Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь - Андерсен Йенс. Страница 58
Этот год оказался непростым: работа над сценарием была нервной – киношники Нордемар и Хелльбум вмешивались в сюжет, желая немедленных изменений или добавлений, – а от издательских трудов Астрид никто не освобождал. Луиза по письмам подруги следила за творческим процессом из Берлина:
6 ноября 1962: «Я работаю над фильмом про Сальткроку. Работы много, продвигается медленно – постоянно не хватает времени».
2 февраля 1963: «Писать интересно, мне начинает нравиться на этом воображаемом острове, Сальткроке, с этими людьми. Это очень приятные люди, но какими они станут, когда до них доберется режиссер, не знаю, могут случиться неприятные сюрпризы. Сейчас пишу Рождество на Сальткроке: малышка выставляет миску с кашей для рождественского гнома, и когда на остров опускается ночь и гаснет весь свет, к миске приходит лиса и сует морду в кашу. Если все сделать, как я задумала, получится мило, но ждать этого вряд ли стоит. Наверное, надо и книгу написать – книгу, по крайней мере, никто не будет переделывать».
26 марта 1963: «Зимний эпизод снят – с судном у ледяной кромки и т. п. Как получилось, не знаю. Знаю только, что очень много работаю и что все эпизоды, я имею в виду рукопись, должны быть готовы 10 мая. Voj, voj».
Замечательный пароход «Сальткрока» зимой 1963 г., на носу – большинство актеров, участвующих в съемках сериала, на ледяном берегу Ваксхольма, где снимались зимние эпизоды, – сама автор. (Фотография: Харри Диттмер)
Финско-шведское междометие «voj, voj» («о-хо-хо») передавало беспокойство Астрид из-за жесткого плана съемок, в которых задействовали массу людей и использовали бесконечное количество техники; кроме того, надо было учесть и непредсказуемые факторы вроде погоды. Однако сомнения Астрид оказались напрасными. Превосходный сценарий, хорошая актерская игра, профессионализм съемочной группы и, не в последнюю очередь, погода – все это чудесное количество перешло в не менее чудесное качество, и в итоге появился один из самых успешных сценариев шведского телевидения – «Мы – на острове Сальткрока». Киноповесть в тринадцати главах каждую субботу в 19:00, с середины января до середины апреля 1964 года, собирала перед экранами телевизоров всю страну. Многие телезрители восприняли сериал как гимн шведскому народу и шхерам. Весь этот шарм, ностальгия, летняя идиллия у моря – даже Эверту Тобу [49] не удалось бы это сделать лучше. Сериал стал очень популярным и снискал признание критиков. Мария Йохансон в роли Чёрвен была признана лучшей телеактрисой Швеции, а Торстен Лиллекрона, сыгравший неуклюжего отца семейства, писателя Мелькера, получил награду за лучшую мужскую роль; и, конечно, передача «Мы – на острове Сальткрока» была объявлена «Лучшей телевизионной программой» 1964 года.
А еще шведам не удалось скрыть сериал от своих скандинавских соседей. Повсюду считали, что он, говоря словами Чёрвен, «чертовски хорош». Даже жители плоской, бедной шхерами Дании – и взрослые, и дети – могли отождествить себя с обитателями острова Сальткрока. Разумеется, писателя радовал общескандинавский восторг. Астрид охотно признавалась, что чувствует себя шведкой до мозга костей, как правило прибавляя, что национализм ей чужд. Как она заявила «Дагенс нюхетер» в сентябре 1959 года, природу Швеции нужно постигать под скандинавским небом и в свете скандинавской сказочной традиции:
«Что-то во мне тяготеет ко всему шведскому. В мире столько чудесных волшебных сказок, но мои корни – в шведской природе. Я бы не смогла жить за границей. Я скучаю по земле, я скучаю по запаху Швеции. Как обойтись без скандинавской сказки с ее народной мудростью и природой, без длинной череды теней, отбрасываемых эльфами, водяными, хюльдрами и гномами. У всех жителей Швеции, Норвегии и Финляндии есть нечто общее: поэзия белых ночей. На заднем плане должны присутствовать дорожка через бор, пение дрозда, закат».
