Брат мой Каин - Перри Энн. Страница 77

На лбу миссис Бленкинсоп обозначилась морщина.

– Ты действительно так считаешь, Джон? – спросила она. – Я с трудом этому верю.

– Еще бы, дорогая. – Мужчина заставил себя улыбнуться, хотя улыбка получилась весьма неестественной. – Ведь ты женщина, к тому же замужняя, у тебя есть семья и все остальное, что с этим связано. Тебе никогда не придет в голову выдумывать подобные вещи. Однако не всем женщинам повезло так, как тебе, и ты должна ценить это, Мария. Один мой хороший знакомый, чье имя я не стану называть, чтобы не ставить его в неловкое положение, однажды пережил подобное приключение с такой вот молодой особой, и он, смею тебя уверить, был чист аки агнец. Но она, в пылу… собственного воображения, истолковала его поведение абсолютно превратно, обвинив его в… в общем, тебе незачем слушать такие слова.

– Боже мой! – Теперь жена Джона казалась совершенно ошеломленной. – Я бы ни за что на свете не подумала…

– Это делает тебе честь. – Поднявшись, Бленкинсоп вышел из-за стола. – Однако я прошу тебя оставить эту тему и ни в коем случае не обсуждать ее с кем бы то ни было. Ты должна простить меня, дорогая. Пожалуйста, больше не давай мне повода тебя беспокоить. – С этими словами он подошел к камину и, бросив письмо в огонь, довольно долго стоял рядом, с несказанным облегчением наблюдая, как языки пламени пожирают злосчастную бумагу. Теперь ему не придется упоминать о ней в разговорах.

Глава 9

Спустя четыре дня в Центральном уголовном суде в Олд-Бейли началось слушание дела Кейлеба Стоуна. Обвинение представлял Оливер Рэтбоун, а защиту – Эбенезер Гуд, опытный и грамотный адвокат, состоявший в Королевском обществе юристов. Он согласился участвовать в этом процессе не ради гонорара, которого ему, возможно, вообще не придется получить, а из-за крайней сложности дела и, может быть, отчасти ради удовлетворения своей профессиональной гордости. Рэтбоун был с ним немного знаком: им уже приходилось выступать в качестве противников. Гуд, мужчина старше сорока лет, высокий и довольно неуклюжий, отличался весьма неординарной внешностью, в первую очередь благодаря светлым серо-голубым глазам, которые у него были чуть навыкате, и широкой, располагающей к себе улыбке. Его знали как энергичного человека с крайне эксцентричным чувством юмора. Кроме того, он необыкновенно любил кошек.

Процесс собрал не столь много зрителей, как если бы на месте обвиняемого оказался кто-нибудь из представителей высшего общества или жертвой стал более примечательный человек, чем Энгус Стоунфилд. В деле начисто отсутствовали даже намеки на какой-либо скандал, связанный с женщиной, или на материальную заинтересованность. Поскольку труп так и не удалось обнаружить, факт совершения убийства представлялся довольно проблематичным. Те, кто все-таки решил прийти в зал судебных заседаний, рассчитывали стать свидетелями словесной дуэли между Рэтбоуном и Гудом, которые будут оспаривать этот вопрос. Эти люди знали толк в тонкостях разбирательства подобных дел.

День выдался ясным и ветреным. Пробивающийся сквозь оконные стекла солнечный свет падал узкими, подернувшимися дымкой лучами на деревянные панели на стенах, на пол и на затейливые резные украшения судейского кресла. Присяжные уже успели занять места – двенадцать тщательно подобранных мужчин, отличавшихся честностью, добропорядочностью и, конечно, обладающих соответствующим имущественным положением.

Оливер пригласил первую свидетельницу – Женевьеву Стоунфилд. Когда она прошла через зал и поднялась на свидетельскую трибуну, среди зрителей, заранее предвкушавших то, что им сейчас предстоит услышать, возникло едва заметное оживление. Последовав совету Рэтбоуна, она не стала надевать черное, а выбрала костюм темно-серых и синих тонов, весьма скромный и неброский, который в то же время очень ей шел. Миссис Стоунфилд выглядела усталой и изможденной, однако стоило ей повернуться лицом к залу, как находящиеся в нем люди, увидев, что его выражение свидетельствует не только о гневе, но и о незаурядном уме, прониклись к ней неожиданным интересом. У одного из мужчин вырвался удивленный вздох, а какая-то женщина досадливо цокнула языком.

