Media Sapiens-2. Дневник информационного террориста - Минаев Сергей Сергеевич. Страница 8
Малахов:
— Все, я вас сейчас удалю из зала. Последнее предупреждение!
Зал медленно стихает. Экраны гаснут. Малахов спускается в нижние ряды и продолжает:
— Это ещё не все. Во второй части картины мы узнаем, что делали наши героини после встречи с водителями.
На экранах снова утренняя деревня. Петухова и Дорохова с пластиковыми пакетами под мышкой поднимаются по ступеням медпункта, открывают дверь и исчезают внутри. Через какое-то время они, улыбаясь, выходят оттуда уже без пакетов и идут домой. Голос за кадром:
— В качестве оплаты за свои услуги наши «ночные бабочки» получили от водителей, следующих из Таджикистана, наркотики, которые тут же продали врачу своего села. (Зал ахает.) Вот такая работа у наших героинь из простого русского села Стаканкино. А вот перед нами и её плоды.
Из медпункта выходит мужик, придерживая рукой карман телогрейки. Камера смотрит ему в спину и провожает его по сельской дороге. Следующий кадр. Мужик валяется в кустах уже без телогрейки. (Крики в зале: «Расстреливать таких надо! Сволочи! Куда власти смотрят!») Рубаха на нём расстёгнута почти до пояса. Крупным планом лицо мужика, выражающее полную безмятежность. Голос за кадром:
— Когда впереди ничего нет — ни работы, ни семьи, ни будущего, остаётся только медленно убивать себя. Состояние безмятежности после укола героина нормально для тракториста Степана. Ему пока хорошо. Через какое-то время он пожалеет о том, что делает. Пожалеют ли они? (Крики в зале: «Своими руками бы разорвала суку! Да что же вы их не арестуете прямо тут?»)
Камера снова показывает Петухову и Дорохову, которые, улыбаясь, идут от медпункта. Экран гаснет. В студии Петухова тихо плачет, приговаривая «за что же нас так». Дорохова закрыла лицо руками.
Малахов:
— С одной стороны, этим женщинам нет оправдания, но с другой — обстоятельства…
Но договорить ему не дают. Левая половина рядов, состоящая почти из одних женщин, вскакивает со своих мест и с криками «Наркоманки! Убийцы!» бежит к героиням. Лица массовки искажены ненавистью. У некоторых на глазах слезы. Малахов отбегает к стене, между массовкой и героинями возникают милиционеры и охранники студии. Героини передачи — белые от ужаса.
Толпу разъярённых женщин растаскивают милиционеры. Некоторых выводят из студии, прочие рассаживаются по своим местам. Малахов возвращается в проход между рядами, поправляет очки и раскрывает папку, которую держит в руках.
— Наш следующий герой — Антон Дроздиков, человек, который снял все эти ужасы на плёнку.
В зале раздаются аплодисменты и крики «молодец!», «хорошо, что заснял тварей этих!», «в суде пригодится!». Я сижу в кресле, киваю залу и улыбаюсь.
Малахов:
— Скажите, Антон, как вы себя чувствуете?
— Отлично!
— Что вы можете сказать о своём фильме?
— В целом получилось очень своевременное кино о быте русского села..
Петухова:
— Вам не стыдно?
Дорохова:
— Что же ты, сволочь, наделал-то?.
Я криво улыбаюсь:
— Вы понимаете, дело в том, что современная медиа работает в разных жанрах…
Мaлaхов:
— Действительно, Антон, вам не стыдно? Даже мне уже стыдно. Я расскажу историю, Антон, или вы сами её расскажете?
Я:
— Мне, в общем, всё равно. Вы ведущий, вы и рассказывайте.
Мaлaхов:
— Хорошо. Антон Дроздиков, известный журналист, приехал в село Стаканкино и договорился с жителями о том, что снимет правдивое кино о русской глубинке. Елена Ивановна Петухова и Мария Александровна Дорохова действительно продают дальнобойщикам картошку и овощи со своего огорода. В качестве оплаты за них они берут у водителей анальгин, димедрол и ношпу в ампулах, которые невозможно достать в селе. Они относят их в медпункт. Антон Дроздиков знал об этом, снимал все на камеру, а затем сделал монтаж, включив туда кадры с пьяным трактористом. После чего Антон наложил закадровый текст, который все вы слышали. И который, как понятно, не имеет ничего общего с действительностью. Антон считает это «работой в разных жанрах». А что думаете вы, уважаемые зрители?
