Боги, пиво и дурак. Том 9 (СИ) - Гернар Ник. Страница 39

— Затем, Даня, что, если бы Оракул не ввязался, Сотот едва ли открыл бы нам колодец чудес, — кивнул он в сторону мерцающего портала.

Я вздохнул.

Не стал говорить, что в целом я и сам догадывался о такой вероятности. Но тем не менее все это никоим образом не отвечало на мой вопрос.

За нашей спиной Сотот еще раз провозгласил амнистию всем, сложившим оружие, и начал говорить о грядущем завершении войны Ареса.

— Поскольку Азатот, как только придет в себя, начнет постепенно притягивать и поглощать разрозненные частицы своего естества, эта проблема в ближайшие пару лет постепенно разрешится сама собой, — рокотал он. — А значит, нашей единственной заботой на самом деле является порядок взаимодействия великих семейств бессмертных с людьми и друг с другом…

— Вот и начался новый виток, — задумчиво сказал Нергал.

— Виток, может, и новый, — усмехнулся Шива. — Вот только боги старые. А из старого козла, как известно, иноходца не сделаешь.

— Ну и какие планы на ближайшую тысячу лет?

Шива пожал плечами.

— Может, в какой-нибудь донорский мир схожу… Если выживу, конечно.

— Вот уж точно не тебе об этом беспокоиться, — заметил я. — Эреб по сравнению с тобой как карлик рядом с циклопом.

Шива усмехнулся.

— В этом мире — возможно. Но мы отправляемся туда, где он — верховное божество, единовластный правитель и творец всего сущего. Это почти как забраться в чужой кошмар, где правила и обстановка меняются в соответствии с желаниями сновидящего. Считай, нам предстоит добрая схватка с Сототом, Азатотом и Оракулом в одном лице…

Я изумленно присвистнул.

— Да ладно?..

— Не даром же твой друг Сет так рвался составить нам компанию, — отозвался Нергал.

Тут к нам, наконец, подошел Оракул. На губах у него то и дело проступала смущенная улыбка.

— Все готовы? — спросил он.

Вместо ответа Шива первым двинулся к сияющей норе.

Стыдно признаться, но в тот момент, когда он исчез в сиянии, смутное недоброе сомнение шевельнулось в моей душе. Что, может быть, зря я все это затеял. И нужно было попытаться найти какой-то другой вариант.

Внутреннее чутье мне подсказывало — обратно вернутся не все. А мне потом жить с этим.

«Уж лучше бы это был я», — пронеслось вдруг в голове за секунду до того, как радужное сияние поглотило меня.

Глава 16

Божественное бессознательное, сознательное и охренительное

Из радужного сияния я вывалился в кромешную тьму на холодный каменный пол.

Ругнулся. Ощутил какое-то движение над собой и вовремя отодвинулся, чтобы Нергал не грохнулся мне на голову. Он приземлился рядом, судя по звуку — мягко, на ноги. Шаркнул сапогом по каменному дну и выпрямился у меня на спиной.

— Нет бы соломки подстелил по-товарищески, — с шутливым укором сказал он.

— Нет у меня соломки, только свои родимые кости, — отозвался я. — И потом, ты и так неплохо справился. Блин, что ж так темно-то?

— В самом деле, и чего это вдруг в мире бога тьмы царит темнота? — ехидно отозвался Шива. — Прямо беспредел какой-то…

Он засветился мягким лазурным свечением, как лампочка под абажуром — как раз для того, чтобы осветить Оракула, раскинувшегося звездочкой у нас над головами.

— А-аааа! — завопил он.

Мы, как по команде, раздвинулись, а Шива легким взмахом руки создал над полом мерцающее жемчужное облачко. Но слегка просчитался с направлением, так что нижняя часть бедняги приземлилась на мягкое возвышение, а все остальное понеслось дальше и с грохотом стукнулось о камень.

Хорошо хоть, что наш предвечный голову успел руками закрыть. И вместо «А-ааа!» на всю Эребовскую тьму завыл: «У-уууууу!»

Шива поморщился.

— Да уж, поорать ты мастер. Не даром свое имя носишь.

— Тебе легко говорить, — пробубнил Оракул, сползая с облака на пол и потирая ушибленные места. — А я — в смертном теле. И от таких приземлений даже умереть могу.

Шива пожал плечами.

