Судьбы и фурии - Грофф Лорен. Страница 48

– Бедная Алисия. Это уже третий твой развод? – спросила Матильда. – Сэм Три Страйка. Ты вылетаешь.

Мужчины засмеялись.

– Это прозвище мне нравится больше, чем прежнее, – сказал Лотто. – Помнишь? Однояйцевый Сэм.

Сэм невозмутимо пожал плечами. Его никогда не покидала самоуверенность. Доктор взглянул на него с интересом.

– Однояйцевый Сэм? – спросил он.

– Рак яичка, – ответил Сэм. – Но в итоге оказалось, что это не так уж и важно. И с одним яйцом, как оказалось, можно заделать четырех детишек.

– У меня два прекрасных яйца, – сказал Лотто. – И ни одного ребенка.

Матильда молчала, пока остальные болтали, а потом встала и ушла в дом, прихватив тарелку. Лотто рассказывал историю о передозировке одной известной актрисы, принюхиваясь к запаху ягодного мусса, доносящемуся из духовки, а сам все ждал и ждал, но Матильда не появлялась. В конце концов он не выдержал и пошел за женой.

Она была на кухне. Стояла спиной к двери, но не мыла посуду, а просто слушала. О, эти маленькие оттопыренные ушки и белокурые волосы, лежащие на плечах. Радио было приглушено. Лотто невольно прислушался и почувствовал, как желудок подскочил, когда он услышал чей-то знакомый, растягивающий гласные голос. А потом он понял, что это его собственный голос, и все внутри оборвалось. Это то самое утреннее шоу. Но какая часть? Он почти и не помнил. Ах да, история о его одиноком детстве во Флориде. Его голос вдруг показался ему непристойным и вызвал чувство неловкости. Он вспомнил о болоте, на которое сбегал в периоды депрессии. Один раз к его ноге присосалась пиявка. И он, ребенок, так отчаянно и жадно нуждающийся в компании, позволил ей пить свою кровь. Всю дорогу домой и за ужином он наслаждался ее компанией. А когда перевернулся во сне, пиявка лопнула, и вылилось столько крови, что он почувствовал себя виноватым, как будто убил человека.

Ведущая засмеялась, но в этом смехе слышалось, что она шокирована. Матильда резко выключила радио.

– Эм? – осторожно позвал он.

Она сделала глубокий вдох, и он увидел, как ее грудная клетка расширилась и показались ребра, а затем она уменьшилась, когда Матильда выдохнула.

– Это не твоя история, – сказала она.

– Моя, – возразил он. – Я помню ее совершенно отчетливо.

Это была правда. Он до сих пор помнил прикосновение горячей грязи к ногам, ужас, охвативший его и тут же превратившийся в некое подобие нежности, когда он увидел у себя на коже маленькую черную пиявку.

– Нет, – отрезала она, достала мороженое из морозилки и вытащила из духовки мусс. Достала чашки и ложки и вынесла это все наружу.

Лотто ел, и по его желудку растекалось какое-то нехорошее чувство. Он вызвал машину, чтобы развести гостей по домам. К тому моменту, как она отъехала, он уже понял, что Матильда была права.

Он вошел в ванную, как раз когда она чистила зубы перед сном, и присел на край джакузи.

– Прости, – сказал он.

Матильда пожала плечами и сплюнула пасту в раковину.

– Я имею в виду пиявку. Историю о пиявке.

Она нанесла крем на руки и потерла их друг о друга, глядя на Лотто в зеркало.

– Это мое одиночество, Лотто. Не твое. У тебя всегда были друзья. Дело не в том, что ты украл мою историю. Ты украл моего друга.

Она рассмеялась над этим, но, когда Лотто забрался под одеяло, ее светильник был погашен, а Матильда лежала на своей стороне. Лотто погладил ее бедро, просунул руку между ее ног, поцеловал ее в шею и прошептал: «Что твое – то мое, а что мое – твое», но она уже спала или, что еще хуже, притворялась спящей.

«Сирены» (незаконченное)

Нет, это слишком больно. Это ее убьет.

Матильда спрятала рукопись в коробку не читая, и рабочие унесли ее прочь…

Сцена: Галерея, изрытая оспинами пещер, стены украшают позолоченные березы. Звучит «Тристан и Изольда». Толпа, похожая на пиратов, засела в барах по четырем углам комнаты, все жадно пьют и едят. Скульптуры подсвечены синим: гигантские, аморфные, стальные изображения лиц, искаженных ужасом, над всем этим надпись Конец.

