Обречён любить тебя (СИ) - Мелевич Яна. Страница 75
— Тупая шутка, пташка, — протянул Тасманов. — Очень тупая.
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я, — тихо сказал Антон. — Давай, Марк. В жизни не поверю, что ты не в курсе. Отец слишком доверяет тебе. Возможно, больше, чем родным детям.
Покосившись в сторону Татошки, Тасманов покачал головой и сунул руки в карманы домашних штанов.
— Выбрось из головы дурь, которая тебе нежданно прилетела. Стоит поменьше играть в игры…
— Пожалуйста, — попросил Антон на выдохе, останавливая пламенную речь Марка. — Мне надо знать.
Сколько боли способен вынести человек за короткий срок? Канарейкину начинало казаться, что он сроднился с чувством бесконечной потери и падения вниз. Разбиться дважды о дно невозможно, если только не пробить его.
Будучи в личном аду из ядовитого варева эмоций, Татошка просто не понимал: он умер морально или пытки продолжаются, но без должного эффекта?
Некоторым тайнам лучше оставаться в безмолвных темных могилах прошлого. Особенно когда они касались тех, кого ты всю жизнь считал героем и беспрекословно следовал их заповедям.
«Ради собственных амбиций и спокойствия твой отец убил ни в чем неповинного человека, а затем разрушил его семью».
— Да, Антон. Это правда.
Глава 37. Обречён потерять тебя
Стена ливня мешала нормально рассмотреть раскинувшийся за окном сад и погрузила весь особняк Боярышниковых в тихий безмолвный полумрак. Из-за этого обстановка вокруг стала совершенно безликой, словно кто-то превратил уютный дом в мертвый музей всякого исторического хлама.
Потому кусочек зелени посреди такой серой массы был просто необходимым. Иногда Милана гуляла в саду, когда ей становилось особенно одиноко. Вот как сегодня. В такую хмурую и унылую погоду хорошо себя чувствовали разве что дождевые черви на асфальте. И то до момента, пока на них кто-нибудь не наступал.
— Милана Глебовна, он снова пришел, — едва управляющая произнесла эти слова, пальцы соскользнули с гладких клавиш фортепиано.
Изящная соната Бетховена сбилась с ритма, а сама Милана застыла фарфоровой статуей за блестящим инструментом. Ни вздоха, ни звука не вырвалось из нее, вопреки ожиданиям присутствующей в гостиной матери. Илона Боярышникова захлопала рядом наращенных ресниц, вздохнула и пригубила коньяк из чайной чашки.
Раз двадцатый за день.
— Дорогая, может, вызвать полицию? — она сморщила ровный носик и сразу же проверила свой внешний вид в отражении.
Милана вдруг подумала с равнодушием: сколько времени протянет мать, если отобрать у нее алкоголь и салоны красоты? Наверное, немного. Каждый новый поход к косметологу заканчивался очередным поправлением дефектов внешности. Такое ощущение, что их с каждым днем становилось все больше.
— Никого не нужно звать, — тихо ответила Милана управляющей и продолжила играть. — Он скоро уйдет. Игнорируйте его, Ангелина Ивановна.
— Две недели приезжает, — неуверенно произнесла она. — Машину ставит у ворот, парней достает. Знаете, думаю, вам надо…
Чистая высокая нота скакнула всего на полтона, но этого оказалось достаточно, чтобы Илона громко фыркнула. Она даже лоб наморщила в попытке понять, почему ей не понравилось исполнение. Собственно, Милана тоже расстроилась. Вбитые в голову догмы идеальности нарушились всего одним предложением Ангелины Ивановны. А еще растревожили глубоко зарытые страхи и глупые надежды, которые Боярышникова давно научилась тщательно прятать от семьи.
— Мне ничего не нужно. Если понадобитесь, мы позовем, — холодно ответила Милана, резко ударяя по ноте «ля» от досады.
Единственный момент, когда она позволила себе выпустить эмоции наружу. В остальном же Боярышникова продолжала держать марку: ровная спина, расправленные плечи. Бледно-розовое платье прямого кроя, высокий пучок без единой лишней волосинки и легкий дневной макияж. Под тонким слоем многофункционального крема прятались неестественная бледность кожи и темные круги под глазами от бесконечных бессонных ночей.