— Ну вот. Я, между прочим, помог тебе уберечь от неминуемой травмы самое ценное, чем обычно кичатся обладатели этих самых тел. А в ответ одни укоры и никакой благодарности…

Я присел рядом с Оракулом.

— Ты там целый? Ничего не сломал?

— Спасибо, — улыбнулся он измученной и почему-то виноватой улыбкой. — Вроде нет, только синяков наставил.

Между тем Нергал вместе с ходячим фонариком Шивой прошлись по каменному мешку, в котором мы очутились. И оказалось, что пространство внутри просто крошечное. Серые округлые стены напоминали внутренность большого пузыря. Ровный каменный пол покрывала вековая пыль. Никакого входа или выхода здесь не было и в помине, но дышалось при этом легко и воздух пах свежестью, а не плесенью или затхлостью, как можно было ожидать.

— И как теперь нам отсюда выбираться? — спросил я у старших товарищей.

— Эреб может менять здесь все, что хочет. Но не нас, — ответил Нергал. — Поскольку мы не принадлежим его миру.

— И, что немаловажно, свою собственную суть он также не в силах изменить, — добавил Шива. — А значит, все его слабости остаются при нем вне зависимости от того, сколько чудовищных монстров он выпустит из своего подсознания.

Нергал с интересом посмотрел на синекожего принца.

— В твоих словах слышится опыт. Что, приходилось бывать в похожих обстоятельствах? Или ты по какой-то надобности просто изучал этот вопрос?

— Однажды я преследовал Лакшми в лабиринтах ее мира, — с загадочной тонкой улыбкой ответил Шива, касаясь ладонью гладкой стены пещеры. — Гнался за ней, как тигр за антилопой, из локации в локацию, побеждая чудовищ.

— И чем же тебе не угодила Лакшми? — удивился я.

— Ты не понял. Просто она очень красивая, — обернулся ко мне Шива. — И я ее хотел. Но она не хотела меня. Зная мой нетерпеливый характер, изматывала долгими бессмысленными сражениями, зыбучими песками и болотами.

Разговор становился все интересней и интересней.

— И чем дело закончилось? — полюбопытствовал я.

Шива понизил голос и заговорил почти шепотом:

— Спустя какое-то время я вдруг осознал, что Лакшми — это не только красавица, скрывающаяся в глубинах ее внутреннего мира, но и сам этот мир целиком. Что каждый камешек под моей ногой отзывается в ее душе, что глазами птиц она может видеть меня, ушами диких зверей — слышать…

Он вдруг сделал резкое движение в сторону и придавил ногой крошечный серый комочек, который я даже не заметил. Комочек пискнул и умолк.

Шива присел на корточки и поднял за хвост расплющенную тушку мыши.

— И тогда я выбросил меч и вышел к разъяренному льву с голой грудью. Клыки зверя с хрустом впились в мое плечо, горячая кровь хлынула из раны. Но я ничего не стал делать. Я не свернул зверю шею, хотя мог. Не отшвырнул в сторону. А лишь сказал в его уши, что больше никогда не причиню вреда Лакшми. Что я заслуживаю этой боли, потому что сам причинял ее по неведению. И пусть я сто раз убийца, но мои руки способны быть нежнее лотоса, когда прикасаются к любимой. Вот что я говорил, пока лев пожирал меня заживо.

Он отшвырнул дохлую мышь и обвел внимательным взглядом всю пещеру.

— Кажется, больше никого? — спросил он Оракула.

Тот вместо слов указал рукой наверх у себя над головой.

Шива кивнул. Плавно и бесшумно ступая по каменному полу, он двинулся в указанном направлении, продолжая свой рассказ, а мы, затаив дыхание, следили за каждым его движением.

— … Но у Лакшми нежное сердце. Пока я сражался, она своим гневом порождала чудовищ. Но стоило только мне стать кротким, как злость ее улеглась. Теплой водой лев растекся по моим рукам и исчез…

Он легко подпрыгнул вверх, осветив свод пещеры и маленькую черную тень, лоскутом свисающую сверху. Молниеносным движением Шива поймал ее и с еле слышным хрустом смял в руке.

— Лакшми была моей триста лет, — закончил свой рассказ Шива. Он раскрыл ладонь и поднес к глазам окровавленный комок с кожистыми тонкими крыльями. — До тех пор, пока ей не надоела моя нежность, а мне — ее предсказуемость.