Первый поход (СИ) - Кленин Василий. Страница 61

— Да хоть тысячу за сотню мы разменяли! У них все еще остается много людей. А когда эти закончатся — новые придут. А у меня уже нет армии.

Радовало лишь то, что день стремительно подходил к своему завершению, солнце окуналось в море. Так что у Оучи не было возможности продолжать бой. А желания — еще меньше. Пережитый ужас от незнакомого и убийственного оружия наверняка не выветрился из голов многих тысяч ниппонцев. И сейчас они активно делились пережитым с теми, кто еще не стоял под валами Дадзайфу. Враги не могли знать, что гра-на-ты у чосонцев кончились полностью, а зарядов у пу-шек осталось на один короткий бой. Вряд ли они теперь рискнут снова атаковать замок.

— Беда в том, что, если они останутся в долине — мы мало что с ними сможем сделать, — резюмировал генерал Ли на вечернем заседании штаба. — Выходить в поле нам теперь точно нельзя — растопчут. Утром надо связаться с Хакатой — возможно у Хисасе, наконец, проявится характер, и вместе мы что-нибудь сделаем.

У Хисасе и впрямь проявился характер. Кажется, он знал о сражении под Дадзайфу больше, чем мог, просто отсиживаясь в Хакате… Глубокой ночью дозорные перебудили весь замок истошными воплями:

— Бой! Бой!

Ли Чжонму выбежал из покоев в распахнутой дурумаги, заспанный Гванук тащил следом генеральский хвандо и шлем — но оказалось, что на Дадзайфу никто не нападает. Бой шел в лагере Оучи, за рекой, в долине. Огромный и толком не укрепленный лагерь на глазах изумленных чосонцев вспыхивал кучей огней, огоньков и огнищ — это разгорались костры, бегали воины с факелами, но кое-где разгорались и пожарища.

— Клянусь, это Мацуура напали! — радостно стукнул кулаком по бревну Гото Арита. — Мацуура лихие!

«Пираты» — про себя договорил Гванук. Но сейчас он был рад, что эти налетчики на их стороне.

— Неужели нельзя было предупредить! — возмутился Ли Чжонму. — Согласовали бы действия. Или он один хочет их уничтожить?..

— И захватить лагерь Оучи, — с грустной улыбкой закончил Арита.

Пирата ничто не исправит. Но Хисасе, кажется, переоценил разгром захватчиков под валами Дадзайфу. Оучи боялись чосонцев, но не каких-то пиратов Мацуура. И после первых стычек в темноте, поняв, кто напал на них, осознав, что в лагере воинов раза два-три больше — Оучи дали уверенный отпор налетчикам. В ночи (даже при свете костров) особо не постреляешь из лука. И садиться на коня станет себе дороже, но пришлое войско и в пешем строю сражалось неплохо.

Старый генерал не стал дожидаться, чтобы убедиться, что Мацуура получат по шапке. Своим невероятным чутьем он промыслил это сразу. И подозвал к себе Сон Чахуна.

— А что, полковник, добьют ли наши пушечки до лагеря, если их вон там, на берегу Микасы поставить?

— Проверяешь, сиятельный? — прищурился огнестрельщик. — Я еще днем вымерил — ядра добьют! Только вот куда же в такой темноте стрелять? Прицелиться невозможно.

— А нам это и не нужно, — улыбнулся Ли Чжонму. — Главное, попасть в лагерь. Да грохотать погромче.

И вот уже поднятые на лафеты пушки спешно начали выкатывать через промоину наружу. Спешенные конники Сука помогали, страховали веревками, свободные несли на своих спинах ящики с ядрами и немногими оставшимися пороховыми зарядами. А полковники носились по замку, собирая для вылазки всех здоровых бойцов.

— Факелы не палить! Внизу не шуметь! — раздавал приказы главнокомандующий.

Всего собрали полторы тысячи Головорезов, Стеновиков, Бамбуковых и Дубовых. Угиль, хромая на одной ноге, рвался в бой, чтобы отыграться за вчерашнее, но генерал срезал его одним холодным взглядом.

Суковы разведчики разведали в темноте путь и сейчас подсвечивали его небольшими лампадками, закрывая свет собственными спинами от людей в лагере. Две пушки установили на высоком бережке Микасы, пешее войско тихо выстраивалось впереди и внизу — у самой воды. До окраины лагеря врагов оставалось примерно три сотни шагов. Удивительно, но их еще заметили!

