлялась, что этот безоговорочно идеальный мужчина когда-то был юниором.

Много раз с тех пор я пробовала варить плов точно так же, как варит его Герой России Олег Козлов. Не получается.

В моей школе учитель физики в таких случаях говорил:

— Отличный ответ, деточка. Блестящий! Но, к сожалению, неправильный.

Правильный плов я никогда не сварю. Я не родилась в Кулябе, не ела в черном лесу шулюм из растерзанных кобр, не стреляла в ночи моджахедов, не глотала дым над казаном в кишлаке за горой у границы, не топила жилье кизяками и не чистила старый арык.

Я не прапорщик Козлов и вообще не мужчина. А плов должны варить мужчины. Варить плов и парковаться задом — две великие ипостаси, закрытые для нас, немужчин, матерью-природой, как для мужчин закрыты радости материнства и грезы лактации.

Тот учитель физики за блестящий неправильный ответ всегда мне ставил пятерку, приговаривая:

— Ну ничего, ничего, деточка, тебе это и не нужно.

За полночь, еле отклеивая отяжелевшее тело от влажных циновок, я простилась с мужчиной, которого теперь никогда не забуду, и с утра полетела домой.

И тут начинается самая унизительная часть этой правдивой истории.

В самолете человек двадцать взяли у меня автограф. Стюардесса взяла четыре автографа — один для себя, один для мужа и два — для пилотов, которые, извините, просто сейчас немного заняты, самолетом управляют, но очень-очень просили.

Я выгрузилась в Шереметьево, подросшая сантиметров на двадцать, в эйфории от собственного величия. И вот иду, горделиво помахивая шевелюрой, поглядываю снисходительно на мельтешение публики под ногами. Подплываю к пограничной будке.

И вы можете не поверить, но будка мне говорит:

— Ваша справка о гражданстве недействительна. Вы не гражданка России.

— Подождите. В каком смысле не гражданка России? Да я политический обозреватель телеканала «Россия». Я Путина видела! Только что! И он меня, между прочим, тоже видел!

Будка молча вызывает милицию, и вот уже меня под ручки куда-то ведут.

Произошло следующее. Как многие помнят, у всех нас довольно долго были паспорта еще старого, советского образца. И к ним полагалось получать маленькую бумажку, подтверждающую российское гражданство, чтобы Родина могла отличать своих от посторонних. Ведь у посторонних тоже могли оказаться старые советские паспорта — еще с тех времен, когда они не были посторонними.

Естественно, когда я, родившаяся и всю жизнь проживающая в России, чьи родители родились и всю жизнь проживали в России, и их родители родились и всю жизнь проживали в России, получала справку о гражданстве, ровно на мне закончились нормальные бланки. И мне выдали справку на каком-то временном бланке не до конца установленного образца. Попавшаяся мне пограничная будка была не в курсе таких бланков и вызвала милицию.

И вот меня тянут куда-то, а я все еще в образе и не понимаю, кто это смеет трогать мое величество грязными варежками. И только слышу, как хохочет продюсер:

— А ты Путину позвони, он на этой неделе как раз всем гражданство раздает — может, и тебе даст!

Конечно, за час все во всем разобрались. Редакция позвонила кому надо, этот кто надо настучал своим пограничным будкам, и меня пустили на Родину.

И вот иду я по Родине искать свои чемоданы, опасливо потряхивая поредевшей от унижения гривой. И тут мне навстречу дежурная девушка-милиционер:

— Ваши документы!

В полусне я протягиваю злополучный паспорт. Реальность распадается на куски.

— Прописка краснодарская? А регистрация есть? — издевается девушка. И разрывается от бесстыжего хохота наш продюсер:

— Ну что, Симоньян, съела? Это ты там звезда, а тут ты мало того, что лицо кавказской национальности, мало того, что у тебя ни прописки, ни регистрации в Москве, так ты еще и с душанбинского рейса!

Собственно, вот и сказочке конец.

Должна еще сообщить, что прапорщику Козлову очень скоро дали гражданство. И даже квартиру. А мне выдали новый паспорт, из которого явствует, что я верный сын Родины и других Родин ранее не имела.

Только вот закон о гражданстве, который, как выяснилось еще в 2002-м, нуждается в доработке — нуждается в ней до сих пор.

Ленка

Маяк над бухтой трубил сквозь котеночьи подвывания чаек. Черные валуны, обложившие берег, утыкались в разросшийся клочьями, как щетина, строгий аир. Дальше шли густые малинники, от которых пахло ангиной.

Две гусыни, такие же, как аир, коричнево-бархатные, замерли на полянке между водой и малинником. Только раз одна из них медленно наклонилась, как будто разглядывая клевер, снова вытянулась, и обе тихо окаменели в бурой траве.

В тот вечер мы с Ленкой смотрели на серую пену, омывавшую маленькие острова, поросшие диким шиповником, и вспоминали, как в детстве хотели стать поэтессами.

Ленкин ресторан был нахлобучен прямо на черные валуны над самой водой. Типичное новоанглийское здание — облицованное посеревшими от соленого ветра пластинами кедра, с голубыми полупрозрачными ставнями.

Грубая деревянная лестница и мостки, прилепленные к валунам, соединяли торчащее из океана бистро с остальным городом. По этой лестнице с рассвета до последнего посетителя Ленка громыхала подносами с первоклассной новоанглийской едой, ловко лавируя между кухней, залами и верандой третьего этажа.