И сама галерея, и ее исполнение напоминают резьбу по дереву Дюрера, посвященную апокалипсису. Художником была Натали. Она была посмертно увековечена в сцене: ее бледное, полупрозрачное надрезанное фото возвышалось над всем.

Два бармена заняты работой. Один молодой, другой – зрелый, оба очень красивы.

Зрелый. Говорю тебе, в эти дни я поклялся пить только сок. Кейл, морковка и рыжий…

Молодой. А это еще кто? Только что вошел, высокий, в шарфе. О, мои звезды…

Зрелый (улыбается). Это? Ланселот Саттервайт. Ты знаешь его.

Молодой. Драматург? О боже. Я должен с ним познакомиться. Может, он предложит мне роль. Никогда не знаешь, где повезет. О господи. Такое чувство, что он высасывает весь свет в комнате, правда?

Зрелый. Ты бы видел его в молодости. Полубог. По крайней мере, он сам так считал.

Молодой. Так ты с ним знаком? Можно я пожму твою руку?

Зрелый. Он однажды был моим дублером. Много лет назад. Летняя постановка, Шекспир в Парке. Нам досталась роль Фердинанда. О, мои слова! О боги! Я лучше всех, кто их произносил, и так далее. Хотя, как по мне, он больше всего похож на Фальстафа. Болтливый и заносчивый, как черт. Но он бы все равно никогда не сделал карьеру как актер. В нем всегда было что-то… не знаю… неубедительное. Он слишком высок, а потом то толстел, то худел, выглядело это довольно жалко. Но в конце концов он справился. Иногда я думаю, что было бы, если бы и я выбрал иной путь? Даже самый небольшой успех может вскружить мне голову, и тогда я застряну на месте. Лучше всегда гореть и пробовать что-то новое. Я не знаю… ты меня не слушаешь.

Молодой. Прости. Я просто… посмотри на его жену. Она потрясающая…

Зрелый. Она-то? Одна кожа да кости. Как по мне, она отвратительна. Но если ты и правда хочешь познакомиться с Лотто, то вначале тебе нужно справиться с ней.

Молодой. Ха. Она просто невероятно красивая. А он… верен ей?

Зрелый. Я думаю, он играет за две команды. Но вообще трудно сказать. Он будет забалтывать тебя, пока ты не начнешь пускать слюни от любви и сам не приползешь к нему. Все мы через это прошли.

Молодой. И ты?

Зрелый. Конечно.

Они оборачиваются и смотрят на жабоподобного человечка, который подобрался поближе, вслушиваясь. Лед в его стакане тихо позванивает.

Чолли. Эй, парень. Для тебя есть небольшая работенка. Сто баксов, легкие деньги. Что скажешь?

Молодой. Зависит от того, что это за работка, сэр.

Чолли. Тебе надо совершенно случайно вылить бокал красного вина на жену Саттервайта. Чтобы растеклось по всему этому белому платью, постарайся как следует. Плюс у тебя будет возможность подобраться к Саттервайту и сунуть ему записку в карман. Подумай, какой толк тебе с этого. Может, он пригласит тебя на прослушивание или вроде того. Ты согласен?

Молодой. Пять сотен.

Чолли. Две. В зале еще семь барменов.

Молодой. По рукам. Можно, я одолжу вашу ручку? (Он берет перьевую ручку Чолли, черкает пару строчек на салфетке, складывает ее и кладет в карман. Смотрит на ручку и прячет ее туда же.) Это так ужасно! (Он со смехом ставит вино на поднос и спешно уходит.)

Зрелый. Интересно, какие у мальчика шансы сойтись с Саттервайтом?

Чолли. Меньше нуля. Лотто натурал до мозга костей и патологически моногамен. Но посмотреть будет забавно. (Смеется.)

Зрелый. Что ты задумал, Чолли?

Чолли. Почему вы со мной говорите? Мы незнакомы.

Зрелый. Знакомы вообще-то. В девяностых я был частым гостем на вечеринках у Саттервайта. Мы часто болтали в свое время.

Чолли. Ну… тогда на них ходили все, кому не лень. (Раздается звон стекла, шум толпы медленно стихает.)

Зрелый. А Матильда повела себя достойно. Ну конечно же. Снежная королева. Ушла в уборную, прихватив сельтерскую воду и соль. Да, ты прав, тогда все ходили на эти вечеринки. И всем было интересно, почему Лотто выбрал лучшим другом тебя. Ты даже к столу ничего не приносил. И вел себя ужасно.