Княжич, князь (СИ) - Корин Глеб. Страница 31

Речь его, вначале звучавшая вполголоса и довольно сдержанно, постепенно становилась всё более громкой и сумбурной, к концу своему перейдя почти что в крик. А на лице князя Стерха выражение некоторого непонимания столь же постепенно заменялось растущим удивлением. Седые брови сошлись над переносицей:

— Постой-ка, торговый человек Дан-Варфоломей! Пожалуй, я начинаю догадываться кое о чем. Яви милость, поведай мне — только теперь опять, как и вначале, с толком да с расстановкой, — что именно эти твои серьезнейшие люди говорили о способах дознания князя Ягдара. И очень постарайся быть точным при том.

Годы и богатый жизненный опыт Государева гильдейца помогли ему быстро вернуться в прежнее состояние:

— Да, княже. Прости… Точных слов передать не возьмусь, не смог запомнить их, будучи потрясен до самых основ своих. Но за общий смысл ручаюсь… — голос его сделался еще более отстраненным. — Говорено же было, что князь Ягдар-де имеет дар видеть ясно всё соделанное любым человеком: что в настоящем, что в прошлом; все его грехи — явные, тайные и забытые, даже все помыслы потаенные: самые постыдные, самые гнусные. А после являет сего человека, вывернутого наизнанку, на всеобщий глум и поношение. И всё сокровенное знание о нем в готовом виде в разумы окружающих внедряет. Вот так. Теперь сам скажи, княже: кому захочется итог жизни своей видеть таковым?

Он сглотнул, заговорил глуше и с явным трудом:

— Мне проще и легче перед тобою покаяться. Только от всего сердца попрошу: пусть не дойдет ни до кого из домашних моих сказанное сейчас… Слабый я человек… У меня, у доброго семьянина, имеется на тайном содержании одинокая вдова молодая. Скажешь: блуд? И оно горькою правдою будет. Однако тут и нечто иное есть, о чем в жизни моей доселе не ведал я. Вот только теперь, на склоне лет открылось мне, что это такое: душами соединиться. Жена же моя, пред Богом и людьми венчанная…

— И вновь остановись, человече! — оборвал гильдейца князь Стерх. — Ты не на исповеди во храме своем, а я не священник ваш. Нам со князем эта часть жизни твоей без надобности. Первое: слова о таковом бесчестном использовании князем Кириллом своего дивного дара — ложь и клевета. Боле ничего не добавлю. Теперь другое: изложишь всё известное тебе о делах и торговых, и иных, нарушающих законы Доровы да Уложения Государевы, на бумаге. После дознание устное под запись последует, на него же призван будешь в свое время. Пределы Белой Криницы покидать воспрещаю. Передвигаться по самому городу и встречаться с кем пожелаешь волен свободно. Однако ведай, что под неявным надзором людей моих. Домашним, за нами во все глаза глядящим, разговор наш передашь по произволению своему. Эта тайна твоя для них тайною и останется. Особо замечу: в любом случае. Порукою в том и ответом на твое купеческое слово будет мое княжье слово. На сем пока что прощаюсь с тобою, Государевой Гильдии торговый человек Дан-Варфоломей из рода Гроха. Василий! Следуем дальше, распорядись.

Чувствуя себя очень неуютно, Кирилл тоже поклонился с седла — молча и довольно неуклюже. Какое-то время он еще продолжал ощущать спиною неотрывный взгляд Государева гильдейца. Не сдержавшись и обернувшись, сразу встретился с ним глазами. Купец как будто только этого и ждал: медленно положил поясной поклон, столь же медленно направился ко входу в дом.

— Если желаешь что-то сказать — говори без стеснения, — обронил князь Стерх, — не держи в себе.

— Да, княже. Об этой тайне его. Вроде бы эка невидаль, но до чего ж она гадкая и постыдная.

— Говоришь, гадкая и постыдная… Не торопись с судом. До моих лет доживешь — вдруг обнаружишь, что называть что-либо добром или злом следует с осторожностью. С великой осторожностью.

— Как же так, княже? Ведь грех-то в любом случае грехом и останется.

— И это верно, и ты не спеши. Никогда не старайся с наскоку ни понять, ни определение дать. Погоди-ка…

Князь Стерх привстал на стременах; поведя головою окрест, прислушался. Кирилл тоже расслышал нечто вроде отдаленных возгласов с причитаниями.

