Брат мой Каин - Перри Энн. Страница 91

– Я верю вам, мадам, – поспешил успокоить свидетельницу Оливер. – Но вы видели Кейлеба в тот день позже?

– Нет, не видела.

Один из присяжных покачал головой, а другой кашлянул в носовой платок. Зрители заерзали на своих местах.

Отвернувшись от свидетельской трибуны, обвинитель встретился взглядом с Гудом, заметив у него на лице печальную улыбку. Дело по-прежнему балансировало на острие ножа, однако показания Селины, хотя сама она того не желала, могли заставить его решиться не в пользу Кейлеба. Гуд располагал очень малым числом аргументов, которые мог противопоставить доводам обвинения, и они с Оливером оба это сознавали. Оставался еще весьма рискованный шанс допросить самого Стоуна, но даже Эбенезер совершенно не знал, что тот мог сказать. В душе этого бесшабашного человека, по всей видимости, копились такие чувства, которые вообще не следовало тревожить.

Рэтбоун обвел взглядом зал, прежде чем снова обернуться к Селине. Он заметил сидящую в передних рядах Эстер, а возле нее – Энид Рэйвенсбрук, казавшуюся еще более бледной и взволнованной, чем прежде. На ее напряженном лице была жалость, соседствовавшая с вызывающим ужас ожиданием последнего доказательства того, что копившиеся в подсудимом годами ненависть и зависть в конце концов стали причиной жестокого убийства. К тому времени, когда она вышла замуж за Рэйвенсбрука, Кейлеб, очевидно, уже покинул его дом, однако Энид, наверное, не оставалась равнодушной к его судьбе, сознавая, сколь долго занимался с ним ее муж, чья борьба за приемного сына все-таки закончилась поражением.

Она наверняка хорошо знала Энгуса и Женевьеву и понимала всю глубину постигшей ее утраты.

Майло Рэйвенсбрук сидел рядом с нею. В его бледном лице, казалось, не осталось ни кровинки, а темные глаза и низко нависшие брови издали напоминали черные мазки, нанесенные на серовато-белый воск. На свете, наверное, не существовало ничего более отвратительного, чем исполненное нестерпимой боли сознание того, что один из братьев, которых ты знал еще детьми, оказался убийцей другого. Рэйвенсбрук, несомненно, испытывал сейчас ужасающую душевную опустошенность.

Однако что еще им оставалось делать, на какой исход надеяться после того, как свидетели опознали окровавленную одежду Энгуса?

Энид обернулась к мужу. Лицо ее одновременно выражало острую тоску и какое-то странное ожидание удара, словно она заранее знала, что супруг откажется принять поддержку, которую она собиралась ему предложить едва ли не помимо собственной воли. Она осторожно взяла его за руку, и при этом Рэтбоун даже издалека заметил, какими тонкими сделались ее пальцы. С тех пор как эта дама преодолела кризис обрушившейся на нее опасной болезни, миновало лишь три с половиной недели.

Майло оставался совершенно неподвижным, как будто не замечая присутствия жены.

В зале по-прежнему стояла мертвая тишина.

Оливер вновь перевел взгляд на Селину.

– Мисс Херрис, когда вы снова увидели Кейлеба? Обдумайте ваш ответ как следует. Сейчас ошибка может обойтись вам весьма дорого, – предупредил он ее.

Эбенезер сделал попытку приподняться, однако в последний момент решил, что, заявив протест, он ничего не добьется. Обвинитель столь осторожно предупредил свидетельницу, что его слова нельзя было представить как угрозу. Поэтому защитник вновь опустился в кресло.

Кто-то из зрителей, уронив на пол зонтик, завозился, пытаясь его поднять, но потом успокоился, оставив его лежать там, где он упал.

– Мисс Херрис? – поторопил женщину Оливер.

Селина не сводила с него взгляда, и он тоже не отрываясь смотрел ей прямо в глаза, словно желая заглянуть в ее мысли и, узнав о ее опасениях, сопоставить их друг с другом.

Судья сделал какой-то неопределенный жест, а потом вновь сложил руки перед собой.

– На следующий день, – ответила свидетельница едва слышно.

– Он не упоминал об Энгусе? – спросил обвинитель.

– Нет… – Голос женщины превратился в шепот.

– Будьте добры, говорите так, чтобы мы могли вас слышать, мисс Херрис, – потребовал судья.