Сложнее всего было придать голубым глазам живости, но в них все равно никто никогда не смотрел. Главное, что внешне Милана напоминала настоящую куклу «Барби» из детского магазина. Они могли двигаться, говорить, шутить и даже превращались в лучших подружек маленьких девочек. Но, в отличие от живых людей, они никогда не имели своего мнения.
Вот и Милана тоже.
— Нахал, — дернула плечом Илона. — Уже сколько раз прогоняли, все равно приезжает. Поражаюсь такой наглости.
В голосе матери Миланы послышались нотки зависти. Ничего удивительного, ведь у нее-то смелости не хватало даже на то, чтобы противостоять собственному мужу. Приходилось постоянно прятать синяки под аптечными гелями, надевать широкие браслеты там, где алели следы от мужских пальцев, и напиваться вечерами до потери сознания. Дабы забыться в очередном беспокойном сне, пока Глеб Боярышников вновь не вспоминал о «любимой» женушке, на которой в последнее время он отыгрывался за неудачи все чаще.
Дочь Глеб не трогал, даже не подходил к ней. Редкие встречи за обедом и семейными завтраками с ужинами практически не считались. Там они едва ли говорили друг другу больше трех слов в час. Милана не знала, почему отец ее избегает: то ли боялся последствий возможного скандала, то ли опасался ее влиятельных друзей. Ведь ни с Владом Радовым, ни с Алисой, ни с Настей Канарейкиными она общаться не прекратила. Глеб мог надавить и немного урезать количество их встреч при помощи шантажа. Но контроля над Миланой у него не было.
— Скоро уйдет, — повторила Боярышникова скорее для себя, чем для матери.
Взгляд рассеянно скользнул по черно-белым клавишам. Вот уже две недели Антон Канарейкин начал внезапно осаждать особняк Боярышниковых. Несколько раз он пытался поговорить с Миланой, но той удавалось избегать разговора до поры до времени.
Антон не сдался и предпринял попытку взять эту крепость штурмом: приезжал каждое утро и ждал в машине. Сколько бы охрана ни делала предупреждений, он все равно упрямо требовал встречи. Такое поведение взбудоражило немногочисленную прислугу Боярышниковых. Горничные с восторгом перешептывались на кухне, даже управляющая периодически томно вздыхала у забора и бросала укоризненные взгляды в сторону хозяйки. Да что там, если собственная мать Миланы находила эту ситуацию до жути романтичной.
Вот только самой Боярышниковой было все равно. Сидит под дождем? Пусть. Сколько раз сама Милана точно так же ждала Антона у подъезда или ресторана, пока он развлекался на стороне. Иногда она правда чувствовала себя собачкой: брошенной и потерянной. Когда Канарейкину хотелось поиграть, он звал ее к себе и трепал между ушами за безвозмездную преданность. Но как только на горизонте маячило новое увлечение — Милана вновь получала пинок.
«Нет. Мне плевать на нее. Вообще ничего к ней не чувствую».
Это правда, Антон действительно не любил ее. Может быть, Милана ему немного нравилась, устраивала в постели и радовала глаз. Всегда веселая, непринужденная и без истерик — удобная подружка для встреч между очередными отношениями. Вот кем была Боярышникова для Антона. Все пять лет в роли домашнего щенка на поводке, которого можно беспрестанно дергать за ошейник.
Антон Канарейкин: «Пожалуйста, давай поговорим. Я должен сказать тебе правду».
Очередное сообщение всплыло на цифровом экране, но Милана не обратила на него внимания. Пока Илона рассуждала о том, сколько ей еще надо сбросить килограмм до идеального веса, Боярышникова старательно выбивала из фортепиано все новые и новые звуки.
— Дорогая, — наморщила лоб Илона, — прошу, играй чище.
— Конечно, мама, — равнодушно ответила Милана.
Антон Канарейкин: «Мила, прекрати. Та переписка просто фейк. Ты же не веришь, что я послал ее?».
Конечно, самый обычный развод для того, чтобы вывести Боярышникову на эмоции. Она в этом нисколько не сомневалась, ведь Антон совсем не дурак. Он бы никогда не перепутал чаты, даже из желания сделать Милане больно по какой-нибудь нелепой причине. Канарейкин мог быть каким угодно человеком, но не жестоким моральным уродом.