— Канониры! Стрелять по очереди: первый номер, через десять вдохов — второй. И перезаряжать так быстро, как только можете! Чахун, запомни, — негромко добавил он ветерану. — Если дам тебе команду «бежать!» — бросай пушки и уводи всех канониров в замок. Люди сейчас гораздо важнее пушек.

Огнестрельщик изменился в лице. Кажется, он впервые задумался: а можно ли не подчиниться приказу сиятельного?

Ночной бой всё сильнее смещался вправо, в сторону Хакаты. Мацуура явно отступали. Там не было какого-то столкновения строй на строй, просто куча разноразмерных стычек, куда сбегалось всё больше воинов Оучи и их союзников. Крики яростной радости наполняли лагерь; пришлое войско счастливо было хоть кому-то отомстить за вчерашний страх и позор. Но первый же выстрел сразу перекрыл весь этот шум. Всё притихло испуганно, как воркование куропаток в лесу, которых спугнул треск ветки под ногой неопытного охотника. Что это? Показалось? — примерно так думал сейчас каждый самурай и асигару Оучи.

Но тут грянула вторая пушка! Канониры били навесом, задрав стволы, так что ядра почти не рикошетили. Впрочем, ни Гванук, ни кто-либо иной из войска Ли Чжонму не мог сказать — попали ли они хотя бы в лагерь. Темень стояла почти непроглядная. Ядра бесследно исчезали в ней, зато сами пушки в ночи стали весьма заметны! Каждая вспышка выстрела озаряла их ярче любого фонаря.

В принципе, Оучи могли перестроиться. Могли собрать ударный кулак и захватить два несчастных орудия. И выиграть этим бой, а может, и всю войну. Такое могло случиться. Если бы армией Оучи можно было руководить в ночном хаосе. Если бы враги знали, что у чосонцев есть всего две пушки, бьющие вслепую и нет ни одной гранаты. И если бы не страх перед огненной смертью, которая совсем недавно прошлась по их рядам, забрав сотни и тысячи человек.

Но страх был. А вот остального не было. Пушки, не спеша, палили вновь и вновь, а ниппонцам казалось, что за ними пришла смерть. За каждым из них лично. Смерть, которая приходит из ниоткуда и от которой не защитит никакая броня…

— Они бегут! Клянусь Псом, они побежали! — заорал полковник Чахун, вглядываясь в мечущиеся среди костров тени.

Ли Чжонму только ударил кулаком в ладонь и отдал приказ.

— Вперед!

Его пехота, дружно заорав, устремилась на врага. Если до этого бежали только отдельные сотни, то теперь, увидев врага, которого трудно сосчитать в темноте, прочь из долины кинулось большинство, прежде всего, асигару.

Неизвестный генерал армии Оучи пытался организовать если не отпор, то, хотя бы, организованный отход. Но управлять испуганным войском в темноте крайне трудно. Он собрал в кулак менее тысячи самураев, но в это время в лагерь вернулись почти разбитые Мацуура. Злые от недавней неудачи, они занялись не столько грабежом, сколько местью.

К рассвету могучее десятитысячное войско Оучи перестало существовать. Конечно, благодаря бегству уцелело более половины, только сейчас это было множество разноразмерных отрядов, которые порознь прятались в непроходимых горах и отходили на восток, в свои родные земли.

Весь следующий пасмурный день армия Дадзайфу занималась лечением раненых, похоронами павших, вязанием пленных… И сбором трофеев! Оучи бежали в беспорядке, так что почти всё богатство их лагеря досталось победителям. Хисасе смотрел на него с чувством злого голода в глазах, но не рвался на грабеж. Понимал, что его заслуга в победе невелика. Однако, Ли Чжонму велел щедро поделиться с Мацуура.

Сортировать добычу было крайне важно. Требовалось забрать себе лучшее оружие, доспехи, лошадей, серебро (для будущих торговых сделок), бронзу (для литья орудий). Но от Оучи осталось просто огромное количество прочей добычи! Которую хранить негде и незачем, а выкидывать жалко.

— Отдать всё нашим воинам! — коротко бросил генерал, опираясь на плечо Гванука. Ноги уже плохо держали старика. На самом деле, удивительно, что Ли Чжонму нашел в себе силы руководить битвой весь прошлый день и часть минувшей ночи.

Полковникам главнокомандующий отдельно сказал следующее: