Вещий Олег - Павлищева Наталья Павловна. Страница 19

– Гляди! Вот красотища-то!

Ослабший от ночного кошмара и продрогший купец спал, зарывшись лицом в свой плащ. Но когда Хорень его толкнул, сразу вскинулся испуганно:

– А?!

– Экой ты пугливый! Смотри, радуга какая!

– Тьфу ты! – Дальше купец уже ругался на Хореня по-своему, по-свейски. Почему-то ладожанину стало от этого смешно, в другое время не простил бы обиды. Но сейчас он понимал Раголда, тот ведь за грозу лишился всего враз. Остался гол, как и сам Хорень.

Сел Раголд, уставился, только не на радугу, а на остатки своей ладьи, что у берега так и болтала вода. Посидел чуть и вдруг рванул к ним, точно кого живого увидал. Хорень за ним, побоялся, что рехнулся купец. Нет, глаза нормальные, только лицо все грязное да измученное. Когда к берегу подбежали, Хорень понял, о чем тот подумал. Сундуки, что на дне стояли, хоть и промокли, а уцелели. Огонь их почти не попортил! И про то, что в сундуках, Хорень тоже вспомнил, там самые дорогие вещи лежали – серебро, да злато, да стекло заморское. Вдвоем они таскали тяжеленные сундуки на берег, стараясь убрать подале от воды. Четыре сундука уцелели, не нищий теперь Раголд, да только как их открыть, добро куда деть?

Оба обессиленные, привалились спинами к пузатым бокам, обхваченным вокруг железными полосами, тяжело дышали от непосильного труда, все же вдвоем тащили то, что четверо варягов с трудом поднимали. Посидели, посопели молча, потянулся Раголд к замку, открыть бы да проверить, цело ли что там. Только и замок на славу сделан, не разобьешь его. Тут услышал Хорень, как Раголд хохочет! Пригляделся к купцу, никак все же рехнулся? Нет, веселится от души!

– Мы с тобой, Хорень, богатые, здесь не только мое злато, но и персида того. У него много больше моего было.

Нахмурился Хорень, что им сейчас то злато, ежели они одни в чистом поле? Налетит кто, и не посмотрят чье оно, самих в полон заберут, а сундуки размечут и злато себе возьмут. А Раголд продолжает:

– Только что мы на него сейчас купить сможем? А? И с собой не унесешь никуда…

Понял Хорень, что за смех у норманна, тоже усмехнулся:

– Нам сейчас самое время думать, как бы самим добычей не стать. Пусть себе злато берут, лишь бы не в рабство, а то нам и голова не понадобится, не то что дорогие вещи…

– И я про это, – вздохнул Раголд.

Забрали их купцы, проплывавшие мимо. Раголд обещал им за спасение половину спасенного добра. Конечно, запросто могли и их отправить рыбом на прокорм, и сундуки просто так себе взять, но ничего дурного не случилось.

На Ильмене Раголд, не скупясь, отдал Нереву с товарищами два сундука из четырех, какие сами выбрали, что там, не сказал, отговорился, что ключи-то утеряны. Мол, потом разобьете, а лучше ключи подберете и откроете. Те выбрали сундуки побогаче видом да побольше весом. Знал Хорень, что ошибаются купцы, в тех сундуках как раз Раголдово было, а в двух других – персидское. Восточный купец хитер, не стал серебром свои короба оковывать, видать, не впервой разбою подвергался, скромные у него сундуки были, да и весили не так чтоб очень.

Как расплатились, встал вопрос, куда самим-то деваться, не ночевать же на коробах посреди торжища. Хорень вспомнил про родича, что на дальнем конце жил, можно бы к нему, да только живой ли, на месте ли? А как тащить добро? Раголд усмехнулся, достал из-за пазухи кошель, что спрятать умудрился, дал мужикам на пристани две монеты серебряных, те доперли короба к дому. Повезло, родич оказался там, согласился приютить на нужное время.

Уже у Ильменя задал Хорень давно интересовавший его вопрос. Даже при Перуновом гневе никогда он не видел, чтоб вот так загоралось, как на реке, ведь даже вода горела! Перед глазами Хореня всплывала картина лодьи, объятой пламенем, мечущегося варяга, на котором полыхала одежда, и огонь, почему-то потоком стекающий с досок палубы вниз… Иногда даже ночью просыпался в холодном поту от такого видения. Решил спросить у Раголда, не видел ли тот этот ужас, хотя и сомневался, что тот вообще что-то видел.

