Созвездие Стрельца - Берсенева Анна. Страница 29

– Думаю, не совсем. Но знаний вам не хватило.

– Мы их всех не обязаны знать! – еще более сердитым тоном повторила Вера.

– Скандал случился только из-за Салова и Наумова?

– Еще из-за Баниониса, – подала голос Леся.

– Банионис тоже был вчера на премьере? – усмехнулась Тамара. – Там прямо, я смотрю, реинкарнация происходила.

– Я же не знала! – Леся вытерла слезы. – К нему все подходили, здоровались, я подумала, он звезда. Спросила, кто это, мне сказали, Донатас Банионис. Я написала и сразу переслала.

– Могли бы в редакции поправить, если такие умные! – сердито сказала Вера.

– Да? – Тамара пожала плечами. – Считаешь, вот этой Лесе можно не знать, что Баниониса нет в живых, а точно такой же Лесе в редакции – нельзя? А та Леся считает, что ей тоже можно.

Тамара допила кофе и встала из-за стола.

Она ожидала лифта, безостановочно путешествующего по этажам, и сердилась на себя страшно. Зачем вступила в бессмысленный разговор? Что хотела доказать этим неколебимым девочкам? Поставить их на место? Они на своем месте, других на этом месте быть не может. Достаточно открыть газету, в которой они все работают, чтобы понять, почему. И даже необязательно открывать – по первой полосе все ясно. И что она может изменить?..

– Что вы про Леську вообще знаете?!

Тамара обернулась. Вера смотрела испепеляющим взглядом. Щеки у нее пылали.

– Ничего не знаете и знать не хотите! – воскликнула она.

– А почему я должна хотеть про нее знать? – пожала плечами Тамара. – Она делает репортаж о премьере фильма и не считает нужным проверить, может ли там присутствовать Банионис. Даже в Гугл не дает себе труд заглянуть, прежде чем отправлять материал. Она не интересуется, как фамилии режиссеров, которые сняли фильм «Бег». А я должна ею интересоваться?

– Вы так собой гордитесь! А на самом деле никакой вашей заслуги нет! Вы все готовенькое от родителей получили. Школу престижную, универ дорогой – на тебе, деточка, разжеванное, открывай только ротик!

Тамара хотела сказать, что, когда она училась, университеты были бесплатные. Но не стала этого говорить. Дорогие или бесплатные, в данном случае неважно – родители занимались ее образованием, Вера права. И «Таинственный остров», который мама подкладывала на тумбочку у ее кровати, когда ей было восемь лет, и то, как папа сказал, что «Три мушкетера» могут сначала показаться скучными, но потом не оторвешься, надо только научиться читать такие книги, – все это значило немало, спорить не о чем.

– И связей у вас миллион, и муж богатый, и вообще!.. – Верин голос срывался на крик. – А нам что делать?! Что Леське делать, если она из Волгограда, и у ее отца обыкновенный шиномонтаж?

– Если вам нужен мой совет: Леське не надо писать о том, чего она не знает. – Тамара видела, как серые, чуть навыкате Верины глаза белеют от ненависти. Она видела такое впервые, и ей стало не по себе от этого зрелища. – Вам никто никогда этого не говорил? Странно.

– Да кто ее спрашивает, что она знает, чего не знает?! Послали – иди пиши! Она, может, тоже по Франциям хотела бы ездить! Только всё такое вы захватили! А ей, между прочим, тоже хочется в жизни закрепиться.

Так тесно, так неразрывно соединялись в этих словах справедливость и глупость, так прочно скреплялись они завистью, что Тамара почти растерялась. Но только почти – растеряться она все-таки не успела.

– Леська тоже денег хочет, не вы одна такая умная! И как ей прикажете зарабатывать, если ее всему этому вашему… – Вера покрутила рукой у себя над головой. – Если этому всему ее не учили?

Тамарина растерянность тут же улетучилась. Растворилась в белой ненависти Вериных глаз.

– Есть много способов честного заработка, – глядя в эти невиданные ею глаза, сказала она. – Можно научиться делать маникюр. Можно – прически. Можно шить. Печь пирожные. Совершенно не обязательно быть журналистом человеку, который этого не умеет и учиться не собирается.

Вера замолчала. Тамара подумала даже, что та согласилась с ее словами, и удивилась, что это произошло – она не ожидала согласия.

