Мрачные истории, как вы любите (ЛП) - Кинг Стивен. Страница 84

Я рассмеялся, хотя совру, если скажу, что эта мысль не приходила мне в голову, особенно в грозовые летние ночи, когда раскаты грома не давали мне уснуть.

— Если даже и так, то контракт был заключен не на семь лет, а на гораздо большее время. Первая книга папы была опубликована в 1980 году, в том же году портрет Джона Леннона [172], нарисованный дядей Бучем, попал на обложку "Тайм".

— Почти сорок лет для ЛаВердье, — задумчиво произнесла она, — а твой отец на пенсии, но всё ещё крепок.

— "Крепок" — громко сказано, — сказал я, вспоминая о влажных простынях, которые сменил этим утром перед поездкой в Рок. — Но он всё еще держится. А ты? Как долго ты собираешься оставаться в наших краях, выискивая грязное бельё Кармоди и ЛаВердье?

— Довольно мерзко сказано.

— Прости. Плохая шутка.

Она доела свой кекс (я же говорил, что здесь они хороши) и теперь разминала оставшиеся крошки указательным пальцем.

— Пару дней. Хочу вернуться в дом престарелых в Харлоу и, может, пообщаться с сестрой ЛаВердье, если она согласится. У меня получается очень продаваемая статья, но не та вещь, которую я хотела.

— Может, то, что ты хотела, вообще невозможно найти. Может, творчество должно оставаться загадкой.

Она сморщила носик и произнесла:

— Не трать силы на пустые фразы. Я оплачу счет?

— Нет.

Все в Харлоу знают наш дом на Бенсон-стрит. Иногда поклонники папиного творчества приезжают посмотреть на него, но часто разочаровываются: это обычная "солонка с крышкой" [173], каких полно в Новой Англии. Чуть крупнее большинства домов, с хорошей лужайкой, усеянной клумбами. Моя мать посадила цветы и ухаживала за ними до самой смерти. Теперь наш работник Джимми Григгс поливает и подрезает их. За исключением лилейников, растущих вдоль забора перед домом. За ними папа ухаживает сам, потому что мама любила их больше всего. Когда папа поливает их или просто медленно прогуливается мимо них, прихрамывая на свою трость, мне кажется, что он вспоминает женщину, которую всегда называл "моя дорогая Шейла". Иногда он наклоняется и гладит один из цветков. На участке растут лилейники разного цвета: жёлтые, розовые и оранжевые, но особенно он любит красные, которые, по его словам, напоминают ему её щеки, когда она краснела от смущения. Его публичный образ был жёстким и немного циничным, плюс этот его сарказм, но в глубине души он всегда был романтиком и мог быть сентиментальным. Однажды он сказал мне, что скрывал эту часть самого себя, потому что она легко ранима.

Конечно, Рут прекрасно знала, где находится наш дом. Несколько раз я видел, как она проезжала мимо нас на своей маленькой "Королле", а однажды остановилась, чтобы сделать несколько фотографий. Уверен, что она также заметила, что именно по утрам папа чаще всего прогуливается вдоль забора, любуясь лилейниками, и если вы ещё не поняли, что она была очень настойчивой дамой, значит, я не справился со своей задачей.

Через два дня после нашего разговора "не-под-запись" в "Кофе Кап" она медленно катила по Бенсон-стрит и, вместо того чтобы проехать мимо, остановилась прямо возле маленьких табличек у ворот. Одна гласила: "ПОЖАЛУЙСТА, УВАЖАЙТЕ НАШУ ЧАСТНУЮ ЖИЗНЬ". Другая: "МИСТЕР КАРМОДИ НЕ ДАЕТ АВТОГРАФОВ". Я прогуливался с папой, как обычно, когда он осматривал лилейники; в то лето 2021 года ему уже исполнилось восемьдесят восемь лет, и даже с тростью он иногда пошатывался.

Рут вышла из машины и подошла к забору, но не пыталась открыть ворота. Настойчивая, но при этом не нарушающая границ. Мне это нравилось в ней. Чёрт возьми, она мне вообще всем нравилась. На ней была маска с цветочным принтом. Папа не носил масок, утверждая, что в них тяжело дышать, но делать прививки он не отказывался.

Папа смотрел на неё не только с любопытством, но и с лёгкой улыбкой. Она была хороша собой, особенно в свете летнего утра. Клетчатая рубашка, джинсовая юбка, белые носки и кроссовки, волосы собраны в хвост, как у подростка.

