"Фантастика 2024-42". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Перемолотов Владимир Васильевич. Страница 15
– Вот для этого вы свою дрезину и изобретайте, – отправляя в рот очередную рыбку, ответил Иоффе. – Вы дрезиной всякую мелочь истреблять станете, а я уж тем займусь, что вам не под силу окажется…
Германия. Геттинген
Февраль 1928 года
Сон сгинул. Мир вокруг стал четче, резче, словно кто-то смахнул пыль со стекла, сквозь которое он смотрел на него. Такие сны приходили к нему редко и казались напоминанием о чьей-то чужой, случайно прожитой жизни. Господи! Присниться же такое… Вместо нормального сна, полагающегося каждому лютеранину…
Хотя, что нормального теперь в Германии? Ничего! Чего уж тогда удивляться таким снам?
После Черного Вторника двадцать третьего года, когда за доллар давали четыре миллиарда двести миллионов марок, Германия так и не оправилась… Деньги стали мусором, бумагой, не стоившей ничего. А в прошлом году, подгадав как раз под 13-е число, и второй раз фатерлянд на ногах не удержался и в ту же грязь со всего маху…
Он закряхтел, расправляя затекшие ноги.
Все тут не слава Богу. Нет денег. Ни на что нет денег. Ни на науку, ни на опыты…
А в России сейчас все по-другому…
Хотя где ж та Россия – теперь на территории старой Империи растет новая – Союз Советских Социалистических Республик. И царь новый – Иосиф Первый…
Мысли о России посещали профессора почти месяц. Он думал о ней не как о недавнем враге его Империи, а как о стране, в которой происходит что-то необычное…
Память вернула ему воспоминания двадцатилетней давности, когда он учился в Санкт-Петербурге.
Там тоже зима… Только другая. Здешняя, похабная какая-то, не похожая на русскую, немецкая зима – сырость, промозглый холод и темнота, ветер треплет ветки лип на Фридлендверг.
Хоть и холодно, а другой тут холод, фальшивый…
Русский холод, он как соленый огурчик из дубовой бочки, с хрустом, со льдинкой на зубах… А тут… Хотелось сплюнуть отчаянно, но он только вздохнул. А тут кисель какой-то. Ни снег, ни дождь…
Слякоть и бедность….
Что делать? Что?
Не поднимаясь с кресла, профессор Вохербрум протянул руку к серебряному подстаканнику, отхлебнул жидкого, цвета соломы, чайку, поднял старое серебро на уровень глаз и с удовольствием прочитал: «Его превосходительству профессору Санкт-Петербургского университета господину В.В. Кравченко от сослуживцев». Подстаканник попал к нему давным-давно какими-то неведомыми путями. Попал и остался, словно и впрямь что-то значил для него.
«Теперь там, наверное, таких не дарят, – подумал хозяин кабинета. – Красные знамена, вымпелы… Да не людям. Не личностям, а трудовым коллективам… Как это во вчерашней «Правде»? «Время одиночек прошло»… Что ж… Может быть, в этом они не так уж и не правы… Интересы личности – ничто! Интересы коллектива – все!»
За прозрачным изогнутым стеклом чайного стакана виднелся желтоватый лист позавчерашней газеты. С тех пор как в Германии стало можно купить «Правду», он старался не упускать возможности почитать новости с края света.
Как к ним ни относись, а в одном они правы. Большое дело в одиночку не поднять. Коллективы, звенья, бригады… В одиночку трудно, а без денег просто невозможно. Он вспомнил, сколько ушло на экспериментальный образец его установки, и с досадой тряхнул головой. Пожалуй, этот подстаканник и впрямь последняя ценность, оставшаяся в доме.
Взгляд пробежал по полосе и наткнулся на знакомое имя. В набранной мелким шрифтом небольшой заметке говорилось о награждении. «…Наградить лабораторию товарища Иоффе А.Ф. переходящим Красным знаменем за успехи в деле укрепления обороноспособности СССР». Что-то крутилось в голове, связанное с этим именем, но что? Ведь вчера было то же самое. Учились они вместе, что ли? Нет… С памятью надо что-то делать. Что вчера было-то? Встречался ведь с кем-то… А с кем? Он поморщил лоб.