— Василий! Это у него или где-то рядом?

— Похоже, у него, княже.

Со стороны, откуда доносились крики, навстречу всадникам торопился молодой крестьянин. Князь Стерх подождал, пока он приблизится, наклонился к нему с седла. Внимательно выслушав тихие быстрые речи, хмыкнул и подал знак следовать дальше. Кирилл даже не успел заметить, каким образом и в каком направлении исчез вестник.

Ко входу, который находился в глубине выстроенного покоем особняка из белого мрамора вели два крыла крытой колоннады. Всё благоустройство внутреннего двора также являлось исключительно беломраморным. В самом центре располагался квадратный бассейн с фонтаном: усевшиеся по углам четыре лягушки — каждая размером с упитанную собаку — выпучив от натуги бельмастые глаза, с дружным журчанием извергали в него из разинутых пастей струи воды. У стен периметр был обильно уставлен громадными резными вазами в новоримском стиле, почти скрытыми под спадавшими из них пестрыми прядями вьющихся цветов.

По крыльям колоннады и двору с воинственным уханьем носился совершенно голый человечек, потрясая вислыми бульдожьими щечками, объемистым животиком, тем, что находилось под ним и топором в руках. Визжащая прислуга, преимущественно женского полу, разбегалась на его пути, прячась за колоннами да вазами. Рослая статная матрона, обильно задрапированная верхними и нижними одеждами из дорогих синских тканей, стояла в открытом проеме дверей храмового размера. Всякий раз очередное агрессивное движение голого человечка сопровождалось всплесками ее воплей, перемежаемых довольно однообразными причитаниями.

Частью дружинников сотник Василий перекрыл внутренний двор с улицы, оставшейся части указал на обе стороны от входа в палаты.

— Сейчас, княже, попрошу вас с братом Иовом держаться чуть позади меня, — распорядился князь Стерх. Не обращая ни малейшего внимания на всё происходящее, он подъехал к причитающей женщине почти вплотную, осведомился ровным голосом:

— Убава-Мелания, если память моя не подводит?

Названная закивала, не переставая подвывать и делать малоосмысленные жесты в направлении суеты, которая продолжала хаотично перемещаться по всему внутреннему пространству.

— Вопить перестань, — всё тем же голосом предложил князь Стерх. — Немедля.

Означенная Убава-Мелания мгновенно умолкла; опять закивала, на этот раз еще более усердно.

— Теперь ответствуй по-человечески: что случилось?

— Муж мой…

— Государевой Гильдии торговый человек Татимир, — тут же продолжил князь Стерх, безжалостно давя в зародыше, как и давеча на торжище, изысканную драматическую паузу.

— Да, князюшко. Он это, он самый… — подняв на него глаза, поспешно добавила: — Из ума исступился намедни. Как есть из ума исступился. Да ты сам погляди, князюшко! Сам-то погляди! У-у-у…

Она принялась тыкать пальцем куда-то за спину князя Стерха. Снова горестно завыла, только уже значительно тише и осторожнее, закачалась из стороны в сторону:

— И как жить-то дальше буду-у-у… Горе-горькая я-а-а, сирота горемычная-а-а…

Оказалось, что Государевой Гильдии торговый человек Татимир успел между тем бросить свой топор, взобраться на край бассейна и встать на нем, широко расставив ноги. К четырем весело журчащим струям присоединилась пятая — такая же прозрачная, но желтоватая цветом, с красиво поблескивающими на солнце золотистыми искорками.

Князь Стерх поморщился, отвернулся от увиденного:

— И давно он такой?

— От самого утречка. Ни с того ни с сего началося.

— Говоришь, от утречка и ни с того ни с сего. Понятно. За лекарем посылали?

— Нет, князюшко. Тебя дожидалися.

— Меня? — искренне удивился князь Стерх. — Но откуда ж вам было знать в точности, намеревался я сюда прибыть или нет?

Купчиха испуганно охнула и запоздало прикрыла рот ладошкой.

— И потом: чем же я-то болящему помочь смогу? Никогда прежде за собою лекарских талантов не примечал. Хотя с другой стороны, отчего бы и не попробовать — а вдруг?