— Как сказано на табличке, мисс, я не даю автографов.

— О, я думаю, она пришла не за этим, — сказал я. Меня забавляла её наглость.

— Меня зовут Рут Кроуфорд, сэр. Я писала вам и просила об интервью. Вы отказали, но я решила попробовать ещё раз лично, перед тем как уехать в Бостон.

— А, — протянул папа. — Про меня и Буча, да? Счастливые случайные совпадения не дают вам покоя?

— Да. Хотя я не чувствую, что добралась до сути дела.

— До сути тьмы, — сказал он и рассмеялся. — Литературная шутка. У меня их куча, хотя они собирают пыль с тех пор, как я перестал давать интервью. Обет, который я не намерен нарушать, хотя вы мне кажетесь милой женщиной, и Марк говорит, что вы отлично справляетесь.

Меня одновременно удивило и порадовало, что он протягивает ей руку через забор. Похоже, она тоже удивилась, но пожала его руку, стараясь не сжимать слишком сильно.

— Спасибо, сэр. Я чувствовала, что должна попытаться. Кстати, ваши цветы прекрасны. Я люблю лилейники.

— Вы действительно их любите или просто так говорите?

— Действительно люблю.

— Моя дорогая Шейла тоже их любила. И поскольку ваши с ней вкусы совпали, я предложу вам сказочную сделку. — Его глаза сверкали. Её внешность — а может быть, и наглость — оживили его так же, как брызги воды оживляли цветы его дорогой жены.

Она улыбнулась.

— Что за сделка, мистер Кармоди?

— Я дарю вам три вопроса, и вы можете включить мои ответы в свою статью. Идёт?

Я был в восторге, и Рут Кроуфорд, похоже, тоже.

— Превосходно, — сказала она.

— Спрашивайте, юная леди.

— Дайте мне секундочку. Вы оказываете на меня давление.

— Верно, но под давлением из угля получаются бриллианты.

Она не стала спрашивать, можно ли записывать разговор, что, как мне показалось, было умным ходом. Она постучала пальцем по губам, поддерживая зрительный контакт с папой.

— Хорошо, первый вопрос. Что вам больше всего нравилось в мистере ЛаВердье?

Он ответил, не раздумывая.

— Преданность. Надежность. Это почти одно и то же, я полагаю. Мужчинам повезло, если у них есть хотя бы один хороший друг. У женщин, подозреваю, таких больше... но вам виднее.

Она задумалась.

— Думаю, у меня есть две подруги, которым я могу доверить свои самые сокровенные секреты. Нет... три.

— Тогда вам повезло. Следующий вопрос.

Она замялась, потому что у нее, наверняка, было не меньше сотни вопросов, и это короткое интервью через забор, к которому она не готовилась, было её единственным шансом. А улыбка папы — я бы не сказал, что совсем добрая — говорила, что он понимал положение, в которое её поставил.

— Время уходит, мисс Кроуфорд. Скоро мне придется зайти в дом и дать отдых своим немощным старческим ногам.

— Хорошо. Ваше самое лучшее воспоминание о времени, проведенном с вашим другом? Я бы хотела узнать и о худшем, но приберегу последний вопрос.

Папа засмеялся.

— Я не буду учитывать этот вопрос, потому что мне нравятся ваша настойчивость и ваша красота. Самое худшее — это моё последнее путешествие через всю страну в Сиэтл, когда я смотрел на гроб и понимал, что внутри него лежит мой старый друг. Его талантливая правая рука замерла навечно.

— А самое лучшее?

— Охота в Тридцатимильном лесу, — ответил он сразу. — Мы ездили туда каждую вторую неделю ноября, начиная с подросткового возраста и до тех пор, пока Буч не оседлал своего стального пони и не отправился на "золотой запад". Мы останавливались в небольшой хижине в лесу, её построил мой дед. Буч утверждал, что его дед помогал с крышей, что могло быть правдой, а могло и не быть ею. Хижина была примерно в четверти мили от Джиласи-Крик. У нас был старый джип "Виллис", и до 1954 или 1955 года на нём мы пересекали дощатый мост, парковались на другой стороне и шли к хижине с рюкзаками и ружьями. Потом мы перестали доверять мосту, потому что наводнения подмыли его, и стали парковаться на городской стороне и переходили пешком.