Женщина с изъяном (СИ) - Виннер Лена. Страница 35

За одно лишь намерение он готов был отплатить такой преданностью, что мне хотелось только тихо выскользнуть за ворота и раствориться, исчезнуть навсегда из его жизни, заставив поблекнуть даже воспоминания.

При всех своих особенностях и специфических наклонностях, он все же был слишком хорошим человеком.

А я трусливо не желала видеть его глаза, когда он узнает правду.

Он должен был ее узнать.

Прошлой ночью, когда Даниэль уснул, тесно прижавшись к моей спине, я еще долго лежала, глядя на светлеющее вдалеке за окном небо и пыталась найти решение всех проблем разом. А заодно и причину, чтобы продолжать скрывать.

Можно было придумать не меньше сотни поводов молчать. В конце концов, Лагард и не требовал этой самой правды, ему было достаточно моего нежелания возвращаться к ней.

И тем не менее, я не могла не думать о том, что бы он сделал, если бы узнал. Как такой человек, как он, смотрел бы на меня, зная.

Хуже того, понимая, что в определённый момент я посмела уравнять себя с ним.

Случившееся в недостроенном каменном особняке на окраине портового города не было хорошим или плохим, это просто было его природой.

То, что отчаянно пыталась оставить в прошлом я, было из совсем иной категории. Из той, в которую Даниэль Лагард не попал бы никогда и ни при каких обстоятельствах, просто потому что он сам был другим. Его внутренний стержень и бескомпромиссное знание о том, на какую глубину он может опуститься, а какая никогда не станет допустимой, надёжно берегли его от подобных ошибок.

О себе я не смогла выяснить подобное вовремя, и теперь это могло стоить мне брака, вступать в который я не стремилась. Однако он стал для меня важен.

Так важен, что при взгляде на спящего маркиза мне хотелось плакать от нежности и нежелания расставаться с ним.

Между ночью и рассветом наедине с собой можно было позволить себе хотя бы приблизиться к идее о том, что я тоже его… любила?

Это слово казалось слишком избитым, непозволительно простым, даже частично не передающим сути.

Как можно сказать просто «Люблю» тому, рядом с кем так хорошо было просто сидеть рядом? Тому, в чьи глаза я заглядывала, утопая в синеве и зелени, и не желала отрываться?

Когда Лагард приехал ко мне и предложил выйти за него замуж, он не казался мне опасным в этом смысле.

Ни он, ни кто-либо другой, если уж на то пошло.

Я легко расставалась с мужчинами, которые были до него, забывала о них в ту же секунду, когда они выходили за дверь. У первого моего любовника, приехавшего в родные мне места, чтобы строить дома, это вызывало восторженное недоумение.

«Ты относишься к этому как мужчина. Удивительно!», — улыбался Альбан, когда мы прощались.

Он уехал в столицу, и, зная, что мы больше никогда не увидимся, я отправила ему вслед одно из любимых своих заклинаний — на удачу, здоровье и счастливую любовь. Он подарил мне три чудесных месяца, был нежен, заботлив, внимателен к каждому моему вздоху, — просто потому что стал у меня первым и ценил это, — и я от всей души желала ему всего самого хорошего.

Желала, но не была влюблена в него и даже не пыталась убедить себя в обратном.

К моменту, когда мы с ним встретились, я успела смириться с тем, что, будто в уплату за свою силу, оказалась женщиной с изъяном. Пока прочие мечтал о любви, вздыхали вслед проходящим мимо парням и обменивались с ними томными взглядами, меня подобное не интересовало. Альбан появился только потому что пришло время, и он был приятен мне, в отличие от всех остальных.

Я не боялась угодить в эту ловушку с Лагардом, полагая себя заговоренной от подобных слабостей и страстей.

Теперь же готова была разрушить наше хрупкое, похожее на сон счастье собственными руками, но не лгать ему.

Так глупо.

Так сладко.

Корреспонденции, поступившей для маркиза, оказалось почти неприлично много для одного дня.

Первым Даниэль открыл желтоватый, искусственно состаренный конверт. Пробежав глазами две короткие строки, он засмеялся, запрокинув голову, а после передал мне тонко пахнущий пряными духами леди Иветты листок.