– Нет, – повторила Селина чуть громче.

– Ни разу не упоминал? – настаивал Рэтбоун.

– Нет.

– Он не говорил, что они встречались?

– Нет.

– А вы не спрашивали? – Брови Оливера стремительно приподнялись. – Или это было вам безразлично? Вы меня удивляете. Ведь Энгус, наверное, собирался принести деньги, чтобы вы могли заплатить за квартиру, а это, несомненно, весьма важно для вас.

– Я передала записку Кейлеба, – ответила Селина. – Об остальном мне было незачем спрашивать.

– А сам он вам ничего не сказал? Не попытался, например, вас успокоить? Как некрасиво с его стороны! Может, он находился в неважном настроении?

На этот раз Эбенезер Гуд встал.

– Ваша честь, мой уважаемый коллега допускает предположения, для которых у него нет оснований, и они полностью относятся к области умозаключений…

– Да, да, – согласился судья. – Мистер Рэтбоун, пожалуйста, не подсказывайте свидетельнице ответы с помощью подобных замечаний. Вы сами это понимаете. Задавайте следующий вопрос и не злоупотребляйте временем суда.

– Ваша честь. – Оливер поклонился и снова повернулся к свидетельнице: – Мисс Херрис, не был ли Кейлеб чем-то рассержен во время вашей последней встречи?

– Нет.

– Может, вы заметили у него какие-нибудь легкие телесные повреждения?

– Повреждения? – с подозрением переспросила Селина.

– Стесненность в движениях? Синяки?

– Да, пожалуй… – Женщина замялась, обдумывая, в какой мере ей можно солгать. Взгляд ее сначала скользнул в сторону Кейлеба, но потом она опять отвела глаза. Селина явно испытывала страх и выбирала меньшую из грозивших ей опасностей.

Несмотря на жалость, которую он к ней испытывал, Рэтбоун не мог сейчас отступить. Некоторые грани его профессии вызывали у него чувства, весьма далекие от удовольствия.

Он опасался показаться чересчур навязчивым, обратив внимание присяжных на стоявшую перед свидетельницей дилемму. Они видели лицо Стоуна, и им было известно ее положение. Лучше предоставить им возможность сделать собственные выводы, чем исподволь подсказывать их самому, рискуя, что его могут упрекнуть в чрезмерной пристрастности.

– Я не спрашиваю вас о том, как Кейлеб получил телесные повреждения, если они у него действительно были, мисс Херрис, – пришел обвинитель на помощь свидетельнице. – Если вам это неизвестно, просто скажите, заметили вы у него какие-нибудь раны или нет. Вы наверняка имели возможность их увидеть. Ведь он был вашим любовником.

– Да, он был ранен, – согласилась Селина. – Только не сказал, при каких обстоятельствах, а я не стала выяснять. Драки – обычная вещь в Лаймхаусе или в Блэкуолле. Там дерутся каждую ночь и почти каждый день. Кейлебу часто доставалось, но он ни разу никого не убил, насколько мне известно. – Она чуть приподняла подбородок. – Впрочем, и одолеть его тоже никому не удавалось.

– Я вполне вам верю, мадам. Мне говорили о нем как об очень сильном человеке, умеющем постоять за себя, и к тому же довольно храбром, – сказал Оливер.

Свидетельница заметно выпрямилась, высоко вскинув голову.

– Это верно. С Кейлебом Стоуном никому не справиться, – заявила она.

Это проявление гордости вызвало у Рэтбоуна острую боль, словно его ударили кинжалом. Даже не оборачиваясь к присяжным, он понимал, что оно, вероятно, станет последним аргументом, заставившим их вынести обвинительный вердикт.

– Благодарю вас, мисс Херрис. – Оливер обернулся к Гуду: – Теперь ваши вопросы, сэр.

Медленно поднявшись, словно он устал и длинные ноги плохо его слушались, адвокат добрался до свободного пространства посредине зала и, остановившись напротив свидетельской трибуны, устремил взгляд в сторону стоявшей на ней женщины.

– Мисс Херрис, позвольте мне задать вам несколько вопросов. Они не отнимут у вас много времени. – Он удостоил Селину ослепительной улыбки, и, судя по выражению ее лица, его вид, очевидно, вызвал у нее меньшую тревогу, чем подчеркнутая элегантность Рэтбоуна. – И они не покажутся вам болезненными, – добавил он в заключение.