– Мы вас все равно пережмем, – словно гвозди вбивая, проговорила Вера. – Время теперь наше. Таких, как мы. И ничего вы нам не сделаете. Что ее на планерке унижали, Леська потерпит. А все равно тут все наше будет.

Лифт наконец добрался до этажа. Не глядя больше на Веру, Тамара вошла в открывшиеся двери.

Ничего особенного нет в этих девочках. Такие были всегда.

Она говорила себе это и понимала, что сама себя обманывает. Разные бывали, многих она перевидала за тридцать лет, но таких не было. То есть были, конечно, в том смысле, что нет ничего нового под луной. Но очень уж давно здесь такие были, она их не застала. Лет этак сто назад. Пришли и страну перевернули с ног на голову. Да, не только они пришли тогда, много было талантливых, ярких, новых. Но верх взяли именно эти, с белыми глазами, с готовностью всех пережать и закрепиться любой ценой.

И вот – снова они.

«Хватит об этом думать! – Тамара, кажется, произнесла это вслух; таксист удивленно скосил на нее глаза. – Ты этого не изменишь. У тебя есть своя ниша, и всегда она у тебя будет, что бы все эти бойкие девочки о себе ни мнили. Всегда нужны будут те, кто умеет – лечить, строить, писать. В любые времена».

Ей неприятна была банальность этих слов, и сама она была себе поэтому неприятна.

Дома был не только Олег, но и Марина.

– Брюки твои принесла, – сказала она, увидев, что мама не ожидала ее появления. – Те, кюлоты. Вдруг ты их захочешь с собой взять.

– Что они, единственные у меня? – Тамара пожала плечами. – Но что зашла, хорошо. Пообедаешь.

Маринка выглядела похудевшей и какой-то понурой. Неужели не забыла еще своего майора? И вот как это выяснить, если на все расспросы она отмалчивается?

Олег просматривал что-то на планшете, сидя на диване в гостиной. Проходя в кухню, Тамара увидела у него на экране таблицы – биржевые сводки или котировки какие-то, может.

Вряд ли ее испорченное наглыми девчонками настроение передалось мужу и дочери, скорее, они заняты собственными неурядицами. Как идут его дела, Олег в подробностях никогда не рассказывал, да если бы и рассказывал – что она понимает в работе его заводов? И очень ли хочет в этом разбираться? Не больше, чем он хотел бы разбираться в дебютных спектаклях европейских режиссеров. Их с мужем житейские обстоятельства пересекаются мало. Хорошо или плохо, но это равновесие, его могло не быть, однако оно установилось, и это приемлемо для обоих.

Марина спешила, потому что договорилась идти с подружкой на «Стрелку».

– А что там будет? – спросила Тамара.

– Не знаю, – ответила та. – Ленка сказала, какой-то лондонский диджей. В баре на крыше посидим, пока осень золотая.

В баре на крыше института «Стрелка» Тамара и сама любила бывать. Красивее, чем открывался оттуда, не было для нее в городе вида.

Она вспомнила, как оказалась на этой крыше впервые, и не вид даже вспомнила, а то, как пронзительно поняла тогда, что любит Москву. До того дня она просто знала, что живет в Москве всю свою жизнь и ей здесь хорошо, и всегда это было так естественно, что даже знанием не называлось, и тем более не называлось любовью. А в тот день она смотрела на простор внизу, на Москва-реку, на храм Христа Спасителя, довольно бестолковый, похожий на чернильницу с крышкой-колпачком, и понимала, что любит все это, потому что любит жизнь. Да, любит все это вместе со своей единственной жизнью, и не только со своей, но с огромной всеобщей жизнью, частью которой она себя ощущает.

– Вы с Леной одни идете? – спросила Тамара.

– Компанией, – ответила Марина.

И понимай как знаешь.

– Во сколько у тебя самолет? – Олег заглянул в кухню. – Водитель спрашивает, когда за тобой приехать.

– В половине седьмого из Шереметьева, – ответила Тамара.

– А куда ты летишь? – спросил муж.

Всегда он был такой. Подробности того, куда она едет, о чем пишет и что ее волнует, никогда не интересовали его. Это ее не обижало – ей были важны другие его достоинства. А потом и они стали безразличны.