Цветы из огненного рая - Ларк Сара. Страница 4

Девочка после этого пришла к выводу, что он – миссионер. Это слово Линда Хемплмен тоже часто произносила, тоскуя по утешениям священника. Ее муж надеялся на то, что вскоре здесь появится миссионер, который обратит в христианскую веру племена маори, живущие на берегах залива Пераки.

– Не такая уж она и юная, – проворчал мистер Баркер, не глядя на Присциллу.

Невысокий и полный хозяин паба был единственным человеком, не считая Сюзанны, знавшим истинный возраст девочки. Он привез Сюзанну с дочерью из Сиднея в Новую Зеландию, рассчитывая обосноваться здесь и начать все заново после того, как его изгнали из портового квартала в Ботаническом заливе [4] в результате ссоры, закончившейся потасовкой. Девочка смутно помнила кулачный бой и летающие над головой ножи, а также то, как Баркер бросил свой паб в Австралии и поспешно сбежал вместе с Сюзанной куда глаза глядят. В какой-то момент к ним присоединились Нони и Присцилла. Девочка помнила, как Присцилла поддерживала ей голову, когда ее тошнило во время путешествия на корабле.

– Ей скоро исполнится тринадцать, и тогда она начнет работать, преподобный! Но до тех пор… – произнес Баркер, который явно испытывал неловкость.

Он, скорее всего, не пощадил бы ребенка, но, судя по всему, побаивался Присциллы. Если она сбежит от него и найдет себе другого сутенера, атмосфера в его публичном доме станет еще более унылой.

Преподобный внимательнее присмотрелся к девочке, заставив ее повернуть к нему лицо с почти совершенными чертами. Орехового цвета глаза казались просто огромными… Вздохнув, миссионер почесал свой пах. Девочка понравилась ему, но, убедившись в том, что она еще совсем ребенок, он осознал, что не сможет найти приемлемой отговорки перед Богом, если возляжет с ней. И он заставил себя изобразить отеческую улыбку.

– Какая же ты хорошенькая, малышка! – ласково произнес он. – Не скажешь ли, какое имя тебе дали при крещении?

Девочка пожала плечами. Вряд ли кто-то удосужился провести над ней этот обряд, да она толком и не знала, что он имеет в виду. А имя… Даже если к моменту ее рождения Сюзанна была еще настолько вменяемой, чтобы выбрать его самостоятельно, никто не потрудился записать то, что она придумала. Все называли ее Киттен – котенок. Проститутки в борделе Баркера еще в Сиднее нарекли так запущенное, постоянно путавшееся под ногами дитя, потому что оно напоминало им вечно голодного и мяукающего уличного котенка.

– Она некрещеная, – ответил вместо девочки Баркер. – И, кажется, немного отсталая. Мать ее совсем сумасшедшая. Но покладистая, и выглядит неплохо… – Он указал на Сюзанну, тем самым давая клиенту понять, что пора делать выбор.

Тот наконец оставил Киттен в покое и выбрал Нони: не столь привлекательна, но и не столь безумна, как Сюзанна, и не такая энергичная и насмешливая, как Присцилла.

Пышная рыжеволосая женщина послушно поднялась и повела мужчину в одну из хижин, сооруженных из китовых костей и брезента за пабом: в них и жили проститутки Баркера. Кости заменяли древесину всем жителям китобойной станции в заливе Пераки: китобои сколачивали из них невысокие домики, из этого же материала были сделаны столы и стулья в пабе.

Паб представлял собой совсем примитивное строение. Четыре подпорки из не обработанной толком древесины южного бука – тот рос к северу от залива – с небрежно ободранной корой были оббиты щепой, оставшейся после постройки дома Хемплмена. Брезентовые стены плохо защищали от ветра, и тот, задувая внутрь, приносил с пляжа запах разлагающихся китовых туш. Посетители и вечно недовольные проститутки были вынуждены терпеть эту вонь, но зато крыша не протекала.

Киттен с облегчением вздохнула, когда преподобный удалился вместе с Нони, и тут же убежала прочь. К счастью, Баркер не стал возмущаться и не назначил ей время «начала работы». Но девочка заметила, как он разозлился. Всю свою ярость хозяин заведения обрушил на Присциллу.