Обвинитель улыбнулся. Женевьева Стоунфилд просто не могла произвести иного впечатления. Ее появление вызвало всплеск самых противоречивых чувств, возможно, даже зависть у присутствующих в зале женщин. В ее облике ощущалось что-то необычное, свойственное только ей одной. И Оливеру следовало использовать эту ее особенность с величайшей осторожностью. То, что в присяжные избирались исключительно мужчины, показалось ему сейчас весьма благоприятным обстоятельством.

Женевьеву привели к присяге, и она назвала свое имя и сообщила адрес, сохраняя чинный вид и глядя только на Рэтбоуна, словно, кроме него, в зале больше никого не находилось. Женщина ни разу не отвела глаз в сторону судьи или присяжных, не посмотрела даже на секретаря, подавшего ей Библию.

Поднявшись со своего места, обвинитель направился к свидетельской трибуне, однако остановился, не доходя до нее – с таким расчетом, чтобы ему не приходилось смотреть на Женевьеву, вытянув шею. Наконец он заговорил ровным голосом:

– Миссис Стоунфилд, пожалуйста, расскажите суду обо всех событиях, какие вы только можете вспомнить, случившихся в тот день, когда вы в последний раз видели вашего мужа. Начните с вашего разговора за завтраком.

Свидетельница набрала полную грудь воздуха, и голос ее зазвучал также довольно ровно.

– Почта в тот день не содержала в себе ничего особенного, – начала она, – несколько писем от знакомых, одно приглашение… – Женевьева замолчала, сделав над собой усилие, чтобы остаться спокойной. Внешне она ничем не выдавала обуревавших ее чувств – не плакала, не искала дрожащими руками платок, – лишь ненадолго замялась, прежде чем продолжить. – Через три дня должен был состояться музыкальный концерт, который мы с мужем собирались посетить. Сольное выступление скрипача. Скрипичная музыка ему особенно нравилась. По его мнению, ничто так не воздействует на чувства и не тревожит душу.

– Значит, вы письменно подтвердили, что принимаете приглашение, – перебил ее Рэтбоун, – решив, что ваш супруг намерен обязательно посетить концерт?

– Да. – Стоунфилд глубоко вздохнула. – И ведь я так и не извинилась потом! Меня, наверное, считают невежливой… Я совсем об этом забыла.

– Если приглашавшие вас люди не поняли тогда, почему вы не пришли, они наверняка поймут это теперь, – успокоил ее Оливер. – Пожалуйста, продолжайте.

– Энгусу прислали еще один или два счета за услуги по хозяйству, которыми он собирался заняться после возвращения из конторы. Он обещал вернуться домой к ужину.

– Вы видели его с тех пор, миссис Стоунфилд?

Голос Женевьевы сделался совсем тихим, превратившись едва ли не в шепот:

– Нет.

– Получали ли вы от него какие-либо известия?

– Нет.

Отступив чуть влево, Рэтбоун стал переминаться с ноги на ногу, не выпуская из поля зрения Эбенезера Гуда, сидевшего, откинувшись в кресле, чуть улыбаясь и внимательно наблюдая за происходящим своими светлыми глазами. Он держался раскованно, сохраняя уверенность в себе, однако не настолько, чтобы принимать все за чистую монету.

Кейлеб Стоун неподвижно стоял возле скамьи подсудимых. Его кудрявые волосы, густые и длинные, рассыпались по плечам, придавая его лицу с большим ртом и блестящими зелеными глазами еще более дерзкий вид. Его неподвижная фигура притягивала к себе взгляды всех, кто находился в зале, где каждый время от времени начинал беспокойно ерзать на своем месте, словно стараясь устроиться поудобнее, почесывал нос или ухо, принимался разглядывать кого-нибудь из присутствующих или какой-либо предмет, шептал что-то на ухо соседу… Единственным человеком, ни разу не удостоившим Кейлеба взглядом, оставалась Женевьева. Она как будто не могла вынести вида этого лица, как две капли воды походившего на лицо ее горячо любимого мужа.

– Миссис Стоунфилд, – продолжил обвинитель, – ваш муж когда-либо раньше не ночевал дома?