Для съемок продюсер Нордемар и режиссер Хелльбум избрали маленький островок Норрёра, часть Стокгольмского архипелага, в трех морских милях к востоку от Фурусунда. Название Сальткрока («медвежий угол, захолустье») Астрид Линдгрен позаимствовала у семейной яхты, купленной у Ханса Рабена и пришвартованной у Фурусунда рядом с семейным яликом «Сюльткрукан». С моторкой «Мио», которую она подарила Лассе в 1960-е, они составили целый семейный флот, активно используемый летом, когда дети Астрид со своими растущими семьями переезжали в два купленных ею новых дома на Фурусунде.
Атмосфера жизни семьи Линдгрен на фоне белых ночей в начале 1960-х, а также старинные байки и сплетни, подслушанные за двадцать пять лет отдыха в стокгольмских шхерах, тоже вошли в телевизионную повесть «Мы – на острове Сальткрока», позже переработанную Астрид Линдгрен в самый длинный ее роман. В нем 360 страниц, действие охватывает целый год, от лета до лета, и всезнающий коллективный рассказчик проникает в мысли, сны и мечты жителей острова. Даже звери наделяются человеческой способностью чувствовать и понимать.
В основе тринадцати глав сериала и романа – конфликт между городской и сельской жизнью, который Астрид Линдгрен переживала все свои взрослые годы. С одной стороны – напряженный, загруженный рабочий день в «Ниневии», как она любила называть столицу Швеции в письмах родным и друзьям. Выражение пришло от отца, Самуэля Августа, и отсылало к ближневосточному городу, который в Ветхом Завете Господь превратил в руины из-за безбожного поведения жителей. Противоположностью «Ниневии» была размеренная жизнь в отпуске и старинная трудовая жизнь, в своем ритме, под открытым небом, близко к природе, лесу, полю и морю.
Целительное действие природы на городского человека стокгольмская семья Мелькерсон из книги «Мы – на острове Сальткрока» испытала на себе. Четверо детей с отцом-одиночкой прибывают на самый крайний остров стокгольмских шхер. Сырая погода, безлюдный, на первый взгляд, остров и дряхлая лачуга, которую снял на год их наивный отец-писатель, внушают опасения. Сомнительная летняя идиллия. Однако вскоре оказывается, что остров – это врата рая, и он навсегда запомнится всем пяти Мелькерсонам. Девятнадцатилетняя Малин, заменяющая мать трем своим младшим братьям и неуклюжему отцу, встречает на острове своего избранника. Два старших мальчика знакомятся с лучшим и предположительно последним другом детства, младший Пелле обзаводится домашним любимцем, а папа Мелькер оказывается в самой что ни на есть вдохновляющей обстановке, какую только может пожелать писатель. И что же это за рукопись он привез, над чем корпит в Столяровой усадьбе? Этого читатель так и не узнает. Быть может, это роман о счастливой жизни на островке в стокгольмских шхерах, где семья, лишившаяся матери, вновь находит смысл жизни, а люди и животные общаются друг с другом естественно и свободно? Так, во всяком случае, воображала это Астрид Линдгрен. Своего рода робинзонада о городских жителях, которые попадают в деревню, на остров, населенный, как оказалось, самыми разными людьми, разных возрастов, с четким, однако, соотношением темпераментов, характеров и – не в последнюю очередь – полов.
В описании воображаемого острова в стокгольмских шхерах Астрид Линдгрен ближе всего в своем творчестве подошла к изображению матриархата. Час плавания прочь от патриархата на материке, мимо древних скал, дает нескольким сильным, энергичным женщинам – Мэрте, Чёрвен, Стине, Тедди, Фредди и Малин – возможность раскрыться и выразить себя среди мягких, послушных мужчин – Ниссе, Бьёрна, Петера, Мелькера, Пелле, Юхана и Никласа. Старшие сестры Чёрвен, близнецы Тедди и Фредди, в романе описаны как пацанки и несколько раз названы амазонками. Показателен в этом смысле эпизод, где бойкая семилетняя Чёрвен, вокруг которой вращается жизнь на острове, и ее ровесник из города Пелле потерпели «кораблекрушение» и очутились на Ворчальном острове. Не успели они сойти на берег, как Чёрвен уже определила мягкому, осторожному Пелле второстепенную роль Пятницы, а сама, без какой-либо демократической дискуссии, назначила себя Робинзоном Крузо в переднике и нарукавниках: