В поисках любви. Ищу любовь - Картленд Барбара. Страница 9

«Нельзя плакать, — говорила себе девушка, пока Элен хлопотала вокруг и затягивала ей корсет. — Нельзя портить этот вечер, предаваясь горю: это будет некрасиво по отношению к Соланжам».

Когда Элен надевала на Марину черное шелковое платье, девушке захотелось, чтобы вместо него был абрикосовый наряд из сна.

«Но его, вероятно, выбросили вместе с остальными мамиными вещами», — с грустью подумала она.

Снизу послышался звук гонга.

Марина вздохнула и, посмотрев на себя в зеркало, принялась щипать щеки.

Хотя она была одета во все черное, выглядела очень мило. Кожа, точно алебастр на фоне черного шелка, а глаза были как никогда голубыми.

Поправив креповые оборки на манжетах, Марина спустилась на первый этаж, в столовую. Моника уже сидела за столом в красивом платье из темно-красного атласа. При виде Марины ее глаза загорелись.

— Ты так прекрасно выглядишь! — воскликнула она, хлопнув в ладоши от удовольствия. — Ты меня затмишь.

— Ах, Моника, мне никогда это не удастся, и твое платье такое чудесное!

— Спасибо, папа купил его на прошлой неделе. Я умоляла сшить мне платье у месье Карона, и он, наконец, уступил.

Моника кокетливо захлопала ресницами и поправила лиф платья. Она была очаровательна и определенно знала это.

— Позвольте мне, — сказал Саймон, кинувшись к Марине, чтобы отодвинуть для нее стул.

Марина залилась краской. Саймон был так обходителен. Сравнивая его манеры с бестактным поведением Альберта, Марина с трудом верила, что в последнем текла французская кровь.

— Мы надеемся, что вам понравится пьеса, Марина, — сказала мадам Соланж, пробуя свой щедро приправленный бульон. — Это комедия Мольера, одного из наших величайших драматургов.

— Да, я слышала о нем, — ответила Марина, отламывая кусочек французской булки. — Папа очень любил театр...

Девушка смолкла, она собиралась добавить «пока не умерла мама», но слова застряли у нее в горле.

— Быть может, он приедет навестить вас здесь? — с надеждой предположила мадам Соланж. — Его общество всегда доставляет нам удовольствие.

— Не думаю, что это возможно, — с грустью ответила Марина. — У папы в Лондоне столько дел. Он даже в нашем доме в Райе[19] не бывал подолгу.

— Очень, очень жаль. Такой привлекательный мужчина, как ваш отец, не должен впадать в хандру. Он обязан идти дальше и жить как бы заново.

— Мадам, как вам известно, в Англии существуют сложные правила, которым подчиняется траур... — начала Марина.

— Зачем так усложнять жизнь? — спросила мадам Соланж, пожав плечами. — Я этого не понимаю.

— Мама, мы должны уважать желание Марины продолжать носить траур, — неожиданно вмешался Саймон.

— Bouf![20] Я бы не хотела, чтобы вы оба ходили с мрачными лицами, когда я умру, — ответила мадам Соланж. — Я хочу, чтобы вы одевались в красное и веселились на вечеринках.

Моника и Саймон рассмеялись. Марина смотрела на них с ужасом. Как они могут хохотать при мысли о смерти своей матери?!

— Ты должна простить нас, — сказала Моника, заметив выражение лица подруги. — Мама всегда говорит, что хочет большую вечеринку, когда умрет. В нашей семье всегда так делают.

— Это довольно чуждо мне, — чопорно поджала губы Марина. Она все больше убеждалась, что не сможет воспринять их отношение к жизни.

— Довольно. Вы расстраиваете нашу гостью, — перебил месье Соланж, который вплоть до этой минуты хранил молчание.

— Pardon, Papa, excusez-moi[21], — ответила Моника с должной нотой раскаяния.

Беседа замерла; все принялись за легкий полдник.

Напряжение разрядилось, когда дворецкий пришел объявить, что экипаж будет готов через пятнадцать минут.

— Я так жду этого вечера, — сказала Моника, поднимаясь из-за стола.

— Вы должны позволить мне сопровождать вас в театр, — шепнул Саймон на ухо Марине, когда помогал ей встать из-за стола.