В ответ купец повел себя странно, едва ли не зажал рот приятелю:

– Тс-с! Не болтай про то никому.

– Почему? – удивился Хорень. – Знаешь что?

Раголд кивнул:

– На ладье были горшки с греческим огнем.

– С чем?

– Есть у греков хитрость такая, горит даже в воде. Мы с этим персидом тайно вывезли через хазар четыре горшка. Они лежали у мачты в корзине, словно бы с персидскими снадобьями.

– Ну и что? – все-таки не понял Хорень. – Что за огонь, говори ты толком.

– Горит даже в воде, нет от него спасения. Греки не один корабль с его помощью сожгли. А в ветрило Перунова стрела попала, от которой и так все загорается… – со вздохом добавил купец.

Озадаченный услышанным Хорень уставился на приятеля, потом поскреб затылок и хмыкнул:

– А из чего он, этот огонь, знаешь?

– Если б знал… Тайно везли, хотели дома разобраться.

– Жаль, – покачал головой славянин. – Хорошее оружие.

– А то, – согласился норманн, – греки им пользуются, только в великой тайне держат.

– Как же вы украли-то?

Раголд возмутился:

– Кто крал?! Ты что говоришь?!

Хорень даже отступил от такого наскока, понятно, обидел честного купца, тот никогда в краже замечен не был, но возразил:

– А что, греки сами дали, что ли?

– Почему дали? – Раголд слегка смущенно пожал плечами. – Продали. За большие деньги.

– Вот тебе и секрет! – расхохотался Хорень. – А Перун рассердился и всю ладью сжег!

Раголд нахмурился, но ничего не ответил. Немного погодя ладожанин вздохнул:

– А жаль, что сгорело… Ежели поджечь да в кого кинуть, это ж какой урон нанести врагу можно…

Купец все равно промолчал. Чего жалеть о том, что уже случилось, прошедшего не вернешь… Недолго горевал и Хорень, он не умел переживать, жизнь своего требовала.

Глава 14

На Волхове показались лодьи, не ильменские – норманнские. Тревожно встрепенулась Ладога, чего ждать от гостей? Кто-то даже крякнул, мол, эх, не успел князь защитить! Разорят? А чего разорять-то? Еще и поставить не успели ничего. Одна за другой выплывали из-за поворота, показывая высоко загнутые носы, украшенные невиданными чудищами, но как приблизились, Сорок первым облегченно вздохнул:

– То Рюрик со своей дружиной.

Обрадовались и остальные, защита плывет, не разор!

Приставали к берегу лодьи, вытягивали их варяги на сушу да сбирались вместе. Настороженно глядели на них ладожане, хотя сами звали, а теперь страшно стало. Как-то дело повернется?

На берег спрыгнул варяг в дорогом одеянии, к нему тут же метнулся Охрима, который как раз в Ладоге был со своими лодьями. Приветствовал, голову склонил. Смотрел конунг строго, сначала на самого Охриму, потом вокруг. Спросил что-то, остальным не слышно было, рукой повел по берегу. Поняли ладожане, что про пожар спрашивает, тоже огляделись. И словно впервые увидели свое село после той беды, ужаснулись. Одни головешки от бывшего торжища, да и дома не везде встали. Варяги, которые не раз бывали в Ладоге, тоже дивятся, что с ней пожар сделал. Нахмурил князь брови, строго выговаривать стал, словно в том огне Охрима виноват, и купец хмурится, а делать нечего. Показал на новые дома, для князя и дружины поставленные. Строили по свейскому обычаю, с окошками, какие себе не всегда делают. Князь дома разглядывает, а ладожане князя. Особенно женщины, каких в Ладоге мало осталось.

Радога усмехнулась, не виден князь-то, глаза круглые, черные, как уголья, лицо узкое, бороды нет, только длинные усы вниз в разные стороны торчат. Все лицо какое-то выпуклое, а взгляд действительно соколиный. Недаром прозвище у него Рюрик – Сокол значит. А еще нос, как у хищной птицы клюв. С лодьи спрыгнул молодо, а так видно, что уж не юноша, и то, дед его Гостомысл давненько дочку замуж к норманнам отдал. Мужики другое примечают, какой меч у князя да какое оружие у остальных. И чего смотрят, ежели тем оружием защищать станут, то успеется привыкнуть, а ежели грабить, то поздно, стоят ладожане безоружные перед варягами. Набычились мужики, не добро беспомощными себя чувствовать, одно дело оказалось на вече кричать, чтоб князя позвали, а другое – его перед собой с боевой дружиной видеть.