– Это было в последний раз! – рявкнул он на потрепанную проститутку, которая стоически выдержала его гнев. – Последний раз ты помешала мне распорядиться дочерью Сюзанны! Хватит нам кормить этого котенка. Если бы я знал, во что мне это обойдется, я сразу утопил бы ее, как только эта баба принесла в подоле. Ну да ладно, она хорошенькая и рано или поздно окупит свое содержание. Если как следует посчитать, то получится, что ей уже исполнилось тринадцать. Судя по тому, что я слышал, у нее каждый месяц течка. Так что не очень-то она и мала.

Киттен, которая задержалась на пороге паба, надеясь подслушать разговор, закусила губу. Присцилла советовала ей как можно дольше скрывать от мистера Баркера тот факт, что с недавних пор у нее начались ежемесячные кровотечения. И она пыталась тайком стирать тряпки, которые давала ей Нони, чтобы удержать кровь. Киттен была отнюдь не отсталой, а очень даже смышленой девочкой, и уже давно привыкла избегать мистера Баркера. Но месяц назад ее выдала Сюзанна. Она нашла тряпку и принялась громко причитать. Кричала что-то о «проклятии Евы» и «злой женской доле». Киттен особенно не прислушивалась к ее словам, однако Баркер, судя по всему, обратил на них внимание. Поэтому он готов был осуществить свои угрозы и сделать Киттен одной из своих публичных женщин.

– После следующего крупного улова и начнет, Прис! – продолжал рассуждать Баркер. – Если в сети Хемплмена попадется что-то стоящее и у парней зазвенят деньги в карманах. Конечно, для начала придется мне ее объездить…

Киттен замерла. О чем это он? Он хочет ее… Жирный Баркер станет первым мужчиной, с которым она…

– Ты? – протянула Присцилла, и в тоне ее появилось нечто новое: ревность!

Киттен вздохнула. Она знала, что Присцилла питает некие чувства к Баркеру, хотя при всем желании не могла понять, что ее вечная заступница нашла в толстом и громогласном владельце публичного дома. Наверное, Присцилла надеется: однажды он захочет, чтобы она принадлежала только ему, и перестанет продавать ее китобоям. Присцилла как-то призналась Киттен, что ненавидит запах ворвани и крови, которым те пропитались. Тогда ей и правда было лучше с Баркером, от которого несло лишь пивом и прогорклым жиром.

– Из ума выжил, что ли? – Тон Присциллы снова изменился. Киттен хорошо ее знала: так она говорила тогда, когда хотела, чтобы люди плясали под ее дудку. – Ты же деньги потеряешь!

Баркер мерзко расхохотался.

– Сладкая моя, она от этого не сломается, – заявил он. – Я на ней еще много заработаю! Вот укрощу ее…

Присцилла фыркнула:

– Ах, она и так послушна! Девочка прекрасно знает, что ничего другого ей не остается. И, возможно, ей этого даже хочется…

Возмущенная Киттен снова закусила губу. Не думает же Присцилла на самом деле, что ей «этого хочется»! Наоборот, Киттен не желала становиться шлюхой! Она достаточно часто повторяла Присцилле, что намерена жить иначе, чем ее мать! Присцилла и Нони тоже не казались ей образцами для подражания. Да, они сами себя обеспечивали, им хватало на хлеб и выпивку, причем пили они в меру, лишь после работы позволяли себе пропустить не больше одного или двух стаканчиков виски. В любом случае они имели постоянный доход, порой неплохо проводили время и, кажется, даже веселились. У Нони был приятель, который пообещал, что женится на ней, когда заработает немного денег китобойным промыслом. А у Присциллы был Баркер…

– Так зачем трудиться? – поинтересовалась стареющая проститутка. – Или ты ее хочешь? – Этот вопрос она задала с подвохом.

Баркер хрипло рассмеялся, голос его стал слащавым.

– Вот уж нет! Разве тощий цыпленок может меня возбудить? Ты же знаешь, я люблю высоких и сильных женщин…

Киттен попыталась пропустить мимо ушей звуки, недвусмысленно свидетельствовавшие о том, что Присцилла и Баркер принялись ласкать друг друга.

– Тогда руки прочь от малышки! – пригрозила в конце концов Присцилла. – И помни о заработке! Кое-кому из ребят наверняка захочется быть первым у Киттен.