Жена дитя - Рид Томас Майн. Страница 18

Глава XVI

Безопасный вызов

С того момента как карета тронулась и до возвращения торопливо отосланного лакея мистер Свинтон вел себя, как человек, вполне владеющий собой. Выпитое за день словно вернуло его уму обычную остроту; письмо мистеру Луису Лукасу с приглашением он писал в здравом рассудке. Встречу он назначил в своем номере, сопроводив просьбой простить его за то, что сам не пришел к мистеру Лукасу. Причина в том, что он «нагрузился».

Все это он мог бы написать твердым почерком и хорошим стилем, ибо мистер Свинтон не тупица и не невежда.

Однако, напротив, написал неразборчивым почерком и едва подбирая слова – очевидно, чтобы произвести впечатление сильно выпившего.

Все это было не случайно; не случайно было и поведение мистера Свинтона, когда он услышал в коридоре приближающиеся шаги своего предполагаемого посетителя. Поведение его снова стало эксцентричным, каким было в течение всего дня.

Можно было ожидать, что бывший королевский гвардеец, в соответствии со своими прошлыми привычками, попытается привести в порядок туалет перед встречей с гостем. Напротив, мистер Свинтон проделал нечто совсем противоположное: пока мистер Лукас приближался, Свинтон попытался придать себе как можно более беспорядочный вид.

Сбросил сюртук, который в забывчивости проносил весь день; сбросил жилет, скинул помочи; смял рубашку и привел в беспорядок волосы.; и в таком виде стоял в ожидании посетителя. Вид у него был как у человека, только что проснувшегося от сна или протрезвевшего.

И такое поведение, которое лишь утром не было подделкой, он сохранял в течение всего времени, пока гость оставался у него в номере.

Мистер Лукас не подозревал, что англичанин его разыгрывает. Он сам был в таком состоянии, что готов был поверить. Чувствует себя, как он признался, «побитым, как дьявол». Таков был его ответ на приветствие Свинтона.

– А, клянусь Юпитейом! Навейно, так и есть! Я себя точно так же чувствую! Ах… я словно пуоспал целую неделю!

– Ну, вы пропустили три еды, а я две. Смог показаться только за ужином.

– Ужин! Вы хотите сказать, что я и на него опоздал?

– Конечно. У нас мы это называем ужином; хотя мне кажется, в Англии вы в это время обедаете. Сейчас уже девятый час.

– Клянусь небом! Это плохо! Мне кажется, вчеуа вечеуом что-то пуоизошло. Вы ведь были со мной?

– Конечно, был. Я дал вам свою карточку.

– Да, да. Она у меня. Меня оскоубил какой-то тип – мистеу Мейнауд. Если я пуавильно помню, он меня удауил по лицу.

– Верно, ударил.

– И если не ошибаюсь, вы, сэу, обещали сыгуать уоль моего … дууга.

– Совершенно верно, – согласился Лукас, радуясь возможности получить удовлетворение за свою обиду, и притом так дешево. – Совершенно верно. Готов выполнить свое слово, сэр.

– Спасибо, мистеу Лукас, множество буагодайностей! А сейчас не вйемя уазговайивать! Клянусь Юпитеуом! Я спал так долго, что мог бы пуослыть невежливым. Мне написать вызов или вы сделаете это сами? Вы знаете все, что пуоизошло, и можете писать, как захотите.

– Ну, в оформлении не будет трудностей, – сказал избранный секундант, который, действуя уже в этой роли в прошлом, был хорошо знаком с «кодексом». – В вашем случае все обстоит очень просто. Этот мистер или капитан Мейнард, как он себя называет, оскорбил вас очень сильно. Я слышал, как об этом говорят в отеле. Вы должны вызвать его на дуэль, если он не извинится.

– Да, конечно. Я так и сделаю. Напишите за меня, а я подпишу.

– Может, вам лучше написать самому? Вызов должен быть написан вашей рукой. Я его только передам.

– Веуно, веуно! Будь пуоклята эта выпивка! Заставляет меня обо всем забыть. Конечно, я сам напишу.

Сев за стол, рукой, которая нисколько не дрожала, мистер Свинтон написал:

– Как вы думаете, подойдет? – спросил бывший гвардеец, протягивая листок секунданту.

