Возвращение в Чарлстон - Риплей Александра. Страница 92

После ужина наступала очередь казино, и Скай приводил в исполнение план, разработанный на сегодня для рулетки. И наконец, после всего этого, они отправлялись на поиски развлечений, чтобы рассеять горький привкус очередной неудачи.

В одной, двух, трех и более машинах они разъезжали по побережью следом за Скаем – по дороге, которую он так хорошо знал. Осторожные водители отставали и терялись, с неосторожными случались аварии. Опытные и бесстрашные заражались любовью Ская к скорости и риску. Он возил их в ночные клубы, бары для рабочих, с оцинкованными стойками, дансинги, казино. Во многих заведениях их встречали без особой радости, кое-куда не пускали. Ская знали везде. Знали, что он, не считая, тратит деньги и щедр на чаевые. И еще знали, что он любит бить посуду. Это началось с Петра Великого – на той юбилейной вечеринке. Скаю нравилось наблюдать, как шок сменяется весельем, а веселье переходит в буйство.

Он всегда оплачивал ущерб, а когда уже при свете солнца они с Гарден возвращались к себе в отель, из его памяти улетучивались злость и разочарование, вызванные неудачей за рулеткой.

Гарден ненавидела их образ жизни. Она ненавидела рулетку. Ненавидела ночные гонки на «мерседесе». Ненавидела ночные клубы и пьяных «друзей», лапавших ее во время танцев. Ненавидела откровенное презрение на лицах рабочего люда, когда их разодетая компания вваливалась в какой-нибудь скромный бар. Ненавидела свое все усиливающееся внутреннее напряжение, сменявшееся стыдом при звуке бьющегося стекла. А больше всего она ненавидела остекленевший взгляд Ская и то, как молча и со злостью он занимался с ней любовью.

Она слишком много пила, ела и курила. Она презирала себя за то, что не может остановить Ская, и любила его еще больше оттого, что верила – его нужно остановить, не дать уничтожить самого себя, как он уничтожает хрусталь, фарфор, столы и стулья там, где бывает. Иногда по ночам он рыдал в ее объятиях, и тогда сердце Гарден готово было разорваться от жалости к нему.

Она старалась выглядеть красивой, смеялась, танцевала чарльстон среди обломков и осколков и посылала маме, тете Элизабет и друзьям из Чарлстона открытки с изображением цветочного рынка в Ницце, зоопарка в Монако или пальм на фоне Средиземного моря: «Так чудесно, что нет слов. С любовью. Гарден».

В конце лета приехала Вики.

– Мне необходимо найти виллу, – объявила она. – Ривьера входит в моду. Очень скоро Саутхемптон превратится в город-призрак.

Вместе с ней прибыл архитектор, молчаливый мужчина средних лет с брюшком и выпученными глазами.

– Принчипесса не намерена шутить, – сказал Скай. – Меньше чем на мыс Антиб она, разумеется, не согласится.

Последнее время о маленьком сонном полуострове на Ривьере много говорили, благодаря Колю Портеру, который первым провел там сезон несколько лет назад. Теперь одна американская пара, его друзья, перестраивала там дом, намереваясь жить в нем круглый год. А пока они жили в отеле в окружении многочисленных друзей, многие из которых были членами дягилевской труппы, считавшейся в Париже последним шиком.

Гарден и Скай ужинали в отеле вместе с Вики.

– Вот они, – прошептала Вики, когда они уже заканчивали десерт. – Садятся там, у окна.

Гарден никогда не видела Вики такой возбужденной. Она повернула голову и посмотрела на красивых мужчину и женщину.

– Кто они такие? – шепнула она.

Вики откровенно пожирала глазами сидящую у окна пару.

– Скотт и Зельда Фицджеральд, – ответила она. Гарден повернулась взглянуть еще раз.

По дороге в Монте-Карло Скай хохотнул:

– Мне жаль всех художников и писателей, находящихся во Франции. Похоже, моя дорогая матушка готова снова отправиться на львиную охоту.

– Скай?

– Да, дорогая?

– Как ты считаешь, я такая же красивая, как Зельда Фицджеральд?

– В десять раз красивее. Дай-ка мне еще глоточек.

Гарден сделала большой глоток из бутылки с шампанским и передала ее Скаю – допить, пока не нагрелась. В эту ночь она танцевала неистовее обычного и их друзья швыряли к ее ногам бокалы, взрывавшиеся, словно бомбы.

Все, кроме Ская. Он пил за нежные черные глаза юной итальянки, недавно присоединившейся к их компании со своим американским покровителем.

Ее сменила датчанка, и в баре у них в гостиной появился спирт. Потом исчез спирт, и появился кальвадос для француженки из Нормандии. Скай перешел от рулетки к баккара с разноцветными костяными фишками по тысяче вместо круглых жетончиков по сотне.

Гарден обожали множество будущих Оскаров Уайльдов, воспевших в стихах ее красоту и любивших одалживать ее самые экстравагантные меха, когда ночи становились прохладными. Эти поклонники сидели в машине, которую купил ей Скай, точной копии его собственной, когда Гарден следовала за белой машиной мужа в ночной гонке за удовольствиями.

Как-то Гарден вернулась домой раньше. Провожавший ее поэт пошел следом за ней в гостиную. Гарден упала в кресло; он устроился рядом на полу. Поэт начал читать написанную для нее поэму. Потом зарыдал, положив голову ей на колени, и стал умолять помочь ему стать мужчиной, как все. Гарден опустила лямки платья и обнажила грудь. Поэт протянул дрожащую руку и коснулся округлой женской плоти. Гарден схватила его руку, крепко прижала к груди и заплакала. Поэт отпрянул, как от удара; он на четвереньках выбрался из комнаты – так спешил, что даже не встал на ноги. Из закрытых глаз Гарден лились слезы, они катились по искаженному лицу, капали на сжимающие грудь руки и собирались лужицами между пальцами.

67

– Мне до смерти надоела Ривьера. Поедем в Париж.

– Мне тоже. Давай вернемся домой, Скай.

– Домой? Это куда же? В Нью-Йорк? Почти все наши нью-йоркские знакомые сейчас в Париже.

– Поедем в Чарлстон, в Барони.

– Ты, наверное, шутишь. Что мы там будем делать? Обрастать мхом? Нет. Париж – вот где кипит жизнь! Там наше место.

– Когда ты хочешь ехать?

– Сегодня, прямо сейчас.

Гарден закурила сигарету. Они сидели за ужином. На этот раз одни. К сожалению, те редкие минуты, когда они оставались одни, почему-то всегда кончались ссорой.

– Мы можем уехать в пятницу, – сказала она примирительно. – В четверг мы празднуем нашу вторую годовщину.

Скай полностью сосредоточился на своем антрекоте.

– Хорошо, Скай?

– Конечно.

Париж был чудесен. Больше года они провели под высоким синим, сияющим небом Лазурного берега. И вот теперь прибыли в серый Париж, с низкими серыми облаками, из которых капает бесконечный холодный дождь.

Улицы забиты гудящими автомобилями и пешеходами, выставляющими перед собой зонтики, как оружие. Они презирают машины, отпрыгивают от разбрызгивающих грязь колес, ругаются и грозят кулаками не уступающим им дорогу водителям.

– Ей-Богу, я уже забыл, какой это большой город, – сказал Скай.

Вики встретила их с распростертыми объятиями и тут же провела наверх, в бальную залу. Теперь здесь была студия, пропахшая скипидаром, и прилежно трудились пятеро художников.

– Это соревнование, – объяснила Вики. – Они рисуют мои портреты, разумеется, в кубистском стиле; тот, который мне понравится больше всех, я куплю. Я только познакомлю вас и снова сяду позировать.

Художники все до одного были молодыми, мужественными, энергичными. Гарден отметила это, переходя следом за Вики от мольберта к мольберту. Ее не возмутило и не заинтересовало, что Вики теперь, похоже, покупает любовников в больших количествах. После того, что она узнала о некоторых обитателях Ривьеры, незатейливые развлечения Вики казались даже пресными. Она выглядела пышущей здоровьем, темно-рыжие волосы были перевязаны на лбу шарфом, спадающим сбоку на желтое платье.

– Вики, вы чудесно выглядите, – сказала Гарден.

– Зато ты, детка, выглядишь как пугало, – радостно сообщила Вики. – Скай, немедленно отправь Гарден за приличной одеждой.