«Мудак ты, Нэль.

Снова оставил меня без самого интересного».

Я засмеялась вместе с ним, потому что теперь и правда почти услышала её голос.

Лагард остался в кабинете разбирать письма, и он вовсе не был против того, чтобы я посидела с ним, но в библиотеке мне думалось лучше.

Как начать разговор с Даниэлем, я не знала.

Если бы подобное взбрело мне в голову несколькими днями раньше, было бы проще. Даже став женой маркиза, сюда я пришла скорее гостьей, которой только предстояло заслужить доверие. Теперь же и сам дом, и его обитатели вдруг приняли меня за свою, и с это всё усложняло.

В былые времена ожидания людей от меня сводились к долгожданной беременности или избавлению от бед, и, как правило, нужный результат я могла им гарантировать.

В том же, что касалось Даниэля, точно нельзя было сказать совершенно ничего.

Не сомневаясь в том, что он меня не выдаст, я сомневалась в его желании говорить со мной вновь. С большой долей вероятности он попросит Руперта отвезти меня туда, куда я сочту нужным — этот город, пусть и не любимый им, теперь стал его территорией, поэтому оставаться здесь я при плохом исходе не смогу.

Значит, снова дорога и поиск места достаточно безопасного для того, чтобы там задержаться.

На этот раз — как можно дальше отсюда, чтобы не вспоминать и не бередить себе душу.

Так или иначе, я могла лишь последовать его совету — сделать, что должно и не оглядываться.

Мучительно стараясь придумать себе хотя бы небольшую отсрочку, я вернулась мыслями к Рошену.

Этот человек остался жив после того, что сделал, — будь это иначе, Даниэль сказал бы, — и он всё ещё представлял опасность. Даже если на восстановление у него уйдёт ни один месяц, это ничего не изменит. Скорее уж сделает его ещё злее, ещё непримиримее.

Лучшим вариантом было бы найти его без ведома Лагарда, решить проблему самой без шума и лишних подробностей.

Вероятно, Руперт имел бы право так поступить.

Я — нет. Не после того, как Даниэль принял свое решение на моих глазах.

Оно слишком непросто ему далось, чтобы я посмела вмешиваться так.

Насколько непросто ему будет претворять это решение в жизнь, думать мне малодушно не хотелось. Точно я знала только одно — в этот момент ему буду нужна я, а не моя правда.

Значит может ещё немного подождать, позволить себе как минимум пару дней глупого мещанского беззаботного счастья.

В библиотеке было тихо, и шум, доносящийся с дороги, ведущей к дому, услышать я просто не могла, но зато я могла почувствовать неладное.

Ведомая смутной, не имеющей никакого отношения к моим сомнениям тревогой, я подошла к окну. Из-за деревьев мне не было ничего видно, но сердце всё равно пропустило удар и провалилось куда-то в живот.

За забором была опасность. Тёмная, жгучая, лишающая воли к сопротивлению.

Я вышла в гостиную и огляделась, повинуясь в первую очередь инстинкту, а потом уже разуму.

Дом казался притихшим, как будто он насторожился вместе со мной.

Ни Руперта, ни девушек видно не было, и, сделав глубокий вздох, я решилась открыть дверь. Если опасность в самом деле была, ради собственного же блага мне стоило увидеть её первой.

Знаки, вырезанные мной на дереве, остались на месте и продолжали работать, поэтому впустить внутрь то, чему входить не следовало, я не боялась. Не пересекая обновлённого Рупертом барьера, за себя я могла тоже не опасаться.

Мне было любопытно увидеть Рошена, взглянуть в лицо тому, по чьей прихоти я за несколько дней пережила едва ли не больше, чем за все последние годы.

Я не сомневалась в том, что увижу именно его стоящим на дороге. Человек, переступивший черту так, как это сделал он, не был способен остановиться. Даже ползком, умирая по пути, он будет рваться к своей цели, а целью стало уничтожить Даниэля. Пусть не убить, но причинить такую боль, после которой он уже не сможет подняться.