– То что нужно! Коротко и резко. Мне особенно нравится без «ваш покорный слуга». Кажется более вызывающим и скорее вызовет извинение. Куда мне его отнести? Если не ошибаюсь, у вас есть его карточка. Там разве нет его номера?

– Веуно, веуно! Есть кауточка. Посмотйим.

Подняв с пола сюртук, куда он его бросил, Свинтон поискал карточку. Номера не было, только имя.

– Неважно, – сказал секундант, сжимая кусочек картона. – Доверьте это мне. Я вернусь с ответом, прежде чем вы выкурите сигару.

И с этим обещанием мистер Лукас покинул комнату.

Мистер Свинтон сидел, курил сигару, и на лице его было выражение, которое никто, кроме него самого, не смог бы истолковать. Это была сардоническая усмешка, достойная Маккиавелли.

Сигара догорела едва до половины, когда в коридоре показался торопливо идущий мистер Лукас.

Он ворвался в комнату с выражением, свидетельствующим о каком-то странном событии.

– Ну что? – спросил Свинтон намеренно хладнокровным тоном. – Что он сказал?

– Что он сказал? Ничего.

– Навеуно, обещал пйислать ответ с дуугом.

– Он ничего мне не пообещал; по той простой причине, что я его не видел.

– Не видели?

– Да. И , наверно, не увижу. Трус «смылся».

– Смылся?

– Да. СВТ – «сбежал в Техас».

– Клянусь Юпитеуом! Мистеу Лукас, я вас не понимаю!

– Поймете, когда я вам скажу, что ваш противник отправился в Нью-Йорк. Уплыл с вечерним пароходом.

– Клянусь честью, мистеу Лукас! – с деланым изумлением воскликнул англичанин. – Вы, должно быть, шутите.

– Нисколько, уверяю вас. Дежурный сказал, что он оплатил счет и взял с собой все вещи. К тому же я видел кучера, который его отвез и только что вернулся. Он сказал, что высадил мистера Мейнарда и помог отнести на борт его багаж. С ним был еще один человек, какой-то иностранец. Будьте уверены, сэр, он сбежал.

– И не оставил никакой записки, никакого адйеса, где бы я мог его найти?

– Ни слова, насколько мне известно.

– Клянусь Господом!

Человек, о котором они говорили, в этот момент стоял на палубе парохода, выстро шедшего по волнам океана. Рядом работали на корме матросы. Мейнард смотрел на огни Ньюпорта, пробивавшиеся сквозь тьму.

Его внимание привлек огонек на верху утеса. Он знал, что это светится окно в южной части Оушн Хаус.

Он совсем не подозревал, чт`о сейчас о нем говорят в этом кишащем муравейнике красоты и моды, иначе пожалел бы о своем спешном отъезде.

Не думал он и о том деле, которое увлекало его. Мысли его были полны сожалений. Даже пылкая любовь к священному делу свободы не избавила его от этих сожалений.

Роузвельдт, стоявший рядом и видевший тень на лице друга, легко догадался о ее причине.

– Послушайте, Мейнард, – сказал он фамильярным тоном, – надеюсь, вы не вините меня за то, что я вас вырвал оттуда. Я вижу, вы что-то там оставили.

– Оставил что-то? – изумленно повторил Мейнард, хотя и понимал, что имеет в виду граф.

– Конечно, оставили, – оживленно ответил Роузвельдт.– Разве вы можете провести на одном месте шесть дней подряд, не оставив возлюбленную? Верно, повеса?

– Вы несправедливы ко мне, граф. Заверяю вас, я никого…

– Ну, ну, – прервал его революционер, – даже если оставили, забудьте, будьте мужчиной! Пусть теперь сабля будет вашей возлюбленной! Подумайте о том, какие перед нами великолепные перспективы. Как только мы коснемся европейской почвы, вы примете на себя комнадование целой студенческой армией. Так решила Директория. Отличные ребята, уверяю вас, эти немецкие студенты, подлинные сыны свободы – a la Schiller (Подобно Шиллеру. – Прим. перев.), если хотите. Можете с ними делать все, что захотите, пока ведете их против деспотизма. Хотел бы я иметь такую возможность.