В студии висит напряжённая тишина, прерываемая поочерёдными всхлипами Дороховой и Петуховой. Наконец из первого ряда встаёт мужик в спортивном костюме и громко произносит:
— Да что тут думать? Он чистый пидор. Мочить таких надо!
— Правильно!
— Мочить!
— Убить его, суку!
— Так оболгал честных рабочих женщин!
— Мочить!
— Мочить суку!
Почти все зрители вскакивают со своих мест и несутся ко мне. Я встаю с кресла и отступаю к стене с экраном. Толпа движется на меня.
— Эй, эй вы чего? Вы с ума сбрендили? Алле, Малахов! Вызови охрану. Вызови охрану, я тебе говорю! Ты чего, не понял?
Меня прижимают к стене. Толпа наваливается и начинает лупить меня. Я чувствую, как десятки рук рвут на мне одежду. Сначала я пытаюсь отбиваться, но меня быстро валят на пол и добивают уже ногами. Я теряю сознание.
В следующем кадре я вижу студию как бы с потолка. Моё тело за ноги волокут к выходу два охранника. За моим телом тянется слабый кровавый след. Я слышу голос Малахова:
— Снято. До конца рекламной паузы минута. Массовка садится на свои места, удалённых из студии просим возвратиться. У нас ещё два сюжета. Работаем на регионы в прямом эфире.
В студии раздаётся голос, отсчитывающий секунды до начала следующей темы:
— Сорок. Тридцать. Двадцать. Десять. Пять. В эфире!
— Здравствуйте! В эфире шоу Андрея Малахова «Пусть говорят». Мы прощаемся с героями темы «Справедливость торжествует!» и встречаем новых героев…
VIVA HATE
Следующим утром я пересекаю площадь перед метро «Краснопресненская», курю, страдаю похмельной головной болью и соображаю, где я всего десять минут назад парковал машину. Удивительно, но факт — вчерашние посиделки с Никитосом, равно как и выступление перед народом на Чистых прудах, отложилось в моей памяти пусть и не в мельчайших, но всё-таки в подробностях. И вот я иду по улице, вспоминаю все это и злюсь. Я смотрю по сторонам, разглядываю людей и понимаю, как я их всех ненавижу. Нет, дело не во вчерашнем метании бисера и не в драке, которую я затеял с тем мужиком. Злость подступает к горлу, когда я вспоминаю истоки моего вчерашнего бенефиса. Всю эту «оду протестному электорату». И мне моментально хочется всех уничтожить.
У палатки с надписью «Носки-чулки» разговаривают две девки. Одна в бесформенном джинсовом комбинезоне слушает свою подругу — блондинку в короткой джинсовой юбке и колготках в сетку. Блондинка вещает с характерным малороссийским акцентом:
— Идут мимо, видят меня. Заходят. Сначала на меня смотрят, потом уж на товар. Так, по ходу дела, разговорятся, лапши им на уши навешаешь, вот и купят чего.
— Натах, да ты просто королева местная!
— А то! А Рашид, хозяин палатки, тварь, не ценит. Только лапать пытается, скотина.
Почти миновав их, я услышал, как блондинка хамским тоном сказала мне в спину:
— Мужчина, вы носки чисто хлопковые приобрести не хотите?
— Нет, спасибо, я уже в носках, — пробурчал я.
Единственное, чего я хочу, — это подойти вплотную к тебе, взять один из пакетов с колготками с витрины, открыть его, достать оттуда колготки, обмотать вокруг твоей шеи и начать тебя душить. Попутно пристрелив твою жабу-подругу в джинсовом комбезе. Я хочу посмотреть, как ты будешь ползать по земле и хрипеть «помогите», королева ты наша местная. И когда ты сдохнешь, я подумаю о том, что жизнь в общем-то не такая уж и скучная штука. Впрочем, ты об этом никогда не узнаешь.
Рядом с салоном сотовой связи стоит узбек, одетый в спортивные штаны и футболку с надписью «D&G». На его грязных ногах надеты шлёпанцы. Пальцы, как вы понимаете, угольного цвета. Ногти будто обгрызаны. Он разглядывает пальцы ног и орёт в мобильный, периодически взвизгивая, так, что слышно всем прохожим:
— Ало! Это… Расул, ту херню, че я тибя просил, мине уже не надо, понял, да? Ало! Ало, слышишь меня? Расул, епта, я говорю, ту херню, че я тебя просил, мине уже везти не надо! Я, билять, завтра пириеду и всех там рэзать буду, за то, че они наделали на абъекте. Ишаки, бля. Я риальна гаварю. Все, давай пока.