Напрасно.
Вчерашний вечер ускользал, не давая поймать себя… Так и не вспомнив, досадливо махнул головой и перевел взгляд ниже.
Там имелась большая фотография. Не секретной лаборатории, конечно, а передовиков – шахтеров.
На фотографии из шахты вылезали герои-ударники. Шахтеры несколько вымученно улыбались. Зубы у них сверкали, как у обожаемых большевистскими политическими пропагандистами негров, плечи ширились нерастраченной силой. При всем при том были они чистыми, словно работали не с углем, а со снегом или же где-то в недрах земных прятали хорошую баню.
Он улыбнулся детскому простодушию пропагандистов.
Ниже заметки про шахтеров колонкой из девяти абзацев мир стремился поделиться с ним своими бедами.
В Эфиопии итальянцы резали негров. На Дальнем Востоке китайцы и японцы делили что-то между собой и в дележке отчего-то принимали участие американские канонерки. На КВЖД опять провокации… Что в русских, что в своих, немецких, газетах одно и то же…
Взгляд сквозь окно улетел к качающимся на ветру ветвям.
Мысли его были просты – о будущем.
Тут и не поймешь уже, что лучше – то ли безрадостная бедность европейского захолустья, а Германия, чего уж там скрывать, и стала таким вот захолустьем, то ли строительство новой Империи. По здравому рассуждению следовало уехать в САСШ, там-то уж… Но отчего-то душа не принимала такого решения. Ах, Россия, Россия… Приворожила она его, что ли?
Конечно, чем рано или поздно заканчивается строительство Империй, он знал. Империя развивается, ей становится тесно в отведенных Всевышним границах, и те начинают потрескивать. Сперва тихо, затем погромче, а потом получается то, после чего все хватаются за головы – «Как же это мы все просмотрели?».
А с другой стороны, все и так идет к одному и от него не зависит… Когда это было, чтоб от умных людей в этом мире что-то зависело бы? Мир сам по себе безо всякого его участия все больше и больше походил на пороховую бочку.
Вот в 1914 году такого не было. Тогда в газетах печатали новости, а не неприятности со всего мира… Хотя, возможно, этих неприятностей в те времена вовсе не было?
Он вздохнул.
Если так, то совсем все плохо… А чем все кончилось? Мировой бойней… Что будет с миром, если предвоенные новости нельзя сравнить с тем, что печатают нынешние газеты? Да что было, то и будет.
Как и во все времена, вожди рвали мир на части. Пока они только пробовали силы, выбирали куски пожирнее, но рано или поздно они решатся откусить свое… Или то, что считают своим…
Надо что-то делать… Надо… Иначе будет поздно.
Он пододвинул поближе лист бумаги и, несколько секунд подумав, решительно опустил перо в чернильницу.
«Дорогой господин Сталин!..»
Германия. Берлин
Февраль 1928 года
…Всякий умный знает, что любая сложная вещь состоит из того, что ограничивает, и того, что наполняет.
Неважно, что это за вещь – кувшин пива, бригада рабочих, полицейский отряд, аэроплан или даже Генеральный Штаб. Обязательно должно быть и первое и второе.
Но даже если вместо двух условий соблюдено только одно – и это не беда. Нужно только немного подождать и, если есть что-то одно, то рано или поздно обязательно появится и другое – в кувшин нальют новое пиво, бригаду или отряд доукомплектуют до полного штата и пошлют в бой. Это – закон жизни, который выполняется неукоснительно.
Применительно к тому, что видел герр Мюллер, полицайпрезидент города Берлина, это означало надежду.
Старого Генерального Штаба у проигравшей войну Германии не было, но это вовсе не значило, что его у нее никогда не будет. Время уже начало работать на несчастную Германию, и у нее появилось Управление Сухопутных сил Рейхсвера, которое и находилось в здании прежнего Генштаба.
В стенах, что помнили победы германского оружия, оставались какие-то люди, пусть и не чета гениальным предшественникам, трясшим Европу, словно старую грушу, но все-таки как немцы, причастные к подвигам гениев.
Герр Мюллер шел старыми коридорами, кожей чувствуя, что в этих стенах уже витает дух новой Германии. Поражение еще не было забыто, но страна его уже пережила.