— Спасибо, — ответила девушка, еще раз покраснев.

* * *

Саймон держался рядом с Мариной. Когда они ехали в экипаже в театр, он задавал ей множество вопросов о Лондоне и о том, как развлекаются молодые джентльмены.

— Я слышал, сейчас в Лондоне очень модно говорить по-французски? — отметил он. — Кажется, я читал в газете, будто молодые люди беседуют исключительно по-французски, когда ходят в свои клубы.

— Ах, леди не позволяется бывать в таких местах, — застенчиво ответила Марина, — потому я ничего не могу сказать на этот счет. Однако вы правы. Мы с мамой и папой не так давно ужинали у Симпсонов, и там множество людей делали вид, что ведут долгие беседы по-французски. Мне говорили, что это сейчас престижно и что даже сам принц Уэльский предпочитает говорить по-французски за ужином.

— Это определенно комплимент для нас, — улыбнулась мадам Соланж.

— Приехали! — воскликнул Саймон.

Марина могла бы поклясться, что за время дороги тот незаметно придвинулся ближе к ней. Девушку лишало покоя ощущение тепла тела Саймона совсем рядом; кружил голову легкий запах одеколона, витавший вокруг него.

Пока все ждали, чтобы открыли дверцу экипажа, Марина украдкой взглянула на Саймона. Он, несомненно, был очень красивым молодым человеком. В нем была какая-то особая опрятность и ухоженность, которых Марина не замечала в большинстве англичан.

Девушка заметила, что кисти его рук очень красивы, ногти безупречны; ей нравились гибкие движения этих сильных, смуглых рук, будто он хотел перенять поводья.

«Интересно, любит ли он ездить верхом, — размышляла Марина, отмечая, что и ресницы у Саймона слишком длинные для мужчины. — Тогда он был бы слишком совершенен!»

Дверцы экипажа открылись, и Марину захлестнул порыв холодного воздуха.

Саймон выскочил из коляски и помог спуститься Марине.

Толпа у входа в театр была крайне возбужденной. Все громко и оживленно разговаривали.

Впервые за целую вечность Марина почувствовала себя живой. Атмосфера в фойе была праздничной.

Едва Соланжи вошли, как к ним стали подходить и здороваться люди. Марину представили по меньшей мере дюжине театралов, пока они добирались до своих мест.

— У нас есть ложа, которой месье Бушерон дю Бэрри разрешает пользоваться, когда не приходит сам, — объяснила Моника. — Мама всегда забывает лорнет, и нам приходится рассказывать ей, что происходит на сцене, — продолжала она.

— Вы, конечно, сядете рядом со мной? — попросил Саймон, открывая Марине двери в ложу.

Девушка улыбнулась ему, чувствуя, как часто забилось ее сердце.

— Вам знакома эта пьеса? — поинтересовался Саймон, глядя на Марину так, как если бы она была единственной девушкой во всем мире. — Она называется «Тартюф».

— Я знаю об этом произведении, но не читала его и не видела на сцене, — ответила Марина, едва дыша.

Пока Саймон объяснял сюжет, Марина не могла отвести от него глаз. Смуглое лицо, выгодно оттенявшее голубые глаза, полные губы такой же формы, как у Моники, и выглядевшие поэтому немного странно на мужском лице, — девушка не пропустила ни одной детали.

Наконец свет погас и пьеса началась; Марина ощущала, как Саймон постепенно склоняется к ней.

К антракту она не смогла бы рассказать ни строчки сюжета, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

— Какое у тебя сложилось мнение? — спросила Моника, пока мадам Соланж возилась с лорнетом.

— Очень остроумная пьеса, но должна признать, что я не слишком хорошо понимала, о чем говорят актеры.

— Однако у тебя есть представление, что происходит?

— Саймон любезно объяснил мне.

Марина оглянулась, но Саймона уже не было в ложе.

— Где же мой брат? Отправился по каким-то таинственным делам.

Моника улыбнулась про себя, а Марина постаралась не показаться чрезмерно любопытной. Меньше всего ей хотелось, чтобы наблюдательная Моника обнаружила, что она интересуется Саймоном!

Саймон вернулся, только когда вновь стали гаснуть огни.